Клинки максаров - Николай Чадович

— Но и змее не помешает иметь лишнее жало. Пока мы с Адраксом находимся во власти Стардаха, наши интересы совпадают. Это именно он научил меня тому, как сделать тебя неподвластным воле максаров. Если тебе и суждено пасть в грядущей схватке, то от клинка, а не мысли врага.

— Остается только надеяться, что это совсем разные вещи, — через силу пошутил Артем.

Мартышки, возбужденно вереща, покрывали его обнаженное тело сетью линий — очерчивали анатомические линии, обозначали расположение внутренних органов и крупных сосудов.

— Тебе будет очень больно, но ты должен терпеть. — Надежда перебирала разложенный на подносе инструмент. — Боль — великий воспитатель. Я сама прошла сквозь невыносимые муки и, как видишь, уцелела.

Внезапно среди обезьян произошло замешательство и все они поспешно отпрянули в дальний угол. Лязгнули тяжелые запоры, и откуда-то слева пахнуло холодом, словно распахнули дверь в ледник. Затем раздались равномерные приближающиеся шаги, и за спиной Надежды возник Стардах. В руке он держал голову Калеки со вскрытой черепной крышкой и пустыми глазницами.

— Ты уже начала? Прекрасно! — На Артема он обратил внимания не больше, чем на самую жалкую из мартышек. Зато с Надежды внимательного взгляда не сводил. — Возьми! — Он бросил голову в один из тазов. — Неплохая работа. Один из первых моих шедевров. Этот череп не пробьешь и кувалдой, а зубы способны перегрызть железный прут. Возможно, тебе что-нибудь пригодится.

— Я же сказала, что хочу все сделать сама. Это будет мое первое создание.

— Первое редко бывает удачным. Но уж если ты так решила, дерзай. Я буду рядом, — он указал на раму с телом Калеки. — Если что-то у тебя не заладится, зови на помощь.

Однако он не ушел, а продолжал наблюдать, как Надежда готовится к операции. Мартышки снова приблизились к Артему. На этот раз они тащили горизонтальную раму, на которой было укреплено существо, лишенное глаз и конечностей. Размером оно превосходило моржа. Передняя его часть представляла бездонную пасть, а сзади волочился пучок хрящеватых трубок разной толщины.

Уродцы быстро расхватали эти трубки — каждому по одной, — а те, кому их не досталось, вооружились ножами, пилками и крючьями. Все уже успели сдвинуть увеличительные стекла со лба на морду. Чувствовалось, что им не терпится заняться своим гнусным делом. Особенно отвратительна была та мартышка, которая ковыляла прямо на Артема, выставив вперед конец самой толстой из трубок. Ему казалось, что именно она должна нанести первый удар. Но острая боль резанула откуда-то сзади, опоясав череп. Кровь залила глаза, и одна из мартышек тут же жадно слизала ее. Десятки ножей, иголок, острых клыков и когтей одновременно вонзились в тело Артема. Вместо вопля из его рассеченной гортани вырвался шипящий клекот. Затрещала сдираемая с черепа кожа. Обезьяньи зубы вгрызлись в пах, подбираясь к бедренной артерии.

Не прошло и пары минут, как Артем оказался распоротым вдоль и поперек. Сердце его, сделав последний судорожный скачок, остановилось, легкие опали, как проколотый воздушный шарик, а все основные сосуды через сеть бледно-голубых хрящеватых трубок оказались соединенными с мешкообразной тушей, мерно вздымавшей рядом свои лоснящиеся бока.

Человек не мог выдержать подобных страданий, однако Артем жил и даже не терял сознания. Каждая самая крохотная его мышца, трепетала, вот-вот готовая лопнуть. Он ощущал, как чужие руки копаются во внутренностях, и видел, как в сторону оттащили аккуратно опиленный черепной свод.

— Не забывай, для какой цели предназначен этот человечишка, — донесся голос Стардаха. — Очень скоро тебе понадобится надежный телохранитель. Слух ему пригодится, а вот речь и многое другое — вряд ли.

— Мне нужен верный спутник, а не бессловесная тварь…

Зрение то пропадало, то возвращалось. Артем не видел Надежду, но чувствовал, как она что-то делает с его обнаженным мозгом. Две или три обезьяны помогали ей. Остальные продолжали пилить кости, лоскутьями сдирать кожу, кромсать кишки. Боль утратила прежнюю интенсивность, но успела почти парализовать сознание. Он уже не ощущал ни рук, ни ног. Звуки тоже исчезли, и лишь тусклое пятно света как-то связывало Артема с окружающей действительностью.

Единственным чувством, которое жило в нем помимо физической боли, была бессильная ненависть — ненависть к Надежде. Отныне (так ему казалось) она могла олицетворять для него одно только страдание.

Артем не знал, сколько времени он провел распятым на этой проклятой раме.

Были такие моменты, когда он как будто умирал, хотя и продолжал сквозь багровый смертный туман наблюдать за тем, как из частей его тела и фрагментов других тел создавалось совершенно новое существо. Когда из случайно задетого сосуда начинала хлестать кровь, к этому месту прикладывали голову змеи, и одного-единственного укуса было достаточно, чтобы унять кровотечение. Его накачивали жидкими снадобьями и с ног до головы покрывали мазями. Череп и нутро Артема по-прежнему оставались вскрытыми, и предводительствуемая Надеждой шайка очкастых бесов продолжала ковыряться там, то добавляя, то убирая что-то. Его кожа лежала в чане с гниющими отбросами и уже успела почернеть, а печень, безжалостно вырванную из чрева, одна из обезьян сунула в беспрерывно жующую пасть существа-донора. (Незадолго до этого там оказался пробегавший мимо уродец-гидроцефал).

Проблемы антисептики для максаров, похоже, не существовало, (точно так же, как и проблемы несовместимости тканей) — нигде не было видно ничего, хотя бы отдаленно напоминающего умывальник, инструмент валялся прямо на полу, среди кровавой грязи и слизи, облезлые уроды-ассистенты не стеснялись гадить прямо под себя.

Соображал Артем, наверное, ничуть не лучше, чем дышавшая и питавшаяся за него туша. На происходящее вокруг он уже давно не обращал внимания, а только трясся и хрипел, когда боль внезапно превосходила тот предел, с которым он уже свыкся. Но однажды тусклая и смазанная картина, в которой невозможно было различить никаких деталей, вдруг обрела необычайную яркость и четкость. Трубки, связывающие его с чужим телом, исчезли. А затем он почувствовал, что может говорить. Ни одной мартышки не было видно поблизости, но справа, вне поля его зрения, кто-то стоял — Артем отчетливо слышал человеческое дыхание.

— Когда же наступит конец? — пробормотал он. — Я больше не могу терпеть боль… Разве нельзя было обойтись без этого?.. Палачи…

— Я предупреждала тебя, что будет больно, — ответила Надежда. — Избавиться во время операции от всех неприятных ощущений нетрудно. Но по характеру твоей боли я определяю, все ли делается правильно. Человеческая боль имеет бесконечное количество оттенков: Поэтому для нас сложнее всего работать на мозге, который не способен ее испытывать.