Волчьи песни - Александр Лапин

Вокруг никого. Только пугающая тишина. А в голове мысли: «Может, ошиблись? Или засада?!»

Анатолий лежит в придорожном кювете, крепко упершись локтями в землю. И ищет цель.

Вдалеке на дороге слышен нарастающий гул мотора. Впереди показывается автомобиль. Это белая «Нива». Подъезжает, тормозит. Все напрягаются. Дверь открывается. И из «Нивы» выглядывает бородатая физиономия старого знакомого. Ба! Да это опять он! Ваха. Вахид Сулбанов.

– Привет! – встает из травы и подходит к нему Борисенко. – Что случилось? Почему нет никого? Нет встречающих?

Сулбанов отвечает по-русски, но с каким-то взлаивающим, гортанным звуком. В чеченском языке нет смягчающих, ласкающих слух звуков. А также нет формы вежливого обращения к окружающим. Поэтому и кажется, что чеченец всегда груб. Хотя это зачастую совсем не так.

– Поздно пришла информация! Поэтому я срочно сейчас примчался. Остальные сзади.

– А мы уж совсем собрались обратно! – замечает, подходя, Казаков. – Подумали, переговоры сорвались. Сейчас много на свете людей, которым мир в Чечне, как серпом по яйцам…

– Нам мир нужен, – неопределенно отвечает Вахид на их немой вопрос.

Через несколько минут на шоссе показывается целая колонна больших джипов.

Усаживают генерала. Делегацию. И садятся сами. Казаков залезает в белую «Ниву» Вахида. Сейчас охраны намного больше, чем в первый раз. Так что он может немного расслабиться.

Эх, карета мчится, карета мчится! Эй-хо-хо! Вся кавалькада со свистом, гиком и скрежетом несется вперед.

«Нива», трясучая, гремя всеми своими металлическими потрохами, на предельной скорости идет по давно не ремонтированному шоссе, пролетая над ямами, выбоинами и заплатами из асфальта.

Всё как всегда. Приехали. Разгрузились. Генерал Лебедь «ледокольной походкой» шагает на переговоры.

Идет работа. Уже созданы совместные комендатуры. Пошло разведение войск. Напряжение спадает. Не сегодня-завтра будет мир. Война догорает, как костер, в который перестали класть дрова.

А им сидеть. И ждать. Ждать. И сидеть.

Они уже знают всех переговорщиков. Вот пошли по одному в зал: молодой парень Удугов, муфтий Чечни. А вот и сам Масхадов. Казаков теперь понимает, что он не просто бывший полковник советской армии, а еще и представитель крупнейшего и богатейшего рода Аллерой…

К Казакову пристает Сулбанов. То ли от безделья, то ли очень уж ему хочется похвастаться. Приглашает в гости. Он тут недалеко живет.

За это время, которое они коротали то в комнате для охраны, то в просторном дворе, они пообтерлись, привыкли и даже начали слегка симпатизировать друг другу:

– Покажу тебе свой дом! С отцом познакомлю! Покушаем. Тут недалеко.

Пристал да пристал. Еще пару недель назад об этом не могло быть и речи. Сегодня, когда люди в совместных комендатурах патрулируют улицы, общаются, даже иногда играют в футбол… Да и у Казакова такой характер. Не зря ему когда-то при тестировании поставили диагноз: осторожный, но авантюрист.

Он обращается к Борисенко:

– Саша! Тут меня приглашает в гости на часок старый знакомый. Еще по Казахстану. И Москве.

Тот сомневается. А потом говорит:

– Думаю, сегодня долго заседать будут. Текст вылизывать. Чего уж там! Сходи! Но только ровно в шестнадцать ноль-ноль. И возьми с собой еще кого-нибудь из ребят.

– Ивана Подопригору!

– Ну, хоть его.

Они понимают друг друга с полуслова. Гость в доме – «священная корова». И мир близок. Но по одному лучше не ходить.

Сели в ту же самую «Ниву», которая привезла их сюда. На подходе Казаков замечает, что у машины нет запасного колеса: «Своим раздолбайством, надеждой на авось мы с ними очень даже похожи!»

Гремя подвескою, машина срывается «с места в карьер». И начинает петлять по улочкам, рыскать по закоулочкам. Через минуту выскакивает на площадь, прямо в центр поселения. Вокруг люди. Толпою двигаются к центру. Сулбанов останавливает машину. Ждет, пока пройдет народ. Русские с интересом вглядываются в происходящее.

В центре слышен бой барабанов. Звучит глухой и ритмичный речитатив. Народ собирается в огромный круг. Разные мужчины – бородатые и совсем молодые, одетые в камуфляж и цивильное, в чеченских шапочках и папахах.

Под бой барабанов люди кружатся, резко, рывками двигаясь всем телом. Ноги дружно бьют о землю. Потом все вместе дружно, одновременно подпрыгивают, машут одновременно руками, дергают головами. И самое главное, повторяют ритуальную фразу:

«Ла-иллаха-иллалах,

Ла-иллаха-иллалах». (Нет бога, кроме Аллаха.)

Майор вглядывается и наконец понимает. Это священный танец зикр.

– Что танцуют? – спрашивает с заднего сиденья изумленный Подопригора.

– Молятся! – коротко отвечает Сулбанов. А потом добавляет для ясности:

– У нас так молятся. Это называется «зикр».

Казаков кое-что все-таки нашел в библиотеках об обычаях Ичкерии. Поэтому, глядя на танец-молитву, он сравнивает: «Характер народа накладывает отпечаток на все. Когда-то имам Шамиль проповедовал тут другой способ единения с Богом, прославления и поминания его имени. Он считал, что оно должно проходить в тишине и каждым человеком отдельно. Да и проповедники этого суфийского, продвинутого ислама держались его точки зрения. Это одно из течений ислама, берущее свое начало аж в одиннадцатом веке. Основатель его – шейх Абдул Кадири. А ввел его в обиход в прошлом веке великий чеченский святой шейх из Илсхан-Юрта, святой хаджи, сын Киши.

Настоящее его имя Кунта-Хаджи. И появился он как ответ на все невзгоды, что претерпели нохчи в ходе продвижения России на юг и восток».

«Невзгоды и поражения привели к тому, что мирная проповедь сына Киши нашла благодатную почву здесь, на чеченской земле. Хаджи выступал против газавата, объявленного Шамилем. Предрек ему поражение. И призвал отказаться от войны в пользу благочестия и личного очищения. Осудил жестокость. И утверждал, что истинный мусульманин не воюет, не пьет, не ворует. Не участвует в разбойничьих набегах. И тогда: “Маленькая толпа победит большую”. Его за это выслали из Чечни».

Барабаны стучат. Ноги дружно бьют о землю. Дыхание учащается. Некоторые участники зикра начинают впадать в транс. Мистический транс. Закатываются глаза. Речь становится бессвязной…

Но их «Нива» уже рыскает по улице аула туда-сюда, объезжая вольготно разбросанные ямы.

Машина подъезжает к глухим высоченным воротам усадьбы. Вахид сигналит. И ворота широко распахиваются. «Нива» тормозит под деревом на просторном дворе, увитом виноградом и вьюном. Дом новый, кирпичный, большой. Это даже не одно здание. Это два дома, соединенных большой пристройкой. За ними сад. Все хозяйство обнесено забором.

Настоящая крепость.

Во двор выходит на зычный зов Вахида крепкий, бородатый, суровый мужчина в папахе и накинутом на плечи пиджаке. Похоже, отец.

– Ассалам алейкум! – церемонно здоровается с ним Сулбанов-младший.

– Валейкум салам! – коротко отвечает тот. И спрашивает, кивнув на вооруженных гостей Казакова и Подопригору, но уже по-русски, видимо, чтобы не подумали чего: – Кого привез?

– Это мои гости! Из охраны Лебедя. Хочу показать им наш дом, – и кивает на Казакова, – он тоже из Казахстана. Земляк… – И по-чеченски кличет еще кого-то.

Странное для русских это знакомство. Вахид, тяжело ступая впереди, сначала водит их по комнатам. Показывает: «Вот тут мы с семьей. Это гостиная. Здесь дети спят. Тут молельная».

Потом выстраивает в большой комнате вдоль стены всю свою родню. Жену с двумя детьми. Проживающую с ними сестру жены. Своего младшего брата с женою. Двоюродного братишку – молодого пацана. И еще одну молодую женщину – сестру. Одетую во все черное по мусульманскому обычаю.

Представляет первую в ряду, одетую в длинное платье и закутанную в платок фигуру:

– Это моя жена Зайдат!

Молодая женщина кивает головой и с хитрой улыбкой любопытства смотрит на гостей.

– Мои сыновья! Джамалуддин и Газимагомед!

Мальчишки – двухгодовалые близнецы – жмутся к ногам матери.

– Сестра моей жены Фатима!

Одетая в черное «сухая килька» удостаивает русских только презрительным взглядом.

– Мой брат Муса! Его жена Минат… – так всех по очереди Вахид представляет им своих многочисленных родичей.

После церемонии ведет гостей к столу, который уже накрыт в пристройке. Старшие мужчины – отец, неизвестно откуда появившийся седенький дедушка Ахмат, сам Вахид, русские гости – присаживаются на длинные скамейки. Женщины и дети растворяются в усадьбе. Молодые мужчины подают блюда. Набор их небогат. Два вида овощных салатов, яблоки, виноград. Бутылка водки.

Казаков замечает, что во дворе младший брат Вахида с двоюродным братишкой тащат под навес овцу.

«Наверное, резать будут! – как-то отстраненно думает он. – А это процесс небыстрый. Как бы мы не подзадержались. Наши будут беспокоиться. Сказать, что не надо?!» – но вслух ничего не говорит. Еще обидишь хозяев. Сморозишь что-нибудь не так.