Бесполезен как роза - Арнхильд Лаувенг

Я хорошо помню всю ситуацию: чувство стыда, ужаса, отчаяния, но в то же время могу посмотреть на нее более объективно. Ибо в качестве психолога мне не раз доводилось наблюдать такую же ситуацию: заторможенный, тяжело больной пациент, сидит перед тобой и разговаривает, а затем внезапно, без какой-либо причины или повода, совершенно некстати выпаливает какой-то вопрос, в котором отсутствует всякая логика, умолкает, а затем так же немотивированно, ничего не объясняя, покидает помещение. Больным людям свойственно иногда так себя вести, и мы можем простить им это, потому что знаем: болезнь иногда заставляет людей совершать бессвязные и нелогичные поступки. Но в тот летний день я сама была пациенткой, и поэтому знаю, что в моем поступке была своя логика, и он не был беспричинным, только эту причину нелегко было разглядеть со стороны.

Я задала глупый вопрос, но не настолько глупый, как показалось нашей уборщице. Одна из трудностей, которую переживает человек во время психоза, состоит в том, что ему изменяет голова. Попав в трудное положение, мы обыкновенно полагаемся на то, что разум, наши коммуникативные навыки и знание жизни помогут нам выйти из этого затруднения. Но, когда я страдала психозом, мои проблемы в основном были связаны с головой, и обычный способ их разрешения не всегда был мне доступен. Искаженные представления, хаос в мыслях, галлюцинации и обман чувств делали окружающий мир запутанным и страшным. В таких условиях сложные стратегии пропадали, и оставались только простые.

Тот случай объясняется тем, что у уборщицы была дочка, которая некоторое время работала в отделении. Дочка была очень похожа на одного моего прежнего доктора, и из этого моя голова построила связи, которые в тот момент представлялись мне разумными.

Одна ситуация. И две совершенно различные картины. На одной перед нами предстает больная пациентка, совершающая нелогичные и бессмысленные поступки по причине своей болезни. На другой мы видим запутавшуюся девочку, пытающуюся обратиться за помощью со своей проблемой, она мучительно старается осмыслить происходящее и с трудом подыскивает слова, чтобы понятно выразить свою просьбу. Обе картины одинаково правдиво отражают действительность, но не одинаково пригодны для использования. Мы знаем, что лица, страдающие психозами, испытывают затруднения с логическим мышлением, классифицированием и чувственными восприятиями, и пользуемся этой информацией для объяснения таких явлений, которые противоречат привычным нормам поведения, а иногда для того, чтобы просто от них отмахнуться. Но мы часто забываем использовать эти знания для того, чтобы получше понять происходящее, и для того, чтобы напомнить себе о том, что средства выражения искажаются под влиянием болезни, и если мы хотим понять содержание сообщения, нам необходимо приложить дополнительные усилия. Я помню, как слышала потом в тот день, как уборщица рассказывала одной из сиделок, что Арнхильд спрашивала у нее: «Ты врач?» «Я и не знала, что у нее в голове творится такая путаница», — закончила женщина свой рассказ. Вообще, то, что у меня в голове — путаница, не было новостью, и в этом не было ничего неожиданного — во всех моих бумагах было записан мой диагноз — «хроническая шизофрения». Новая информация заключалась в том, что я спрашивала о враче. Но никто меня ни разу не спросил, почему я о нем спрашивала и не понадобился ли мне зачем-то врач. Все внимание было обращено на форму, которая подтверждала тот общеизвестный факт, что я больна. О содержании послания было забыто. Легко, увлекшись внешней формой, забыть о главном. Но главное ведь не в том, как что-то сказано, главное — это содержание.

Когда меня в первый раз госпитализировали, мне было семнадцать лет. Я попала в закрытое отделение острых психозов в больнице, которая с трудом перебивалась, испытывая постоянный недостаток средств и обслуживающего персонала. Внешние обстоятельства предвещали жалкое существование. И тем не менее ничего ужасного я во время первой госпитализации не испытала. Через некоторое время меня перевели в небольшое, богатое отделение. В дневной смене здесь персонала было больше, чем пациентов, был свой трудотерапевт, психолог, врач и специалист по социальным проблемам, у всех были отдельные палаты, и была возможность для долговременного лечения. Казалось бы, здесь присутствовали все элементы, необходимые для хорошего лечения, однако успешного результата это не давало. Находиться в этом отделении было ужасно. Я часто думала над тем, почему так происходит. Известно, что в психиатрическом здравоохранении не хватает средств, и я твердо убеждена, что часть проблем была бы решена, если бы средства были увеличены и распределялись бы более целесообразно. Деньги очень важны. Это ясно всякому, кому приходилось укладываться в слишком маленькую сумму. Но одних денег еще мало. С одной стороны, разумеется, очень важно, какими ресурсами и возможностями ты располагаешь, но, с другой стороны, еще важнее, как расходуются имеющиеся у тебя средства. Важно, чему отдается приоритет, что считается приоритетным, и кому уделяется приоритетное внимание. Важно, что мы ставим в центр нашего внимания. Из этого видно, каким ценностям мы отдаем предпочтение, что мы считаем самым важным и существенным.

В первом отделении я была важна для моего лечащего, и своим отношением она показывала, что для нее не безразлично, как я себя чувствую. Она обращалась со мной бережно, показывая этим, что она меня ценит, ведь моя посуду, мы осторожнее обращаемся с тонкими стеклянными рюмками и хрусталем, чем с простой посудой на каждый день. Она прислушивалась к тому, что я говорила, и делала из этого выводы даже тогда, когда я высказывала такие глупые желания, как, например, погулять под дождем. Она показывала мне, что я важна для нее, ведь человека, которого мы очень ценим, мы слушаем более внимательно, чем случайного водителя автобуса. Она показала, что ожидает от меня, что я встану утром после трудной ночи. Это показало мне, что она уважает меня, ведь от начальника ожидают большего, чем от случайного работника.

В следующем отделении и после него на других многие говорили мне, что высоко меня ценят. Но когда я вела себя неспокойно, со мной обращались жестко, бросали на пол и волокли по коридорам, а так обращаются с людьми, на которых злятся, которых хотят наказать, и еще так волокут мешок с мусором. Их мало интересовало, чего я хочу, и они редко прислушивались к моим словам, главное, что им было нужно — это добиться моего послушания. Они не боялись причинить мне лишний раз боль, даже в тех случаях, когда и они, и я знали, что этого можно избежать. Поэтому сколько бы они ни говорили, что ценят меня, это не производило никакого впечатления. Я знала, что это только ложь. И я поступала так же, как они — продолжала относиться к себе как к существу недостойному.

Мой первый доктор относилась к моим дням и часам, словно каждый из них имел значение. Она отпустила меня погулять под дождем, когда я об этом попросила, не потому что это сделает меня здоровой, а потому что это будут приятные для меня часы. Она провожала меня туда, куда я панически боялась идти одна, и делала это не потому, что там требовалось присутствие врача, а потому что при ней я не буду переживать такого ужаса. Со временем страх и сам бы прошел, но на это потребовалось бы больше времени, и страх был бы гораздо сильнее, если бы она меня не сопровождала. Однажды она провела со мной целую беспокойную ночь, не потому что без врача я могла бы умереть, но потому что она хотела избавить меня от лишней боли, которую мне пришлось бы испытать, если бы она распорядилась привязать меня к кровати. Были и другие люди, которые относились к моим дням так, словно те имели внутренний смысл и представляли какую-то ценность. Так поступила Лаура, просиживая со мной каждое утро в вестибюле больницы. Не потому что она верила в то, что я когда-нибудь выздоровею, всем своим отношением она очень ясно показывала, что в это не верит, а просто для того, чтобы подарить мне спокойное утро. И ночная сиделка, предложившая позавтракать наедине со мной и моим медвежонком Бамсе. Не для того, чтобы меня вылечить, но для того, чтобы сделать мне приятно. Каждый из них придавал ценность моим бессмысленным дням и часам, и постепенно, со временем, благодаря им, ценность приобрела моя жизнь. Потому что жизнь состоит из отдельных мгновений. У Халвдана Сивертсена[26] есть песня о том, чтобы «повторить путешествие по новому кругу». Слыша эту песню, я всегда задумываюсь о том, согласилась ли бы я и решилась ли бы повторить свой жизненный путь «по новому кругу». Разумеется, тут напрашивается сказать «нет». Мое путешествие было слишком уж тяжелым, в нем было слишком много унижений, слишком много страданий, слишком много хаоса, и переживать это снова, казалось бы, не может быть никакого желания. Да и вопрос-то поставлен чисто гипотетически. Но подумав, я понимаю, что, несмотря ни на что, я бы согласилась при одном условии: чтобы я все время знала окончательный итог. Я хотела бы все время знать, что из этого получится, я хотела бы помнить себя такой, какой я стала сейчас. Тогда бы я решилась. Но я бы не выдержала еще раз прожить такую жизнь без всякой надежды.