Трасса смерти - Боб Джадд

Я вовсе не бегаю за тобой, как какая-то дурочка. — Она подняла стекло и устроилась удобней. — Я раздумала ехать в «Катафалк». Какой-нибудь вонючий фотограф, охотник за сенсациями, улучит момент, чтоб снять меня вместе с Кокиль, а я рядом с ней буду выглядеть как дохлый попугай.

— Ты прекрасно смотришься, — возразил я. В полутьме на заднем сиденье такси она смотрелась вполне прилично, так как видны были одни глаза и рот.

— Я и без нее выгляжу как дохлый попугай. Тогда как, по-твоему, я буду смотреться рядом с девятнадцатилетней девчонкой. Иногда себя чувствую такой разбитой, — пожаловалась она, протирая глаза. Она выпрямила спину и насупилась, пока мы пересекали реку. — Ты когда-нибудь пользуешься этим средством? — спросила она, глядя через окно на туристский теплоход, который скользил под мостом, освещенный вместо ламп свечами.

— Чем именно?

— Да «Формулой-1», дурачок! Духами, которые нам положено рекламировать.

— Все это — трюк, — ответил я. — По-моему, они их готовят из мастики для натирания полов.

— У меня есть флакон, — сказала она, повернувшись ко мне в последнюю минуту, — не проверить ли его на деле?

Глава 22

Мы бежали.

Наше такси высадило нас возле отеля. Для съемок ночи в Париже еще было рано: не было и десяти часов, — а по нашему сценарию мы должны были поселиться в отеле лишь в час ночи. Но для небольшой толпы репортеров и фанатов было вовсе не рано, чтобы поджидать нас возле отеля. Я было рассчитывал, что мы сможем проскользнуть мимо них, выскочить из такси и смешаться с толпой, прикинувшись такими же зеваками, пошляться вокруг, подождать, когда начнется съемка. Но в полумраке такси я упустил из виду, что Вирджиния — это настоящая речная сирена, которая трубит в туманную погоду. Ее заметно издалека. Эти платиновые волосы, восьмиугольные тени, пурпурно-розовое платье, с разрезом ниже пупка, в сочетании с черными баскетбольными кроссовками, могли считаться маскировкой разве лишь в Голливуде. Как только сверкнула первая вспышка, разразились крики «ВИИИИРДЖИИИИНИИИИИЯЯЯ!!! ВИРДЖИИНИИИЯЯ!». Я первым нырнул в сумятицу, Вирджиния — за мной вплотную, наклонив голову, на полусогнутых ногах, проталкиваясь через эту толпу, напоминающую осьминога с щупальцами из ног, рук, видеокамер и бледных кричащих лиц.

«Фооорррреееест! Фооооррреееесст!» — выкрикнуло несколько женщин из недр этого моря «ВИИРДЖИНИИИИЙ!». Пока я пробирался сквозь толпу, меня жестко ощупывали со всех сторон. Уже нет пассивных «группи», робко предлагающих лечь под вас. Уже подросло новое поколение, активное, агрессивное. Они берут все, за что можно ухватиться. «Хваталы».

Вестибюль в отеле «Крийон» похож на старую скрипку из ценных пород дерева, заключенную в деревянный футляр цвета марочного шампанского и меда. Построенный за десяток лет до Первой мировой войны из двух городских домов Людовика XV семьей виноделов Таттингер и выходящий фасадом на один из красивейших и крупнейших городских пейзажей в Европе, ныне отель «Крийон» превратился в источник больших денег. Деньги приходят и уходят через его вестибюль с точностью и размеренность океанского прилива и отлива. Этих денег вполне достаточно, чтобы удержать от краха империи стали и вина, когда рушится вся наша экономика. Деньги вполне достаточные, чтобы обеспечить безбедное существование четвертого, пятого и шестого поколений Габсбургов, Романовых и Ротшильдов. Это та часть страны денег, где просто богатым делать нечего. Торговцев валютой, кинозвезд и скороспелых компьютерных миллионеров направляют в «Риц» или «Плаза Атене» со словами: «Извините! Мы весьма сожалеем, но все места заняты», — и служащие, разделяя огромное финансовое бремя своих постояльцев, обычно изображают на лицах только озабоченную услужливость. Поэтому они проявили весьма слабый интерес, когда мы с Вирджинией вломились в парадную дверь, как коммандос.

Вирджиния только прокричала «Ключи!», как тут же бледный молодой человек в сером костюме за стойкой повернулся назад, выхватил тяжелый бронзовый ключ с кисточкой из череды ящичков позади него, повернулся к нам и подбросил ключ в воздухе. Вирджиния поймала его на лету, пока мы мчались с ней через вестибюль. Какие-то обычные постояльцы, одетые для какой-то древней послевоенной церемонии типа коктейля, замерли, как статуи, а мы бросились в лифт, отделанный панелями из орехового дерева.

Тяжело дыша, Вирджиния бросила: «Привет!» — блондину лифтеру, стоявшему у панели с кнопками. Он кивнул в ответ, нажал на кнопку, двери сошлись, и мы взмыли над волной туристов, фанатов и репортеров, хлынувшей в вестибюль.

Лифт остановился, двери раздвинулись, и коридорный в зеленой униформе повел нас через холл к номеру.

— Я буду здесь toute la nuit[20], мадемуазель Вирджиния… э-э-э… месье, возле вашей двери, — произнес он, беря ключ и открывая дверь в наш номер, — чтобы вас никто не потревожил.

В этот раз Вирджиния на него даже не смотрела, она к этому давно привыкла. Цодошла к окнам и раздвинула шторы. Тусовка внизу уже закончилась, и толпа расходилась, расплываясь в разных направлениях, словно меломаны после концерта. Время от времени мелькали отдельные вспышки фотокамер, как последние пузырьки шампанского.

— Тупицы, идиоты, — выругалась Вирджиния, глядя вниз. — Почему бы им не заняться своей собственной жизнью?

— А мне казалось, что это тебе нравится.

— Это мне нравилось, пока я думала, что нам с тобой предстоит величайший вечер в жизни. До того, как я узнала, что ты такая свинья. До того, как ты все изгадил.

— Хорошо, я все изгадил, Джейнис. Пропал твой великолепный вечер. Почему твой, потому что я от него ничего не ждал. Давай, как ты без устали твердишь мне, жить настоящим. Прямо здесь и сейчас, — сказал я, положив руку на ее плечо. — Посмотри-ка на эту площадь, Джейнис. Взгляни, как она прекрасна. И как восхитительно просты очертания ее и прилегающих улиц. А теперь интереса ради взгляни на Триумфальную арку вон там, а потом на тот берег Сены, на эти фонари вдоль реки и на купол Дома инвалидов, на той стороне. Остановись на мгновение и задумайся, из какого далека ты прилетела сюда, чтобы увидеть одну из самых красивых панорам одного из красивейших городов мира.

— Вместе с самым худшим из херов, — добавила Вирджиния, начиная улыбаться. Она подбежала к огромной кровати и прыгнула в нее. Перевернувшись на спину и задрав вверх ноги в черных баскетбольных кроссовках. — Ооооойееееееййй! — Выпрыгнула из кровати и бросилась в ванную. Оттуда донеслось, как из пещеры, эхо ее голоса. — Ого! А тут все из мрамора и так красиво, Форрест! Только подумать, какие богатые задницы сидели на этом унитазе!

— Ладно, ты думай о них, — сказал я, пока она прикрывала дверь, — а я иду спать!

Заработал душ, почти перекрывая шум воды, спускаемой в туалетном бачке. Я сбросил одежду, натянул коротковатый халат и уселся на постель в ожидании. А Вирджиния пела под душем какую-то песню, которой я до этого не слышал. Может, она ее сейчас готовит к записи, а может, только что записала. У нее был сильный хрипловатый голос, немного вибрирующий, когда она выводила припев.

Это наша единственная ночь, единственная ночь,Когда мы с тобой одни.Это наша единственная ночь,А завтра я останусь одна.

(Действительно, энтузиазма хоть отбавляй!)

Люби меня сейчас, если можешь,Возьми меня сейчас, если посмеешь.Люби меня сейчас, потому что завтра,Сволочь, ты останешься один!

Из ванной комнаты Вирджиния вышла босиком, в длинном кремовом шелковом халате с завязками, волосы у нее были влажные. Она вытерла лицо полотенцем и посвежела. Уселась рядом со мной на кровать и сказала:

— Очень сожалею, что умер твой друг.

— Я тоже, — ответил я. — Извини, что испортил тебе вечер.

— Он еще не кончился. Ты собираешься принять душ?

Я кивнул в знак согласия, и она наклонилась ко мне и, чуть коснувшись волосами, поцеловала в щеку, сказав:

— Я буду ждать тебя.

Мраморная душевая комната была выполнена в викторианском стиле с разнообразными бронзовыми кранами и большим старомодным душем в виде бронзовой головы, из которой хлынули дождем струи теплой воды, смывая грязь и пот минувшего дня. Я вытерся, оставил свой халат висеть на дверном крючке и вернулся в комнату, скользнув под простыню рядом с Вирджинией, которая наблюдала за мной, не поднимая головы с подушки. Я выключил лампы, и луна залила комнату своим чистым неярким светом, проникающим через высокие окна от потолка до пола.

Вирджиния вскочила с кровати и в другом конце комнаты включила напольную лампу.

— Пусть будет хоть небольшой свет, ладно? — спросила она, скрывая лицо в полумраке, в то время как желтый свет падал на ее тело. — Если захочешь, потом выключишь. — Ноги и руки ее были как у бегуна-стайера — результат ежедневных тренировок. Животик все же отвис, и время добавило бедрам полноты.