Жертвенные львы - Андрей Фролов

Если он от чистого сердца помогает незнакомцу, то вправе ли просить вознаграждения сейчас, а не в следующей инкарнации? Если считает вознаграждение недостаточным, имеет ли право требовать больше? Может ли чужая судьба стать платой за расцвет его собственной? Как не поверить в руку проведения, когда брошенные в землю товарищества семена взаимовыручки сами просятся прорасти великолепным деревом, на котором зреют плоды карьеры Чи Вая?

Нет, это не станет предательством. Это – лишь предначертанное кружение вещей в сложном бессмертном мире. Это – жертва на алтаре новой жизни путника по имени Гао. Это плата за то, что он помог незадачливому соседу собрать бобы, рассыпанные по дороге.

В конце концов, услужение принцу не может длиться вечно.

Особенно, когда ко двору просит настоящий Император…

Ключ к будущему человека хранится в воспоминаниях о его прошлом

2 дня до начала операции

«Бронзовое зеркало»

– Рамон, крупный план!

Палец ан-Тейшейры указывал вправо и вверх, где взмывали и с мерными вздохами опускались металлические поршни. Бадоса мгновенно развернулся, запечатлевая могучий механизм.

Поршни были громадными и громоздкими, как и все на этой самоходной станции. Иногда вообще складывалось чувство, что комбайн построили не для прокладки железной дороги. Его создали для унижения человека, внушения ему чувства беспомощности и незначительности.

– Рамон, теперь сюда! – Ахмед был неутомим, перемещаясь по цеху впереди всей съемочной группы и на ходу составляя сценарий съемки. – Не забудь взять общий… сейчас я спущусь прямо туда, в монтажные ямы, покажем масштаб…

Бадоса послушно навел камеру, как того требовал режиссер.

Он вообще все делал послушно и на автоматизме, превратившись в ходячий придаток к профессиональному видеогаджету, вросшему в его затылок толстенным психоприводом.

Это Ахмед мог себе позволить оставаться активным и подвижным: вечерами он пропускает стаканчик-другой в опиумном баре, который раскопал на нижнем ярусе, а затем валится спать. Рамон себе такой роскоши разрешить не мог. Ссылаясь на усталость и неудачную акклиматизацию, после первого «шота» китайской водки он уходит в номер, чтобы провалиться в сон…

Снимать у Бадосы, кстати, получалось.

Не шедеврально, как еще в Новосибирске того ожидал новый начальник, но выбора испанец все равно не имел. Просматривал сносные, добротные, но самые обычные съемки наемного оператора. Морщился, но молчал.

– За мной, – азартно скомандовал ан-Тейшейра, спускаясь по узкой титапластовой лестнице вслед за офицером службы безопасности. – Ловим начальника бригады!

Буньип спал, сквозь дремоту наблюдая за происходящим глазами сеньора Бадосы. Спал тревожно, чутко и недовольно, жалея утраченное время и предвкушая ближайшую ночь настоящего полноценного отдыха.

Два раза его вылазки не приносили результата. Два пустых рейда. Больше пятнадцати никчемных часов, посвященных изучению гор, встречам с саянской фауной и почти безрезультатному поиску следа.

Нельзя сказать, что местная природа не произвела на Брейгеля должного впечатления – в моменты мимолетного отдыха он даже сделал несколько набросков. Но любого другого ее девственная, местами даже не искореженная Катаклизмом красота, несомненно, впечатлила бы куда больше.

Поросшие травой склоны холмов… Каменистые бока скал, расщелины и водопады… Шустрые речки и ледяные ручейки, с которыми хотелось нестись наперегонки…

Цветы, благоухавшие даже ночью, напоминали о мире, никогда не видевшем Анклавов. Душистый хвойный воздух, которым так легко дышалось, прочищал сознание лучше любого химического стимулятора. Кабарги и маралы, перепуганно поднятые с сонных лежек, оставались величественны и грациозны даже спустя столько лет после победы человека над дикой природой.

Всю эту ликующую предосеннюю красоту Буньип оставлял за спиной с привычным равнодушием местного жителя, не забывая отмечать только необычное.

В первую вылазку австралиец забрал излишне на юг, не обнаружив ничего любопытного. Маяк, пульсировавший в сознании, начал затухать уже через полтора часа после начала экспедиции, и потому Буньип повернул обратно, экономя силы.

Вторая ночь оказалась чуть более результативной, натолкнув на настоящую находку. Но сама по себе не принесла особенных результатов. Он нашел пещеру, определенно рукотворную, вскрывшуюся после землетрясений Катаклизма. Но ничего, способного заинтересовать Леона или его нанимателя, в старинном убежище так и не обнаружил.

Зато третьей ночью, удалившись в горы еще глубже и оставив пещерку за спиной…

– Три, два, один!

Ахмед дал мимолетную отмашку, начиная интервью с начальником бригады.

Бадоса запустил съемку, гример и звукооператор выпрыгнули из кадра.

Китаец, одетый в темно-синий, перемазанный маслом комбинезон, пялился в камеру сам не свой, так и норовя скосить взгляд на хмурого безопасника. Путаясь в словах и заставляя ан-Тейшейру делать дубль за дублем, поднебесник плел про могущество своего народа, самоотверженность, преданность общему делу и стремление работать в три смены не покладая рук…

Наиболее продуктивной оказалась третья ночь, отчего теперь Буньип с нетерпением ждал послезавтрашней – пятой. А сегодня – сегодня он с удовольствием выспится…

Почти все лицо Рамона Бадосы скрывала специальная накладка-шора, позволявшая оператору не отвлекаться, сосредоточившись на глазных наноэкранах, где потоком текли данные о качестве съемки и освещении, фокусе и величине плана.

Этим-то Брейгель и воспользовался, чтобы скрыть презрительную гримасу. Пока видеоматериал про бестолкового китайского рабочего лился в память камеры, ее ходячий придаток вспоминал ночную прохладу…

Пещера с кладом осталась в паре миль позади. Великолепная находка для археолога или кладоискателя, Леон мог бы в этом поклясться. Но даже самый беглый ее осмотр позволил Буньипу понять – тут нет ничего, что представляло бы для Цикла хоть какой-то интерес. А потому австралиец с легкостью забыл о пещере, используя ее исключительно в виде путеводной вешки.

Той ночью было пасмурно.

Полупрозрачная шаль облаков пыталась укутать яркие звезды, и поэтому скорость Буньипа упала. Он пробирался по нехоженому хребту осторожно, стараясь не упускать из-под подошв камни и ветки. Наверное, потому и сумел различить едва заметный отблеск, мелькнувший в одном из ущелий.

Перейдя на легкий и быстрый шаг, Леон перебрался на противоположную сторону ближайшего распадка. В него, когда-то бывшего дном озерца, выходили сразу несколько ущелий, расколовших отвесный склон стофутовой скалы.

Наступая только на крупные валуны, лежавшие наиболее устойчиво, специалист по деликатным поручениям двинулся к среднему ущелью. Тому, на стенах которого его «балалайка» и зафиксировала отсветы костра.

Шел по-прежнему медленно, высматривая возможные ловушки или сигнализацию. Но ни лазерных лучей, ни натянутых веревок так и не обнаружил, скользнув в широкий – ярдов пять, скальный проход.

Тот оказался извилистым коридором, то сужающимся, то расширяющимся до размеров просторной комнаты. Дно было посыпано мелким камнем, почти раскрошившимся в песок, местами виднелись следы подков и телеги. Также Буньип отметил легкий подъем, почти незаметный глазу.

Шагов через сорок, проткнув скалу насквозь, коридор вывел его в настоящее ущелье, дальней стеной которого являлся неприступный бок горного массива. Когда-то – вероятно, до Катаклизма, – с горы рушился каскадный водопад, на дне ущелья превращавшийся в речку. Она, в свою очередь, покидала скальный стакан через трещину, сейчас ставшую дорогой и приведшую сюда Буньипа.

Была тут и еще одна тропа, такая же неприметная и совсем уж козья. Она петляла по голому, почти вертикальному склону горы. Начиналась за одноэтажной избушкой и двумя ветхими сараями, исчезая из поля зрения Буньипа где-то на вершине.

Постройки находились на природном карнизе, еще четыре года назад окруженные небесно чистой водой едва ли не со всех сторон. Сегодня полное влаги ущелье иссохло, превратив берега живописного полуострова в естественное возвышение, увенчанное хуторком…

Прижавшись к стене коридора и внимательно изучив диспозицию, австралиец двинулся вперед. Там, где до Дня Станции жители хутора набирали речную воду, сегодня в каменистой земле была грубо, но надежно вырублена короткая лестница с «полозьями» для колес повозки.

Отсветы, гулявшие по всему стакану, давал костер, горевший на гладкой площадке перед домом. Высокий, яркий, хоть и сложенный всего из нескольких полешек да пучка сухой травы.

Оставаясь в тени, Леон добрался до края возвышения, выглядывая и изучая постройки. В одном из сараев, судя по звукам, была обустроена конюшня. В другом – курятник, хотя это австралиец определял уже по запаху, птицы давно спали. За сараями стояла телега, больше похожая на повозку рикши, а еще виднелась поленница, будка туалета и пристройка для инструментов.