Слабость Виктории Бергман (сборник) - Эрик Сунд

– Согласна, но ведь у нас, по сути дела, ситуация прямо противоположная, – сказала Жанетт, глядя Хуртигу в глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, эти дети ведь скорее появились, а не исчезли.

В половине третьего позвонил Оке. Поначалу она не понимала, что он говорит, так сильно он был возбужден, но когда ему удалось немного успокоиться, она сумела уяснить, что, собственно, произошло.

– Понимаешь? У меня будет выставка. Она уже продала три моих картины, да и галерея просто классная.

“Кто она?” – подумала Жанетт.

– Самый центр, Эстермальм![54] Черт, прямо не верится, что это правда.

– Оке, угомонись. Почему ты мне ничего не рассказывал?

Правда, за ужином после кино он намекал, что у него что-то наклевывается, но в то же время она думала о том, как он почти двадцать лет сидел дома, как она содержала и всячески поддерживала его самого и его искусство. А теперь он отнес картины в галерею, ни слова ей не сказав.

В трубке слышалось его дыхание, но он молчал.

– Оке?

Еще через несколько секунд он очнулся.

– Ну… не знаю. Просто поддался импульсу. Прочел статью в журнале “Перспективы искусства” и решил сходить туда, поговорить с ней. Все вроде бы оказалось именно так, как она писала в статье. Поначалу я боялся, но, пожалуй, все время понимал, что действую правильно. Просто-напросто пришло время.

Значит, вот почему он не вернулся домой вчера вечером, подумала Жанетт.

Он объяснил, что женщина, представляющая одну из крупнейших художественных галерей Стокгольма, пришла в полный восторг от его работ. Благодаря ее контактам он еще до открытия выставки продал несколько картин почти за сорок пять тысяч.

Хозяйка галереи рассчитывает, что сумма увеличится как минимум в четыре раза, и уже пообещала ему еще одну выставку, в своем копенгагенском филиале.

– Почти в “Луизиане”[55], – засмеялся Оке. – Хотя это всего лишь маленькая галерея в центре города.

У Жанетт потеплело на душе, но, радуясь тому, что у него дело наконец сдвинулось с мертвой точки, она нутром чувствовала: что-то не так.

Разве его искусство принадлежит только ему?

Сколько ночей они просидели, обсуждая его картины. Кончалось это чаще всего тем, что он плакал оттого, что у него ничего не получается, и ей приходилось утешать его и уговаривать продолжать идти проторенным путем. Она верила в него.

Она знала, что он талантлив, хоть и не была авторитетом в данной области.

– Оке, ты меня все время удивляешь. Но это просто из ряда вон.

Жанетт не смогла сдержать смеха, хотя на самом деле ей хотелось спросить его, почему он предпринял этот шаг втайне, без нее. Они ведь так долго об этом говорили.

– Наверное, я боялся, что у меня ничего не выйдет, – сказал он под конец. – Ты же всегда поддерживала меня. Черт, ты ведь платила за меня, чтобы я мог продолжать. Как меценат. Я очень ценю все, что ты для меня сделала.

Жанетт не знала, что и сказать. Меценат? Значит, вот как он ее рассматривает? Как личный банкомат?

– И знаешь что? Знаешь, кто будет выставляться в Копенгагене одновременно со мной? В том же месте! Д-и-з-е-л-ь-Ф-р-а-н-к, – громко смеясь, произнес он по буквам. – Адам Дизель-Франк! Ну, я должен заканчивать. Встречаюсь с Александрой, чтобы обсудить некоторые детали. Увидимся вечером!

Значит, ее зовут Александра.

Они положили трубки. Жанетт так и осталась молча сидеть за письменным столом. В течение двадцати лет он ничего не предпринимал для того, чтобы продать хоть что-то. А сейчас вдруг продает все сразу. Господи, ведь он неоднократно отказывался, когда она находила ему контакты. К ним должен был приехать галерист из Гётеборга. Оке отменил приглашение, потому что “был не в силах”. В другой раз он “плохо себя чувствовал”, в третий – это не имело смысла, поскольку он такой “никудышный”.

Гамла Эншеде

Когда Жанетт свернула к дому, ей пришлось резко затормозить, чтобы не въехать в припаркованную возле гаража чужую машину. Регистрационный номер красной спортивной машины указывал, кто ее владелец. “Ковальска” – так называлась галерея, в которую обратился Оке, и Жанетт вычислила, что владельцем машины, должно быть, является Александра Ковальска.

Она открыла дверь и вошла в дом.

– Ау!

Никто не отозвался, и она поднялась на второй этаж. Услышав голоса и смех, доносившиеся из ателье Оке, она постучалась.

Внутри все стихло, и Жанетт открыла дверь. На полу лежало несколько картин Оке, а за столом сидел он сам и поразительно красивая светловолосая женщина лет сорока в черном облегающем платье и с легким макияжем. Очевидно, это и есть Александра, подумала Жанетт.

– Хочешь отметить вместе с нами? – спросил Оке, указывая на стоящую на столе бутылку вина. – Только тебе придется принести еще один бокал, – добавил он, заметив, что у них нет для нее бокала.

“Черт возьми, что тут происходит?” – подумала Жанетт, глядя на выставленные на стол хлеб, сыр и оливки.

Александра засмеялась и посмотрела на нее. Смех женщины Жанетт не понравился. Показался наигранным.

– Может, мы познакомимся? – Александра многозначительно подняла брови и встала. Она оказалась высокой, чуть выше Жанетт. Она подошла к Жанетт и протянула руку.

– Алекс Ковальска, – представилась она, и Жанетт поняла по акценту, что она не из Швеции. – Жанетт… Сейчас принесу бокал.

Александра, или Алекс, как она предпочитала чтобы ее называли, просидела у них почти до полуночи, а потом вызвала такси. Оке уснул на диване в гостиной, а Жанетт осталась в одиночестве сидеть на кухне со стаканом виски.

Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы догадаться, что Алекс Ковальска человек коварный. Речь тут, похоже, шла не только о картинах Оке. Алекс весь вечер прямо у нее на глазах беззастенчиво бросала на него долгие взгляды и отпускала ему комплименты.

Несколько раз Жанетт намекала Алекс, не выходя за рамки приличий, что той пора бы отправляться домой. Но она, улыбаясь, продолжала сидеть и просила Оке принести еще бутылку дорогого вина, которое привезла с собой.

В течение вечера Алекс пообещала Оке еще одну выставку – в Кракове. Она была оттуда родом, и у нее там имелись влиятельные знакомые. Очень многое в ее разговорах о грядущем шумном успехе Жанетт сочла откровенно провокационным. Преувеличенное восхищение искусством Оке и потрясающие перспективы – еще куда ни шло. Но комплименты! Алекс описывала Оке как уникально компанейского человека, а как художника она считала его безумно талантливым и интересным. Его глаза назывались искренними, проницательными, мудрыми и так далее. Александра даже сказала, что у него красивые запястья, а когда Оке, улыбаясь, принялся их разглядывать, провела пальцем по венам на тыльной стороне ладони, назвав их линиями художника. Жанетт сочла большую часть сказанного Александрой за вечер откровенной патетикой, но Оке явно пребывал в восторге от такого множества комплиментов.

Эта женщина – змея, думала Жанетт, уже предчувствуя разочарование, которое испытает Оке, когда его надежды оправдаются не полностью.

Погасив на кухне свет, она пошла в гостиную, чтобы разбудить храпевшего Оке. Но привести его в чувство оказалось невозможно, и ей пришлось улечься в постель в одиночестве.

Спала Жанетт плохо, ее мучили кошмары, и, проснувшись, она чувствовала себя подавленной. Одеяло намокло от пота, и вставать совершенно не хотелось, но остаться в постели было нельзя.

Хорошо бы иметь нормальную работу, думала она. Работу, куда можно позвонить и, сославшись на нездоровье, спокойно взять выходной. Рабочее место, где тебя могут заменить, и дела, с которыми за день или два ничего не произойдет.

Она потянулась, вздрогнула и откинула одеяло в сторону. Сама не зная, как это произошло, она вдруг оказалась на ногах. Тело рефлекторно приняло решение за нее. Бери ответственность на себя, сказало оно. Выполняй свой долг и не сдавайся.

Приняв душ, она оделась и спустилась на кухню, где как раз завтракал Юхан. Ощущение недовольства жизнью отступило, и она почувствовала себя готовой к новому рабочему дню. – Ты уже встал? Ведь только восемь часов. – Она заправила кофеварку.

– Да, мне не спалось. У нас сегодня вечером матч, – ответил он, перелистывая утреннюю газету, и, отыскав спортивный раздел, начал читать.

– Важный матч? – Жанетт достала чашку и тарелку, поставила их на стол, открыла холодильник и вынула молоко и простоквашу. Юхан не ответил.

Жанетт принесла кофе, налила себе и, сев напротив сына, повторила вопрос.

– Матч на кубок, – пробормотал он, не отрывая глаз от газеты.

Жанетт опять ощутила бессилие от того, что ничего не знает. Не имеет представления о том, как выглядит обычный день собственного ребенка. Она припомнила, что за весь семестр даже ни разу не была у него в школе, да, только на празднике по случаю окончания учебного года.