Уверенность в вещах невидимых. Последние беседы - Митрополит Антоний (Блум)

я читаю Отцов, то всегда выписываю отрывки, которые меня особенно поразили, и в конце указываю имя автора. Но вот восемь цитат, где я забыл проставить имена. Не узнаете ли вы, кто из православных Отцов это сказал?» Он взял мой листок бумаги и за две минуты подписал имена великих духовных учителей православия: святого Василия Великого, святого Иоанна Златоуста, святого Симеона Нового Богослова и других. И когда он это сделал, я признался: «Владимир Николаевич, это – Упанишады». Он простил меня за обман, посмотрел на меня и сказал: «Я этого не знал. Мне нужно перечитать и продумать свое отношение».

Я приводил вам также пример с молодым офицером, который подошел ко мне и сказал, что он неверующий. Я ему ответил: «Тем хуже для вас». – «Но что у меня общего с Богом, чтобы интересоваться Им, не говоря уже о том, чтобы верить в Него?» Я спросил: «Вы во что-нибудь верите?» Он ответил: «Да, я верю в человека». Я сказал: «Это у вас общее с Богом. Но Бог верит в человека неизмеримо больше, чем вы, потому что Он создал человека, Он возлюбил человека до того, как тот появился на свет, Он Сам стал Человеком, чтобы спасти нас, когда мы отпали от Него, и умер на кресте ради нашего спасения. Так Бог заботится о человеке и любит его. А вы?» Он посмотрел на меня и сказал: «Я никогда об этом не задумывался. Мне нужно подумать». Не знаю, что с ним стало потом, но вот люди, у которых с Богом общим было нечто абсолютно центральное, потому что верить в человека настолько, чтобы отдать за него свою жизнь, как тот офицер, который выносил под пулями с поля боя раненых, или посвятить жизнь служению людям, как собирался другой молодой офицер, означает стать причастником таинства веры.

И это еще не все. У меня нет возможности говорить подробно, но мне хотелось бы указать на несколько моментов. Если то, о чем я говорил вначале, верно, если в результате падения мир, каким он был первоначально, исчез из опыта и в значительной степени из восприятия и сознания людей, то окружающая нас действительность уже не мир полноты сияющего света. Мы живем, как я уже много раз повторял, в полумраке. Люди стремятся вспомнить, как было прежде. Адам и Ева, оказавшись на земле, которая перестала быть раем, стремились вспомнить, каково было жить в мире, не знавшем греха, в мире, который был полностью приобщен к Богу, в котором Сам Бог был жизнью и реальностью. Они пытались вспомнить, описать, сохранить, передать свои воспоминания детям и последующим поколениям, но воспоминания стирались. То, что для Адама и Евы было смутным воспоминанием, для потомков – лишь пересказ того, о чем Адам и Ева им засвидетельствовали, и постепенно абсолютная ясность видения, которая даже у них начала утрачиваться, померкла. Есть старое присловье: природа не терпит пустоты. Там, где было невозможно вспомнить, там, где возникал пробел, который требовал заполнения, люди стали прибегать не к выдумке, но попытке вообразить, как было дело.

Если познакомиться с содержанием древних религий человечества, месопотамских, быть может, в первую очередь (это место, откуда Авраам отправился на поиски Бога), то мы обнаружим, что многое в них составлено из крупиц истины, которые несет, как щепки по реке, поток воображения. Этот поток воображения может течь по верному или ложному руслу, но все же в него вкраплены элементы истины. Порой кто-то неожиданно проявляет чуткость, утраченную остальными. В прошлый раз я приводил вам пример египетского фараона, который понял, что Бога нельзя назвать, что Его нельзя никаким образом представить, и решил: единственное допустимое для Него сравнение – это солнце. Он верил в Бога невыразимого, но не непознаваемого. После смерти фараона его прозрение было забыто, но на мгновение, за полторы тысячи лет до Рождества Христова, египетский фараон это почуял.

Я вам также упоминал об исчезнувшем в Средние века племени сибиряков, которые считали, что Богу нельзя дать имени, Бог свят, и поэтому, когда эти люди хотели на Него указать, они замолкали и поднимали руку к небесам в знак того, что говорится о Том, Чьего имени они не знают, и даже, если бы знали, то не решились бы произнести.

То же можно сказать о философских взглядах и мировоззрениях, которые кажутся чуждыми христианству чуждыми Евангелию и даже Ветхому Завету: в них присутствуют проблески правды, то там, то здесь обнаруживается крупица или значительная доля истины, но заключенная в отвлеченные формы или рассуждения. И вот мы живем в период, когда можем посмотреть на наших братьев и сестер во Христе и сказать: «У нас общие корни, мы верим в одного Бога, Единого в Троице: Отца, Сына и Святого Духа. Мы рассуждаем об этих Трех Лицах в человеческих (я чуть было не сказал: убогих – убогих в сравнении с Самим Богом) категориях, и это нас разделяет. Давайте меньше говорить и больше жить в единстве с Богом, жить в Боге, жить для Бога, и постепенно мы придем к единству не на интеллектуальном уровне, а на уровне понимания и жизни».

И, вглядываясь в нехристианские религии, вместо того чтобы пытаться обнаружить в них ошибки, мы должны задумываться и ставить вопросы: «Что в них от подлинного знания Бога, которое они выражают в категориях, зависящих от особенностей их культуры, от неполноты знания, от многих случайностей? Что нас делает братьями в Боге, Который для них (и для нас тоже!) не имеет имени?» Ведь когда мы говорим, что Бог Един в Троице, мы не называем Его по имени. Он, словно солнце, непостижим. Отцы тоже говорили о Сыне Божием как о свете, который делает все видимым, о Святом Духе как о тепле, которое все пронизывает и преображает. Но мы можем пойти дальше на основании того знания Бога, которое у нас имеется. Мы можем пойти дальше, если признаем, с одной стороны, что на интеллектуальном уровне невозможно выразить невыразимое, а с другой стороны, что наше призвание – жить согласно Евангелию, быть достойными Бога, быть с Ним заодно во всех Его путях. И тогда, живя согласно Божьей воле, мы станем подобными Ему и изнутри этого подобия начнем понимать и познавать Его так, как не знали и не понимали прежде.

На этом я закончу и, если не передумаю, в следующий раз завершу эту серию бесед тем, что скажу нечто об уверенности и о том, как нам жить этой уверенностью