Это не пропаганда. Хроники мировой войны с реальностью - Питер Померанцев

первым ударом по советскому фундаменту псевдофактов. Но скоро советские слушатели стали слушать BBC, просто чтобы выжить.

Подобно транзисторному радио, счетчик Гейгера настроен на то, чтобы улавливать невидимые сигналы, пульсирующие в атмосфере. Он измеряет радиоактивное излучение – гамма-лучи и частицы, – и, когда их количество повышается, счетчик Гейгера начинает громко щелкать. 26 апреля 1986 года счетчики скандинавских ученых, как профессионалов, так и любителей, начали истерически верещать: огромное облако радиации начало надвигаться на Европу со стороны Украины. Советские СМИ дали краткое сообщение о незначительной аварии на ядерном реакторе в Чернобыле, расположенном недалеко от Киева. А затем – тишина.

В Москве и Киеве, как обычно, прошли парады на День Победы – с колоннами солдат и боеголовок, символизировавших советскую мощь. Но пока советские СМИ молчали, BBC и другие западные «голоса» тут же начали сообщать об уровнях радиации. Киев быстро наполнился слухами о том, что коммунистическая верхушка эвакуирует своих детей из города. Говорили, что один пилот, которому приказали улететь из города на самолете, набитом номенклатурными отпрысками, посадил борт обратно, возмутившись такой несправедливостью.

В отсутствие официальной информации по защите от радиации по городу, как чума, начали разлетаться псевдомедицинские советы. «Пейте побольше сладкого красного вина», – говорили одни. Все бросились напиваться. Но тут разнесся новый слух: «Сладкое красное вино усугубляет действие радиации!»

Все это время BBC регулярно выпускало в свет бюллетени о величайшей радиационной катастрофе в истории. Ученые комментировали распространение радиационного облака, а медэксперты давали советы, как уберечься от радиационного заражения. Многие стали слушать передачи ради того, чтобы выжить и сохранить здравомыслие. Потребовалось еще две недели, чтобы советские СМИ выступили с официальным заявлением. Но к тому времени доверие к ним растаяло: никто не верил их уверениям, что молоко, мясо, хлеб и вода безопасны, как раньше.

В 1987 году новый генеральный секретарь КПСС Михаил Горбачев признал, что замалчивание правды вокруг Чернобыля было катастрофой само по себе [82]. Он пообещал дать свободу советским СМИ. Он отменил ограничения на распространение иностранных книг, фильмов и видеокассет, на доступ к архивной информации, в том числе и о том, что случилось в Чернобыле. Горбачев назвал это политикой «гласности». Его реформы начались в 1986 году, но только после Чернобыля они набрали серьезную силу. Прежде термин «гласность» использовался диссидентами, требовавшими больше информации о политических процессах; теперь же он вошел в язык советской политики.

В 1988 году Советский Союз перестал глушить BBC. Во Всемирной службе эту новость встретили с ликованием. Неужели режим, который казался бессмертным, постоянным и недвижимым, действительно начал меняться? Неужели России и Украине представился шанс стать чем-то новым?

Игорю тогда показалось, что художник, активист и журналист в нем слились в единое целое: свобода доступа к информации и творческая свобода; права человека и право быть в высшей степени индивидуалистом. Во многих его произведениях 1980-х о текущих событиях эти темы явно не выделялись, но подспудно присутствовали во всем, что он писал, празднуя освобождение от ограничений. Он творил в потоке сознания в стиле чистого импрессионизма, разрушая границы между реальностью и фантазией, поэзией и прозой. Он описывал Буш-Хаус, населенный ежами и лисами, которые паникуют, видя, как липкий синий туман выбивает окна на каждом этаже; животные думают: «Кто же следующий?» – хотя в итоге остается загадкой, что значит быть «следующим». Он описывал себя мальчиком, который просыпается с высокой температурой, берет градусник, но вдруг замечает, что его подмышка превращается в бездну, в которую он начинает падать.

Игорь ездил в Тичино, где не раз пересекал туда-сюда границу между Италией и Швейцарией, наслаждаясь свободой и возможностью преодолевать границы и барьеры. В одном из стихотворений он писал: «Если б я был индейцем, то звали б меня Крушитель границ». Теперь барьеры рушились один за другим.

В том году премьер-министр Маргарет Тэтчер в своем традиционном пиджаке в клетку с жемчужным ожерельем приехала в Буш-Хаус, где пообщалась по прямой линии с советскими слушателями Русской службы. Ничего подобного раньше не происходило [83]. Советские граждане редко имели возможность сказать что-то своим руководителям, не говоря уж о беседе – да еще с руководителем-женщиной! – в прямом эфире. На вопрос из литовского Каунаса о том, насколько велики шансы, что изменения в Советском Союзе (гласность, а также политические и экономические реформы, известные как «перестройка») могут повернуться вспять, если к власти в СССР вместо Горбачева придет кто-то другой, Тэтчер ответила:

«Думаю, что после того, как вы попробовали, что такое свобода слова и дискуссии, после того, как вы начали вести такие оживленные споры, повернуть обратно будет очень сложно… Но я не думаю, что все это продвигалось бы так быстро, если бы не господин Горбачев. Я считаю, что это человек, у которого есть видение будущего… Примерно то же чувствовала и я, когда стала премьер-министром своей страны» [84].

В конце программы было слышно, как Тэтчер сказала: «Как, уже всё? Жаль, можно было бы поговорить еще». Затем на радио устроили небольшую вечеринку для сотрудников Службы. Тэтчер, как всегда, предпочла виски.

Часть 4. Субъективные факты

Во времена гласности казалось, что правда освободит всех. Диктаторы как будто настолько боялись правды, что скрывали ее. Но что-то явно пошло не так. Сегодня у нас больше информации, чем когда-либо, но, кажется, факты потеряли свою былую силу. В том, что политики лгут, нет ничего нового, но непривычно другое: они сознательно демонстрируют, что им плевать, говорят они правду или нет.

Когда во время военной аннексии Крыма Владимир Путин с ухмылкой заявил с телеэкранов всего мира, что в Крыму нет российских солдат (когда все знали, что они там есть), а потом, так же мимоходом, признался, что они там были, он не то чтобы лгал, пытаясь заменить одну реальность другой, – скорее давал понять, что факты не имеют значения. Точно так же президент США Дональд Трамп известен тем, что не имеет никакого объективного представления о том, что такое правда или факты, но это нисколько не помешало ему достичь успеха. Согласно данным агентства PolitiFact, занимающегося фактчекингом, 76 % его заявлений во время президентской кампании 2016 года были «в основном ложными» или «явно ложными» в сравнении с 27 % у его соперницы [85]. Но он все равно победил.

Почему так произошло? Стоит ли винить технологии? Или СМИ? И какие последствия ждут мир, где власть имущие больше не боятся фактов? Значит ли это, что человек может совершать преступления у всех на виду