Петля (Инспектор Лосев - 2) - Аркадий Адамов

Я поспешно натягиваю пальто и почти бегом спускаюсь по лестнице. Только бы перехватить дежурную машину...

Когда я появляюсь в комнате у девушек, то прежде всего спрашиваю все у той же Любы:

- Я забыл вот еще что узнать. А Струлис у вас на этих днях не появлялся случайно?

- Освальд? - переспрашивает Люба. - Он давно здесь. Больше недели, наверное. Правда, девочки? Он вам тоже нужен?

- Ну, а как же? Вы ведь сами мне его назвали. Раз ухаживал за Верой, то может что-то знать. Иной раз бывает, что человек и сам не подозревает, какие он знает важные вещи. Но, девушки... - я строго смотрю на моих помощниц, очень прошу, на эту тему со Струлисом ни слова. И с другими тоже. Только я сам, договорились?

Первой, конечно, откликается Нина, соседка Любы:

- Если вы считаете нас дурочками, то не надо притворяться.

- Ну что вы... - пытаюсь протестовать я.

- Можете быть абсолютно спокойны, - как всегда серьезно говорит Таня. Мы все понимаем.

- И дурочки мы не окончательные, - ехидно добавляет Нина - А также понимаем свой общественный долг. - И неожиданно, уже совсем другим, деловым тоном заключает: - Кстати, Струлис будет у нас завтра утром.

В этот момент высокая, рыжеволосая Наташа насмешливым тоном объявляет:

- А сейчас появится неотразимый Фоменко. Приготовьтесь. Будет улыбаться. Причем ослепительно. Так что берегите глаза.

- Где бы мне поговорить с ним наедине, подскажите, девушки, - прошу я. - Есть тут какое-нибудь укромное место?

- Сейчас! - Нина порывисто выскакивает из-за своего стола и устремляется к двери. - Я возьму ключ от кабинета Свирчевского. Он болен. А вам разрешат.

Кто такой Свирчевский, мне не объясняют, и значения это никакого не имеет.

- С Нинкой не пропадешь, - убежденно говорит Наташа. - Все помнит, все знает, все может. Клад, а не жена будет.

А спустя некоторое время в комнате действительно появляется Фоменко.

Это высокий, грузный человек лет тридцати, с одутловатым лицом и глубоко посаженными черными лукавыми глазами. Белозубая улыбка у него и в самом деле ослепительная. Чувствуется в нем говорун, хохотун и дамский угодник. На лбу у него, под лихим казацким чубом, заметен небольшой розовый шрам.

- Ну, девчата! Ну, баловницы! Чего вы меня сюда заманили, а? Ось я сейчас откуплюсь от вас!

Он широким жестом вынимает из кармана пиджака большую плитку шоколада и, откинув рукой чуб, церемонно преподносит ее Наташе.

- Комплекция не позволяет стать на колени, - улыбаясь, говорит он. Примите и прочее.

Но тут Фоменко неожиданно видит меня, полное лицо заметно тускнеет, и, обращаясь уже ко мне, он суховато и не очень доброжелательно спрашивает:

- Чую, у вас до меня дило, товарищ, а?

- Совершенно верно, - отвечаю я. - Хотелось бы вас ненадолго вырвать из этого цветника. Не возражаете?

- Чего ж зробыш? - не очень охотно соглашается Фоменко. - Дило есть дило. Оно у нас на первом месте.

Нина уже успела вручить мне ключ.

И вот мы с Фоменко оказываемся в пустом и просторном кабинете, обставленном, правда, скромнее, чем кабинет Меншутина, но тем не менее вполне современно.

Мы усаживаемся в кресла возле лакированного, на тонюсеньких ножках, журнального столика, закуриваем, и я вполне миролюбиво спрашиваю:

- Давно ли вы в столице, Григорий Маркович?

- Погодите, - строго произносит Фоменко и пухлой рукой как бы останавливает меня. - Сперва треба взаимно познакомиться. А то вы меня знаете, а я вас нет.

Улыбки уже и в помине нет на его одутловатом лице, глубоко запавшие черные глазки, как зверьки из норок, настороженно и колюче ощупывают меня, толстые губы поджаты, их почти не видно. Девушки просто не узнали бы этого весельчака и балагура.

- Это верно, - соглашаюсь я. - Знакомство должно быть взаимным. Прошу, прочитайте.

И протягиваю ему свое удостоверение.

Фоменко внимательно изучает его, прежде чем вернуть. Я замечаю, что настроение у него еще больше портится. Я уже научился улавливать самую разную реакцию самых разных людей на мое удостоверение. Она всегда очень выразительна и вполне определенна. Реакция Фоменко относится к числу тех, которые мне не нравятся и обычно сулят трудный разговор.

- Слушаю вас, - хмуро говорит наконец Фоменко, возвращая удостоверение.

Я повторяю вопрос.

- В Москве я одиннадцать дней. Вот командировка, - и он пытается достать из внутреннего кармана пиджака бумажник.

Но я его останавливаю.

- Она мне пока не нужна. С каким заданием вы прибыли?

- Мне надлежит... - Фоменко откашливается. - Надлежит получить для моего совхоза два токарно-винторезных станка, пилораму и автобус.

- Получили?

- Да, да. Зараз уезжать собираюсь, - как-то слишком уж поспешно отвечает Фоменко.

- Вы не в первый раз приезжаете в Москву?

- Не в первый.

- И уже многих тут в министерстве знаете?

- Многих.

Он отвечает скупо, отрывисто.

Другой бы, между прочим, давно уже спросил, что мне, собственно говоря, надо выяснить. А этот почему-то не спрашивает. Робеет? Нет, это на него не похоже. Догадался? Вот это скорее. Ведь о том, что случилось с Верой, знает уже все министерство. И он, конечно, понимает, что милиция должна этим заниматься. И от этого ему так неуютно сейчас, так тревожно? Черт возьми, неужели именно в него влюбилась Вера? Нет, нет, он не похож на того человека с фотографии, это я сразу отметил про себя, как только Фоменко вошел в комнату к девушкам, и лечиться ему в Тепловодске тоже ни к чему. Но, может быть, именно с ним гуляла Вера в тот вечер, с этим "неистовым поклонником", как назвала его одна из девушек. Какое у него напряженное лицо.

- Вы знали Веру Топилину?

- Ох, так вы о Вере? - с непонятным мне облегчением восклицает Фоменко.

- Вы ее знали?

- А як же! Знал, знал.

- Встречались? Проводили вместе время?

Фоменко, набычившись, хмуро смотрит на меня исподлобья и наконец-то спрашивает:

- Вы, собственно, почему у меня об этом вызнаете?

Он снова враждебен и готов к отпору. Ну, сейчас это как раз понятно.

- Если вы встречались с ней незадолго до ее гибели или даже в тот самый день, те, может быть, чем-то поможете нам.

- Не встречался, - вздыхает Фоменко. - Признаюсь вам, хотел. Сильно хотел. Но... она не схотела.

Со следующим вопросом я медлю. Но задать его все-таки придется. Хотя бы для очистки совести.

Фоменко тоже молча курит, грузно откинувшись на спинку кресла и устремив взгляд в пространство.

- Вспомните, Григорий Маркович, - наконец говорю я, - что вы делали в прошлый понедельник.

Взгляд Фоменко из рассеянного становится вновь настороженным и неприязненным. Словно он ждет от меня какого-то подвоха, ловушки, удара из-за угла. Это очень неприятное чувство. Кажется, я ему не дал для этого оснований.

- Вам что же, весь день надо знать? - сипло спрашивает он.

- Пожалуй, опишите весь день.

- Да разве его запомнишь? Москва же! Крутит, вертит, голова пухнет, ноги гудят. Не, не помню я. Вот, ей-богу, не помню. Подписывал бумаги, ждал приемов, щи где-то в столовой хлебал...

Фоменко вдруг становится разговорчив.

- Ну, а вечером? - спрашиваю я.

- Вечером? - он, словно с разбегу, упирается в стенку. - Що вечером?

- С кем вы были в тот вечер?

- А-а! - почти обрадованно восклицает он. - Так вам що, алиби треба, а? Словом, значит, веры нет?

- Не забывайте, Григорий Маркович, ведь мы официальное расследование ведем.

- Бачу, бачу. Зараз припомню. Так... вечером, значит?.. Ну, так... - Он усиленно трет лоб под чубом, по-прежнему грузно развалившись в кресле и все его заполнив собой от подлокотника до подлокотника, так что и руку уже не втиснишь.

- ...Ну да... в кино пошли, значит... - с усилием припоминает наконец Фоменко. - С Миколой и его супругой... Ну, да... На последний, значит, сеанс... А до того чаи, значит, гоняли... Ну да...

Микола оказывается его земляком, недавно переехавшим в Москву, у которого Фоменко в этот раз и остановился.

Что ж, хоть и не очень нравится мне наш разговор, особенно кое-какие отдельные моменты в нем, хоть и сам Фоменко симпатии у меня не вызывает, однако он, видимо, не причастен к трагедии, разыгравшейся в прошлый понедельник вечером на стройплощадке.

Мы прощаемся без особой теплоты, а Фоменко, кроме того, с явным облегчением и даже заметно повеселевший. Определенно, он ждал каких-то неприятностей от нашего разговора. Непонятно только каких. Вот теперь радуется. И через минуту готов будет уже снова балагурить с девушками. А зайти он к ним должен, он у них в комнате оставил портфель. Ну, и, конечно, задержится там, как же иначе.

За это время наш сотрудник уже побывает по указанному им адресу, у неведомого нам Миколы и его супруги. Так уж, для верности, чтобы "закрыть вопрос".

...А утром у меня новая встреча.

На этот раз с долговязым, широкоплечим латышом Освальдом Струлисом. Прямые светлые волосы, чуть не до плеч, ему к лицу. Тяжелый, выдвинутый вперед подбородок, глаза то серые, то голубые, по-моему, в зависимости от настроения. Сейчас у Освальда настроение угрюмо-спокойное и глаза совсем серые. "Как и его море в таком же состоянии", - неожиданно думаю я.