Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Наконец маленький курьер вернулся и, тяжело дыша, шагнул в свет костра. Он кивнул. Мужчина с оружием тоже кивнул и дернул подбородком в сторону Андрея и Киприана. Малыш опустил плечи и, шаркая ногами, подошел к ним.

– Идем со мной, – пропищал он.

И они последовали за мальчиком в темноту. Снова ожило воспоминание о том дне в Подлажице, когда Киприан сначала обнаружил, что Андрей, которого он до того считал безвредным, беспомощно влюбленным в женщину более высокого ранга недотепой, тайком последовал за ним; и когда они потом вместе проникли в царство созданий, которые еще жили, хотя на самом деле были уже мертвы.

Он невольно оглянулся. Костра больше не было видно. Темнота за ними была такой же плотной, как и та, куда вел их мальчик.

22

Помещение, должно быть, раньше служило трапезной монастыря. Оно было просторным и гулким, скорее залом, чем комнатой, но, самое главное, оно было целым. Только в одной стене имелось окно, выходящее, насколько Андрей помнил, на сторону обвалившейся церкви при монастыре. Окна были забаррикадированы досками. В дневное время свет, пожалуй, проникал сюда сквозь щели в досках. Здесь господствовал вечный полумрак. От стен шел холод, как из сердца глубокой пещеры, а запах был запахом замерзшей духоты. В тусклом свете хворающего в камине огня Андрей заметил фрески на стенах, вверх по которым ползла плесень: отскочившие лица, призрачные отпечатки конечностей, смутно проглядывающие пейзажи, подобные призракам тех времен, которые когда-то были лучшими. Внезапно их маленький провожатый исчез.

– Киприан, – произнес Андрей, когда тот обернулся с мрачной миной, – оставь его. Мы пришли.

Киприан замер в нерешительности.

– Я знаю, – проворчал он наконец и, тяжело ступая, направился к камину.

Мебель, некогда находившаяся здесь, давно уже пала жертвой необходимости разжигать огонь в холодное время года. Кресло, похожее на трон, однако, выжило; оно было обращено к камину и демонстрировало им свою высокую прямую спинку. Должно быть, раньше это был стул аббата; доминиканцы Издавна не могли противостоять искушению подводить фундамент под свою иерархию с помощью внешних символов. Неожиданно появилась чья-то рука и жестом приказала им приблизиться. Они обошли вокруг стула. Андрей многое покидал, но ему еще не приходилось видеть человека, который бы состоял только из грязи и нечистот.

Волосы мужчины в кресле были седыми и образовывали могучую спутанную гриву, которая слилась с разросшейся бородой. В морщины на его лице так глубоко въелась грязь, что казалось, будто какой-то безумный художник подрисовал их углем. Одеяло, в которое он кутался, было пропитано грязью, и даже при таком тусклом свете Андрей заметил, что складки его кишат жизнью. Слой на слое объедков, пролитых напитков, слюны, пота, рвоты и соплей превратили одеяло в нечто вроде невиданной кольчуги; создавалось впечатление, что если надо будет достать старика из этого панциря, то одеяло придется разрезать. Рука, сделавшая им знак, плотнее стянула одеяло на шее. Ногти на ней, по меньшей мере полпальца длиной, были желтыми, задубевшими, крючковатыми и зазубренными. Андрей обрадовался, что ног не видно; должно быть, старик поджал их.

Рядом с креслом стояло деревянное ведро, по бокам которого свешивались сосульки. Присмотревшись внимательнее, Андрей понял свою ошибку: для сосулек, несмотря на холод в трапезной, рядом с камином было слишком тепло. Выступы оказались сталактитами из мочевого камня и засохшего кала, которые проступили наружу между деревянными клепками ведра и окаменели. Только увидев крыс, которые при их появлении забились под кресло, а сейчас смело выходили из своего убежища, чтобы полизать выступы на ведре, Андрей почувствовал, что содержимое его желудка поднялось к горлу.

Мужчине в кресле могло быть сто лет или вся тысяча; Андрей был готов поверить и в то, и в другое. Сидя в своих ужасных доспехах, он не сводил с них глаз, таких же черных и блестящих, как у крыс, и светящихся таким же коварством, бесстрашием и ненавистью.

– Опять? – спросил мужчина. – Где иезуит?

Андрей ожидал услышать хриплый, свистящий старческий голос, однако слова были произнесены надтреснутым густым басом. Оправившись от удивления, Андрей ответил:

– Сегодня он послал нас.

Существо в кресле, кажется, задумалось.

– Гм-м-м… что еще?

– Нужно кое-что объяснить.

– А еще говорят, будто иезуиты – самые хитрые среди носителей ряс.

Киприан молчал. Взгляд существа в кресле переместился на него, и началась немая дуэль, которая закончилась только тогда, когда одна крыса слишком близко подошла к Андрею и он отшвырнул ее носком сапога. Крыса взвизгнула, и взгляд старика переместился на Андрея.

– Чего вы двое хотите? – спросил он.

– Ответов, – рявкнул Киприан.

– Вы не имеете отношения к иезуиту. Он обещал прислать мне еще лекарств. Где лекарства, а? – Старик быстро переводил взгляд с Киприана на Андрея и обратно. Он прищурил один глаз и приоткрыл рот, и когда Андрей увидел сгнившие до черноты развалины, то по спине у него побежали мурашки. От одной только мысли, что у тебя во рту такая гниль, пусть и своя собственная, нормального человека пот прошибет.

Неожиданно старик засмеялся.

– Там снаружи вы ничего не узнаете, – тяжело дыша, заявил он. – Идиоты, ханжи! Я не стыжусь. Мне нечего стыдиться. Я поступил правильно.

– Ну, начало хорошее, – заметил Андрей.

Когтистая лапа старика разжалась, показав монеты, которые, должно быть, принес мальчик. Он покосился на них.

– Это больше, чем необходимо, – пояснил Андрей.

– А что стряслось с иезуитом? – спросил старик.

– Понятия не имею – ты мне скажи.

– Сколько еще?

– Зависит от того, сколько стоит твоя история.

– Вы полные болваны, – заявил старик. – Исчезните.

У Андрея сжалось сердце. Похоже, они перехитрили самих себя. Тем сильнее он удивился, когда Киприан внезапно наклонился, оперся руками о подлокотники и так приблизил свое лицо к лицу старика, что кончики их носов почти соприкоснулись. Андрей вспомнил, как они пробрались в лагерь прокаженных в Подлажице и как Киприан (впрочем, как и сам Андрей – что было, то было) пытался не касаться ничего, чего мог коснуться прокаженный. В свете этого воспоминания решительное вмешательство в личное пространство старика было геройским поступком; Андрей сомневался, сумел ли бы он сам зайти так далеко. Его воображение уже нарисовало ему тысячу паразитов, напружинивших мышцы, чтобы перепрыгнуть на Киприана.

– У меня есть три вещи, – произнес Киприан прямо в растерянное лицо старика. – У меня есть деньги, жажда убийства и нетерпение. Что из этого ты хочешь получить?

– Ты слишком высокого о себе мнения, – возразил старик.

Киприан поднял руку, и Андрей был уверен, что он выдернул бы это отвратительное существо из его одеяла-доспеха, этого панциря из замерзшего кала, если бы оно не вздрогнуло и не заслонило лицо локтем.

– Уйди! – крикнул старик и замахнулся. – Уйди!

Киприан встал и с подчеркнутой тщательностью вытер ладони о брюки. Старик тяжело осел в кресле.

– Ее пепел рассеян по ветру, – пробормотал он. – И как ветер, она возвращается, чтобы преследовать меня. После стольких лет…

– Ты говоришь об Анне Моргин? – уточнил Андрей.

Старик подарил ему взгляд, полный ненависти.

– О чем же еще, хитрец?

– Иезуит тоже спрашивал тебя об Анне Моргин?

– Закрой пасть, – приказал старик, – если хочешь услышать мою историю.

Андрей поднял бровь, но покачал головой, когда Киприан задержал дыхание.

– Я весь превратился в слух, – так любезно ответил он, как будто перед ним на троне сидел император Фердинанд.

Старик смотрел на них. Внезапно он хихикнул.

– Они сожгли ее. Как ведьму! – Хихиканье стало громче. – Как ведьму! Правда, забавно?

– Давно так не смеялся, – согласился Киприан.

К старику вдруг вернулась серьезность.

– Если и существуют бабы, которые не ведьмы, то это Анна. Ведьмы хитрые. Анна была глупа как пробка. – Он почмокал губами. – Единственное, что она умела, – это трахаться. Ты когда-нибудь трахался, дурень? – Вопрос предназначался Андрею.

«Просто чудесно, – невольно подумал он. – Киприан грозится его побить, а дураком он называет меня».

– Ты бы удивился, – ответил он.

– Не трахался, – возразил старик. – Не трахался, если тебе не доводилось трахать Анну. Она пропустила через себя половину Эгера, во всяком случае – весь городской совет. Женщины ненавидели ее. Если у тебя была Анна, то другие женщины для тебя не существовали, потому что они только ложились, раздвигали ноги и перебирали четки, пока их почтенные супруги вяло барахтались. У Анны было три дочери, и ни одна не похожа на другую. И при этом глупая гусыня любила только одного человека – своего Каспара. Она пускала к себе других, чтобы не протянуть ноги, но если к ней заглядывал Каспар, то у ее жалкой лачуги напрочь сносило крышу, можешь мне поверить. Ну как, впечатлен, дурень?