Пташка (СИ) - Скворцова Ксения

Гнеда спокойно поздоровалась с Хотьшей и Воронцом, не чувствуя ни капли смущения или неудобства, что испытывала раньше в их присутствии. Ныне девушку совсем не волновало их мнение о себе, это было странно и ново, и Гнеда не знала, радоваться или огорчаться своему равнодушию. Кажется, мужчины тоже почувствовали перемену в девушке, почтительно поклонившись и впервые назвав «госпожой». Зато Гнеда была несказанно рада видеть Финд, живую и здоровую, со смехом и слезами ответившую на крепкое объятие.

Гнеда разрешила себе только одну ночь. Она не могла позволить жалости, привязанности или любому другому чувству изменить своё намерение. Чем дольше девушка пробудет здесь, тем сильнее снова пропитается этими людьми, тем сложнее будет отодрать себя от них.

Фиргалл полулежал на устеленной мехами лавке, одетый как в обычный день в усадьбе, когда Гнеда зашла пожелать опекуну доброй ночи. На его коленях покоилась книга, но девушка видела, что сид ни разу в неё не заглянул. Дорога и тряска в седле дались ему нелегко. И всё же Фиргалл снова был самим собой, а не тем уязвимым раненым человеком в исподней рубахе.

Гнеда опустилась на соседнюю лавку, пробегая по телу наставника изучающим взглядом, словно ощупывая и проверяя, всё ли в порядке. Они с Фиргаллом избегали разговоров о произошедшем, будто этот предмет находился под негласным запретом.

— Ты можешь успокоиться теперь, — устало сказал Фиргалл, разрезая тишину, — здесь есть нужные снадобья. Мне уже гораздо лучше.

— Я вижу, — негромко ответила девушка. — Но ты напугал меня. Я подумала, что ты… — она запнулась, подбирая слова, пока сид выжидающе смотрел на неё, — что и ты уйдёшь от меня. Как Домомысл.

Глаза сида потеплели, а в голосе послышалась лёгкая хрипотца:

— Я подвёл тебя. Я должен был заботиться о тебе, а не наоборот.

— Фиргалл, — Гнеда на мгновение оторвалась от колен, на которых расправляла несуществующие складки, — ты очень дорог мне.

Сид пристально смотрел на её вновь опущенное лицо. Девушка не видела, как он зажмурился и сглотнул, с усилием возвращая спокойствие своим чертам.

— Ты спасла мне жизнь. Ты… Ты не должна… Я…

Он прислонил ладонь ко лбу так, словно у него разболелась голова. Пожалуй, Гнеде ни разу не приходилось слышать Фиргалла, не способного ясно выразить собственную мысль.

– Нам надо поговорить как следует, — заключил сид. — Только дай мне прийти в себя.

Девушка кивнула и заставила себя встретить взор янтарных очей. Она хотела запомнить его таким. Родным. Приоткрывшим свою броню. Настоящим.

***

Гнеда ехала по ночному лесу, всё ещё не веря, что у неё в самом деле хватило мужества. Глаза привыкли к темноте, но она не видела дороги. Вместо этого потрясённое, заплаканное лицо Финд стояло перед ней как живое. У Гнеды не дрогнула ни одна жилка, когда она вручила служанке тонкий свиток бересты с коротким посланием опекуну и сделала последние распоряжения, запретив трясущейся как осиновый лист девушке до утра говорить кому-либо о её отъезде. Наверное, это было жестоко, но они хотя бы смогли попрощаться. Бедная Финд, она даже не понимала, что Гнеда уезжала ради её же блага. Ради блага всех, кто волей судьбы оказался с ней связан.

Можно обманывать кого угодно, но от себя не убежать. Гнеда прислушивалась, не раздастся ли в настороженной тишине спящего леса топот копыт. Девушка страшилась и желала этого одновременно. Помчись за ней Фиргалл, верни он её, убеди в безрассудстве задуманного — с какой бы радостью Гнеда вняла его доводам!

Но было тихо, и девушка осознала, насколько одинока. Она не имела права вернуться домой, не могла просить защиты и крова ни у Кузнеца, ни у семьи Пчёлки. У Айфэ была та, о которой он должен был заботиться и переживать. А Гнеда была одна.

Нет! Девушка тихонько рассмеялась сквозь выступившие слёзы. Ещё у неё были Пламень и Злой, оружие и мешочек серебра. Целое состояние. У неё, наконец, была цель, ради которой Гнеда должна выдержать любые испытания, и одиночество было далеко не самым страшным из них.

Это ночь, которую Гнеда провела сама по себе, в лесу под открытым небом, стала первой за долгое время. Девушка остановилась неподалёку от опушки, предпочитая свободное пространство. Тёплый ветер приносил запах лежалой скошенной травы, и Гнеда догадалась, что жильё уже где-то неподалёку. Это странным образом успокаивало, хотя печальный опыт уже научил её не доверять людям. Не надеясь, что заснёт, девушка устроила лежанку по привычному обычаю и старалась отвлечься от тревожных шорохов и звуков, отыскивая в чёрном полотне неба знакомые звёзды.

Белёсой полосой прямо над ней стелился Птичий Путь, вдоль которого совсем скоро потянутся журавли и гуси. Фиргалл называл его Дорогой белой коровы. Гнеда усмехнулась. Теперь ей не пригодятся ни наречие сидов, ни эти знания, ведь её собственный путь лежал в противоположной стороне от Ардгласа.

Веки потяжелели. Пламень затих на привязи, и лёгкий ток воздуха с покосов убаюкивал, окатывая лицо нежными душистыми волнами. Гнеда повернулась на бок, прислонившись ухом к земле. Может, так она лучше расслышит звук приближающейся погони.

Фиргалл мерил тесную горницу беспокойными шагами, иногда останавливаясь, чтобы ещё раз пробежать глазами по уже выученной наизусть короткой грамотке. «Не ищи меня. Я освобождаю тебя от клятвы. Спасибо за всё и прости».

Вместе с зубами он стиснул и бересту в руке, отчего та жалобно хрустнула.

Первым его порывом было, конечно же, кинуться вдогонку. Девчонка не уйдёт далеко, и найти её не составит труда. Но ведь она сама ушла. Сама пожелала.

Вот что значило её молчание и отчуждённость последнее время. Она была подавлена случившимся и распорядилась собой по-своему. Дурак! Он-то списывал всё на её усталость и недомогание. Фиргалл упустил тот драгоценный миг, когда в душе Гнеды вызрело сумасбродное решение. Она полагала себя отрезанным куском, поэтому держалась так отстранённо, не позволяя ни лишнему слову, ни прикосновению вновь связать себя с ним.

Она освобождает его от клятвы! Да что возомнила о себе эта девчонка!

Давя вновь поднимающуюся волну гнева, Фиргалл отшвырнул свиточек на стол. Он заложил руки за спину, слегка поморщившись от не дававшей забыть о себе раны, и уставился невидящим взглядом в тёмное окно. Его ноздри всё ещё раздувались, но сид не был бы самим собой, если не мог взять верх над своими чувствами. Он ли не был искуснейшим в науке самообладания?

Фиргалл заставлял себя рассматривать нынешнее положение с разных углов, вертя его так и эдак, как деревянную головоломку. Вести, полученные от Айфэ и нагнавшие его, наконец, здесь, в Залесье, были на удивление добрыми.

Сид нахмурился и помотал головой, рассеянно запустив пальцы в волосы. Просто дать ей уйти? После всего вот так отпустить? После того, как она спасла его, как тащила через весь лес… Он до сих пор не мог поверить, что Гнеде удалось не просто выбраться из передряги живой, а ещё и вызволить его. Фиргалл недооценивал её, всё время недооценивал. Ему казалось, он видит девочку насквозь. Да что там, он старался думать, что в ней особенно и нечего видеть.

Сид в задумчивости коснулся лба. Он не привык полагаться на высшие силы, редко уступая ответственность чужой воле, но теперь.… Всё разрешалось будто бы само собой. Исчезновение Гнеды существенно облегчало его жизнь, жизнь его сына, всех. Провидение? Судьба? Всё к лучшему. Их дороги расходились здесь, но Фиргалл чувствовал, что ещё услышит о Гнеде из Перебродов.

20. Стародуб.

Гнеда много раз пыталась представить себе Стародуб — город, что выстроили и возвеличили её предки. Он не имел таких же древних корней, как Ардглас, где родилась мать и за стол в котором так яростно боролись её братья, но это был тот самый Город из её детства, и сердце девушки замирало от восторга и страха в предвкушении долгожданной встречи.

Когда Гнеда выехала из леса, перед ней открылась пологая равнина, плавно перераставшая в холм, на вершине которого зиждилась окольцованная бревенчатым валом деревянная громада. Город так и разбухал, грозя вот-вот вывалиться из тугого пояса крепостных стен. Блестящая полоса Листвянки разрезала Стародуб на две части, соединённые мостом.