И 8 (СИ) - Михайлов Дем

– Они твари!

В прекрасно поставленном голосе услышалось так много различных эмоций, уместившихся в эти пару слов, что сразу стало ясно – говорящий прекрасный оратор от рождения.

Такие наиболее опасные. Те, кто способен уловить настроение слушателей, подстроиться, а затем начать словами, жестами, мимикой и голосом воздействовать, нужные чужие эмоции усиливая, а ненужные утихомиривая. Если оратор прошел правильные курсы, то становится втройне опасным. А этот… этот был опасен когда-то, но разленился…

Лобное место расположилось на ровно срезанной вершине мирного зеленого холма. В ста метрах начиналась лесная опушка, куда вела усыпанная темным серым песком единственная дорожка – тщательно разглаженная, без единого следа. С нее были убраны все опавшие листья и веточки. Я уже знал, что эта узкая темная дорожка являлась частью ритуала изгнания и символизировала что-то там гнетущее, мрачное и позорное.

– Они предали нас! – в голосе оратора усилилась скорбь, но к ней примешался едва слышимый праведный гнев – Разве так сложно следовать всем нашим справедливым законам и обычаям? У нас же получается! Да?

– Да-а-а-а…

Толпа среагировала вяло. Собравшиеся вокруг высокого бревенчатого помоста люди не выглядели тем, кто жаждал узреть льющуюся кровь и чужие муки. Они выглядели так, будто их согнали сюда чуть ли не силком. Больше трехсот гоблинов в рубаха, штанах и длинных серых платьях столпились кругом и на их мрачных лицах читалось безразличие и даже сострадание, но никак не гнев.

– У нас же получается! – сердито повторил седовласый величавый старик оратор и, сжав кулаки, согнул руки в локтях, а затем резко выпрямил будто ударил невидимыми палочками в несуществующий барабан.

Барабана не была, но гулкий раскатистый звук явился словно ниоткуда и прокатился над холмом, сердито ударил в лесу стена, улетел дальше вниз по склонам, покатившись к скоплению крытых дерном домишек и зеленеющих пастбищ.

– Мы ведь справляемся с праведным грузом традиций! Не нарушаем их! И живем мирно! Живем славно и сыто! Живем даже беспечно и… не побоюсь этих слов, братья – мы живем счастливо! И раз мы можем – то и они могут! Верно, братья?!

Толпа колыхнулась чуть сильнее и я, наблюдая через оптику, понял, что в целом нам сюда можно было и не являться. Пусть не сегодня и не завтра, но, судя по тому, что я видел, тут давно назревал яростный бунт. Умная электроника подсветила некоторые лица в толпе, подчеркнув штриховым разноцветьем особые признаки едва сдерживаемой злости – сжатые челюсти, наклонение лиц, прищуренные глаза, раздутые ноздри и еще десяток других. Через систему уличного и внутреннего видеонаблюдения нейросети считывали эмоции всех граждан подряд начиная с начала двадцать первого века, передавая информацию правоохранительным силам – и это позволило предотвратить до одиннадцати процентов преступлений, если меня не обманывает память…. Откуда я это знаю? Не помню отчетливо, но перед глазами всплывает экран старого планшета, в моей детской руке зажат вареный сладкий батат, а из-под навеса доносится храп старика… Ох уж это спокойное уютное детство…

– Братья мои! – качнулся белоголовый и чуть запоздало вспомнил и остальных – Сестры мои! Прошу – не гневайтесь на этих юродивых! Пусть деяния их мерзки и непростительны, но мы здесь правосудия, а не мщения ради!

Во завернул…

Старик же, неспешно пройдясь вдоль края помоста, заложил руки за спину, выпрямился и вонзил взгляд в первого из стоящей на коленях шеренги приговоренных. Они, в простых балахонах, со связанными спереди руками, обреченно ждали неизбежного, не отрывая взгляда пока еще видящих глаз от бревен.

– Вот он! Серафий из рода Серакора… простой и добрый род! Древний род! Род, что издавна трудился на земле, выращивая богатые урожаи… их сады известны нам сладостью произрастающих там яблок! И оставаться бы Серафию в своем мирном саду… но он решил заняться делом ему непривычным и поступил в услужение в благородный дом рода Прайдов. И ладно бы наш горемыка Серафий преуспел! Но ведь нет же! Не прошло и пяти дней, как он опозорился сам и опозорил род свой – которому теперь придется понести наказание, раз не сумели должным образом воспитать Серафий! – старик обернулся и с отлично показанным огорчением глянул на стоящую за толпой небольшую мрачную группу, что сгрудилась у повозки с высокими бортами – Род Прайдов не желал этого – воистину! Но теперь вам придется отдать им часть своих земель – в качестве виры за злодеяния потомка вашего Серафия Серакора!

Ну да… вот так и пилят чужие земли и состояние…

Я беззвучно усмехнулся, медленно оглядывая расцвеченные лица толпы. И угрожающего красного в их лицах было хоть отбавлять – а ведь это только начало здешней клоунады, что позволяла избавиться от неугодных и провернуть выгодные для здешней элиты дела.

– Однако род Прайдов всегда славился своей добротой! Они заберут лишь двадцатую часть и не более!

Ахнувшая старуха у повозки прижала к губам ладони, качнулась всем телом.

– Двадцатую часть! – поймавшие взгляды представителей рода Серакора старик невольно передернул плечами и я понял, что «двадцатая часть» за такой проступок это прямо дохрена – Да двадцатую! Но ведь Серафий дважды посмел совершить страшное! Не иначе сам Лиходейный нашептал ему на ухо свои проказы! А прислушавшийся к темному шепоту глупец Серафий осмелился поднять взор и узреть солнечный лик младшей дочери рода Прайдов – леди Ванессы! И это не все! Узрев запретное, он опустил свой похотливый взор и осмелился задержать его на прикрытой лишь платьем… верхней запретной части тела леди Ванессы! Позор! Вот она стоит охваченная праведным гневом! – вскинув руку, старик указал ладонью на поднявшуюся со деревянного креслица фигуру в белом.

Белое платье, того же цвета двойная вуаль, на плечах белоснежная накидка с золотым окаймлением. В сложенных у живота руках янтарные крупные четки, перебираемые толстоватыми ухоженными пальчиками.

– Никто не смеет свершать подобное! Уж точно не роду Серакора глазеть на наследниц рода Прайда! И ладно бы лишь лик прекрасный… но опустить взор и… как смел он вообще зайти в тот внутренний дворик!

– Мне велели туда зайти! – не выдержал стоящий на коленях крайний парень, мотнув светловолосой головой, уворачиваясь от пятерни шагнувшего к нему бугая – Мне приказал зайти туда старший распорядитель Баргос! Велел отнести туда две вязанки лозин для плетения, и я… м-м-м! – он не сумел избавиться от втиснутого в рот кляпа и яростно замычал, раскачиваясь всем телом.

Классическая подстава в нескольких актах? Заманить, принять с фальшивым радушием, отправить куда не надо, обвинить в чем-нибудь постыдно мерзком, а затем наказать и поиметь выгоду, не забыв щедро наградить всех причастных к комбинации…

– Он еще и лжец! – громовым голосом взревел старик, старающийся отработать свои деньги – Что ж… придется отнять у него часть лживого языка…

По толпе пробежался легкий шепот. Оратор поспешно шагнул ближе к краю, явно услышав что-то опасное для него и режима, но он еще не понимал, что тот, кто действительно представляет собой самую страшную опасность, находится шагах в десяти в стороне, вынужденно пригибаясь и сливаясь с толпой.

И…

– Так я не понял! – сначала над толпой пролетел знакомый хрипловатый голос, пропитанный убойной дозой насмешки и нарочитого непонимания – Куда там Серафий глянул-то помимо хари сраной суки Ванессы? На сиськи ее? Так там и без тряпок видно, что сисек нет ни хера. Там не грудь, а корытце с сосками… А раз не на сиськи… может он зырил на ее жирное пузо? Или на отекшую жопу? Хотя она сзади… может она к нему жопой стояла?! Я запутался…

Тишина…

Во всех будто огромные спицы вбили – все замерли в тех позах, в каких их застали эти невероятнейшие слова.

Мертвая тишина висела секунд десять. Ме-е-е-едленно опускала жопу на стул охреневшая Ванесса Прайд.

– А раз харю вуалью прикрыла – значит она гребаная уродина? А?