Тени возвращаются - Линн Флевелинг

Он только и делал, что спал, метался в кошмарах, снова и снова попадая в ту засаду, и Алек лежал мертвый на земле вместе со всеми остальными. Он просыпался в холодном поту и ознобе, терзаемый сомнениями, было ли то памятью или видением, созданным лишь его страхами?

Эти мрачные сны перемежались другими, в основном обрывочными воспоминаниями, как вспышки озарявшими прошлое Серегила. Сны про Азриэль и события его детства, до того, как его изгнали. Некоторые были довольно отчетливыми, другие смутными и запутанными, навеянными едва ощутимыми прикосновениями ласковых рук. Иногда эти прикосновения были невинны, и он думал, что это сестра, но иногда руки блуждали по его телу, пробуждая желания и заставляя страдать ещё больше. Но как ни пытался, он не мог увидеть, кто же этот тайный возлюбленный из его снов. Из таких снов он возвращался разбитым и обуреваемым смутным чувством вины.

Старуха приходила к нему по нескольку раз в день, приносила ему поесть и помогала мыться. Его держали на хлебе, молоке да жидком бульоне, но порции были щедрыми, и он съедал все, что ему давали, чтобы поскорее вернуть себе силы. Но то была борьба не на жизнь а на смерть, ибо его организм, кажется, не торопился идти на поправку.

Сиделка его была невыносима. Нет, по-своему, она была очень добра с ним — пока он был слаб. Но по мере того, как он набирался сил, она становилась всё более робкой и пугливой. Однако он держался за неё, и не только потому, что она была его единственной связью с внешним миром, но и потому, что она хоть как-то отвлекала его от тревожных мыслей.

Используя всё свое обаяние и настойчивость, он узнал, что ее зовут Зориель, и что она принадлежит "семье хозяина" уже не одно поколение, с самых своих юных лет. Она не смогла даже припомнить названия своего клана. Вглядываясь в эти блеклые голубые глаза, он не увидел там и намека на силу духа, но лишь закоренелую рабскую покорность и затаённый страх. Она упоминала о "хозяине" с неизменным почтением, но отказалась рассказать о нем Серегилу больше, не назвав даже имени.

— Я не смею, — говорила она, нервно трогая свой потертый ошейник. Серегил не стал давить на нее, но вместо этого пробовал разузнать о самом доме и о том, есть ли тут ещё кто-нибудь из фейе.

— Немного, — сказала она с безразличным видом: — но об этом я тоже не должна говорить с тобой. Пожалуйста, не спрашивай больше, сынок. Эти разговоры не для меня.

— Прошу Вас, ещё всего один вопрос, — Серегил взял её ладони. Ее пальцы были скрюченные и шершавые — следствие тяжкого труда.

— Нет ли здесь юноши с длинными светлыми волосами? Он мог появиться одновременно со мной, и, скорее всего тоже как раб. Пожалуйста, матушка, он мне очень дорог, а я даже не знаю жив ли он ещё!

— Не видела никого похожего, — она высвободилась из его рук и принялась собирать грязные простыни и пустую посуду: — Ты единственный новый раб, о котором мне известно, и ты моя единственная забота. Я ещё не знаю, что скажет хозяин, когда я расскажу ему о том, какие вопросы ты мне здесь задаешь! Рабу не положено так вести себя, и чем скорее ты это поймёшь, тем лучше!

— Я неспособный ученик, — пробормотал он, чувствуя усталость и досаду.

Она грустно покачала головой:

— Тогда, боюсь, по тебе плачет плётка.

— А Вы не пробовали бежать отсюда?

Вопрос был встречен недоуменным взглядом:

— Бежать? Куда мне бежать?

Серегил постарался расположиться так, чтобы иметь максимальный обзор через дверь, когда она станет выходить. Действительно, дверь тщательно охранялась, но страж там был всегда лишь один. Еще несколько дней, пообещал он себе, и у него хватит сил попробовать выбраться наружу.

Но прошло целых три дня, пока он ощутил в себе силы всего лишь ненадолго подняться с постели и медленно, едва волоча ноги, пройтись по комнате. Когда Зориель принесла ему мягкую шерстяную одежду, чтобы он смог одеться, ему показалось, что она чем-то озабочена.

— Что-то не так, матушка?

— Он превзошел сам себя, негодяй, — пробормотала она, но тут же захлопотала над ним, помогая сесть на стул возле окна.

— Кто?

— Это тебя не касается, — огрызнулась она, принявшись подтыкать под него одеяло. Серегил просидел там всё утро, довольный, что имеет, наконец, возможность видеть хоть что-то помимо этих четырех стен.

Как он и предполагал, его комната находилась на верхнем этаже. Он рассмотрел железные прутья за оконной рамой, очевидно установленные лишь недавно, ибо раствор, державший их, казался свежим. Окно было плотно запечатано и застеклено. Глядя сквозь чуть ребристые стекла, он увидел часть внутреннего дворика с садом и фонтаном посередине, и колоннаду вокруг. Как-то раз он заметил прошедшего там темноволосого господина, и чуть позже — пару ребятишек в сопровождении темноволосой женщины с вуалью, прикрывавшей её лицо ниже глаз. Несомненно — ещё одна рабыня.

— Ты же не собираешься измучить себя в первый же день, — начала ворчать Зориель, когда вернулась, принеся ему обед: — Ну-ка быстро возвращайся в постель!

Серегил даже не пытался возразить. Он истратил все свои силы лишь на то, чтобы высидеть на стуле. Даже короткое расстояние до кровати показалось огромным его непослушным ногам. Но он разыграл перед ней полную немощь, и пошел ещё дальше, попросив её покормить его супом. Она прищелкнула языком, но его просьба, должно быть, пришлась ей по душе, ибо глаза старухи были добры, когда она кормила его. Чем он слабее, тем меньше она боится, догадался Серегил.

Чтобы упрочить её хорошее настроение он съел весь суп и хлеб, что она дала ему, и лишь затем спросил:

— Вы никогда не называли мне имени хозяина. Почему?

Он вновь уловил тот же проблеск неприязни, что и этим утром, потому что она фыркнула и ответила:

— Мне не было дано указание, что я могу сказать это тебе.

Она промокнула его щеки салфеткой.

— Что ж, мне просто хотелось знать, кому мне следует быть благодарным.

Он удовлетворенно вздохнул и закинул руки за голову:

— Я живал в худших апартаментах, даже находясь на свободе. Хозяин со всеми рабами обходится так?

— Нет, — отрезала старуха, вновь окружая себя завесой страха.

Попытавшись сменить тактику, он бросил на неё жалостный взгляд:

— Я вовсе не прошу Вас ослушаться приказаний, просто днём и ночью меня гложет один и тот же вопрос: чего ждать дальше?

Он прикрыл веки и, позволив голосу чуть задрожать, отчаянно дернул свой металлический ошейник:

— По правде сказать, я ужасно боюсь, матушка. И всё это заставляет меня трепетать ещё больше. С чего бы ему так хорошо обходиться со мной, если только он не готовит меня для…, - он сделал выразительное лицо:…для своей постели. Это похоже на него?