Русская история - Сергей Платонов

От народа во всем Московском государстве такое положение дел не осталось тайной. Он знал, что королевич не едет в Москву, что Москвой распоряжается Сигизмунд, что в то же время поляки воюют Русь, грабят и бьют русских людей в Смоленской области, – об этом писали в Москву смольняне. Все это не могло нравиться, не могло казаться нормальным и вызывало ропот во всем государстве. Неудовольствие усилилось еще тем, что с отъездом Жолкевского польский гарнизон в Москве терял дисциплину и держал себя как в завоеванной стране. Народ, и прежде не любивший поляков, теперь не скрывал своих антипатий к ним, отшатнулся от Владислава и стал желать другого царя. Это движение против поляков очень скоро приняло серьезные размеры и обратилось в пользу Вора, который продолжал сидеть в Калуге. Значение его быстро возрастало: Вор снова становился силой. Восточная половина царства стала присягать ему, но присягала только потому, что не могла опереться на лучшего кандидата. Полякам и Сигизмунду создавалось таким образом новое затруднение в народном движении, затруднение, которое не только не уменьшилось, а, напротив, увеличилось со смертью Вора. В то время когда дела Вора улучшились, он был убит (в декабре 1610 года) одним из своих приверженцев из-за личных счетов. Русские люди присягали мертвецу...

Избрание Михаила Феодоровича Романова

Выборные люди съехались в Москву в январе 1613 года. Из Москвы просили города прислать для царского выбора людей лучших, крепких и разумных. Города, между прочим, должны были подумать не только об избрании царя, но и том, как строить государство и как вести дела до избрания, и об этом дать выборным договоры, то есть инструкции, которыми те должны были руководствоваться. Для более полного освещения и понимания Собора 1613 года следует обратиться к разбору его состава, который может быть определен лишь по подписям на избирательной грамоте Михаила Феодоровича, написанной в мае 1613 года. На ней мы видим всего двести семьдесят семь подписей, но участников Собора, очевидно, было больше, так как не все соборные люди подписывали соборную грамоту. Доказательством этого служит, например, следующее: за Нижний Новгород на грамоте подписалось четыре человека (протопоп Савва, один посадский, два стрельца), а достоверно известно, что нижегородских выборных было девятнадцать человек (три попа, тринадцать посадских, дьякон и два стрельца). Если бы каждый город удовольствовался десятью человеками выборных, как определил их число князь Дмитрий Михайлович Пожарский, то выборных в Москве собралось бы до пятисот человек, так как в Соборе участвовали представители пятидесяти городов (северных, восточных и южных), а вместе с московскими людьми и духовенством число участников Собора простиралось бы до семисот человек. Собор был действительно многолюден. Собирался он часто в Успенском соборе, – быть может, именно потому, что из других московских зданий ни одно не могло бы его вместить. Теперь является вопрос, какие классы общества были представлены на Соборе и полон ли был Собор по своему сословному составу. Из двухсот семидесяти семи упомянутых подписей пятьдесят семь принадлежат духовенству (частью выборному из городов), сто тридцать шесть – высшим служилым чинам (боярам – семнадцать), восемьдесят четыре – городским выборным. Выше было сказано, что этим цифровым данным далеко нельзя верить. По ним городских выборных на Соборе было мало, а на деле эти выборные, несомненно, составляли большинство; и хотя с точностью нельзя определить ни их количества, ни того, сколько было из них тяглых и сколько служилых людей, тем не менее можно сказать, что служилых было, кажется, более, чем посадских; но и посадских был очень большой процент, как на Соборах редко бывало. И кроме того, есть следы участия уездных людей, вероятно крестьян (двенадцать подписей). Это были крестьяне не владельческих, а черных государевых земель, представители северных крестьянских общин. Таким образом, представительство на Соборе 1613 года было исключительно полным.

О том, что происходило на этом Соборе, мы ничего точного не знаем, потому что в актах и литературных трудах того времени остались только отрывки преданий, намеки и легенды, так что историк здесь находится как бы среди бессвязных обломков древнего здания, восстановить облик которого он не имеет сил. Официальные документы ничего не говорят о ходе заседаний. Сохранилась, правда, избирательная грамота, но она нам мало может помочь, так как написана далеко не самостоятельно и притом не заключает в себе сведений о самом ходе избрания. Что касается до неофициальных документов, то они представляют собою или легенды, или скудные, темные и риторические рассказы, из которых ничего нельзя извлечь определенного.

Однако попробуем восстановить не картину заседаний – это невозможно, – а общий ход прений, общую последовательность избирательной мысли, как она пришла к личности Михаила Феодоровича. Избирательные заседания Собора начались в январе. От этого месяца до нас дошел первый по времени документ Собора – именно грамота, данная князю Трубецкому на область Вагу. Эта область, целое государство по пространству и богатству, в XVI и XVII столетиях обыкновенно давалась во владение человеку, близкому к царю; так, при Феодоре Ивановиче она принадлежала Годунову, при Василии Ивановиче Шуйском – Дмитрию Шуйскому, теперь же переходила к знатному Трубецкому, по своему боярскому чину занявшему тогда одно из первых мест в Москве. Затем стали решать вопрос об избрании, и первым постановлением Собора было не выбирать царя из иностранцев. К такому решению пришли, конечно, не сразу, да и вообще заседания Собора были далеко не мирного свойства. Летописец об этом говорит, что «по многие дни бысть собрания людям, дела же утвердити не могут и всуе мятутся семо и овамо»; другой летописец также свидетельствует, что «многое было волнение всяким людям, кийджо бо хотяще по своей мысли деяти». Царь из иностранцев многим тогда казался возможным. Незадолго перед Собором Пожарский ссылался со шведами об избрании Филиппа, сына Карла IX, точно так же начал он дело об избрании сына германского императора Рудольфа. Но это был только дипломатический маневр, употребленный им с целью приобрести нейтралитет одних и союз других. Тем не менее мысль об иноземном царе была в Москве, и была именно у боярства; такого царя хотели «начальницы», говорит псковский летописец. «Народы же ратные не восхотели сему быти», – прибавляет он дальше. Но желание боярства, надеявшегося лучше устроиться при иноземце, чем при русском царе из их же боярской среды, встретилось с противоположным ему и сильнейшим желанием народа избрать царя из своих. Да это и понятно: разве мог народ симпатизировать иностранцу, когда ему так часто приходилось видеть, какими насилиями и грабежами сопровождалось на Руси появление иноземной власти. По мнению народа, иноземцы повинны были в смуте, убившей Московское государство.

Порешив один трудный вопрос, стали намечать кандидатов из московских родов. «Говорили на соборах о царевичах, которые служат в Московском государстве, и о великих родах, кому из них Бог даст... быть государем». Но тут-то и пришла главная смута. «Много избирающи искаху», не могли ни на ком остановиться: одни предлагали того, другие другого, и все говорили разно, желая настоять на своей мысли. «И тако препроводиша немалые дни», по описанию летописца.

Каждый член Собора стремился указать на тот боярский род, которому он сам более симпатизировал в силу ли его нравственных качеств, или в силу его высокого положения, или же просто руководясь личными выгодами. Да и многие бояре сами надеялись сесть на московский престол. И вот наступила избирательная горячка со всеми ее атрибутами – агитацией и подкупами. Откровенный летописец указывает нам, что избиратели действовали не совсем бескорыстно. «Многие же от вельмож, желающи царем быть, подкупахуся, многи и дающи и обещающи многие дары». Кто выступал тогда кандидатами, кого предполагали в цари, прямых указаний на это мы не имеем, предание же в числе кандидатов называет В.И. Шуйского, Воротынского, Трубецкого; Ф.И. Шереметев хлопочет за родню свою – М.Ф. Романова. Современники, местничаясь с Пожарским, обвиняли его в том, что он, желая царствовать, истратил двадцать тысяч рублей на подкупы. Нечего и говорить, что подобное предположение о двадцати тысячах просто невероятно уже потому, что даже казна государева не могла сосредоточить у себя такой суммы, не говоря о частном лице.

Споры о том, кого избрать, шли не только в одной Москве. Сохранилось предание, что Ф.И. Шереметев был в переписке с Филаретом Никитичем Романовым и В.В. Голицыным, что Филарет говорил в письмах о необходимости ограничительных условий для нового царя, а что Ф.И. Шереметев писал Голицыну о выгоде для бояр избрать Михаила Феодоровича в следующих выражениях: «Выберем Мишу Романова, он молод и нам будет поваден». Эта переписка была найдена Ундольским в одном из московских монастырей, но в печать до сих пор не попала, и где находится – неизвестно. Лично мы не верим в ее существование. Есть предание, тоже малодостоверное, и о переписке Шереметева с инокиней Марфой (Ксенией Ивановной Романовой), в которой последняя заявляла свое нежелание видеть сына на престоле. Если бы действительно существовали сношения Романовых с Шереметевым, то в таком случае Шереметев знал бы о местопребывании своей корреспондентки, а он, как можно думать, этого не знал.