Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма (СИ) - Ворожея Тина

— Вы любите чай с малиновым вареньем и пирожками, господин Ряжский? — любезность в моем голосе наверное зашкаливала.

Мужчина улыбнулся и пожал плечами.

— Я все люблю, Эмма, — проворковал он таким тоном, словно собирался за мной поухаживать, но быстро исправился. — Буду рад всякому горячему напитку, Эмма Платоновна!

Он прихрамывая, тяжело опираясь на трость, прошел к столу. Расторопная Галина, уже успела поставить белую чашку с блюдцем, подложить горячих пирожков на серебристое блюдо, добавить кипятка в пузатый, фаянсовый чайник расписанный розами и птичками.

Мы пили чай и молчали, было такое впечатление, что каждый думает о своем. Я думала о странных отношениях между новой гувернанткой и моим неожиданным гостем. Стефан Стефанович уже два дня не мог решить заковыристую задачу из учебника Шурика и теперь в задумчивости, что-то помечал в своем блокнотике. О чем думал Загряжский, мне было не известно.

Но его лицо просияло, наполнилось нежностью, когда сверху, стуча по ступенькам ногами, спустились дети.

За столом сразу стало весело. Галина принесла еще пару белых чашек с блюдцами. Зазвенели ложки, помешивая горячий чай, рассыпался серебряными колокольчикоми смех Лизы, слегка хрипловатый голос Шурика рассказывал смешные истории про нашего Лимона. Загряжский смеялся искренне, заразительно-громко, закидывая голову назад и сверкая белыми, ровными зубами.

Я смотрела на них и еле сдерживала слезы. Ревность вновь терзала мое сердце. Мои губы старательно тянули резиновую, застывшую улыбку, я даже пару раз хихикнула за компанию, но мозг уже просчитывал вероятность дальнейших событий.

У Загряжского есть любимая женщина, она сумела понравиться Лизе, возможно найдет подход и к Шурику. Отец любит своих детей, это же очевидно! Интресно он уже разрабатывает стратегию и тактику против меня? Когда мне будет объявлена война? Возможен ли компромисс, мирное соглашение?

Эти мысли кружились в моей голове, назойливым роем липучих мух. Я затрясла головой отгоняя их и встретилась взглядом с Загряжским. Он смотрел прищурившись, внимательно, словно изучал вредное насекомое под микроскопом.

Его взгляд заставил меня действовать. Резко отодвинула стул. Он противно, визгливо проскрипел ножками по дубовым половицам, заглушая смех и заставляя смолкнуть веселье, которое искрилось и бурлило за столом.

— Стефан Стефанович, окажите мне небольшую услугу. Пожалуйста займите чем-нибудь Лизу и Шурика, пока я и господин Ряжский обсудим некоторые, важные вопросы в моем кабинете, — выдохнула я поспешно, словно боялась передумать.

Дети смотрели на меня с обидой. У Лизы даже слезы на глазах заблестели, а Шурик нахмурил черные брови и посмотрел на меня с укором.

— Но, Эмма, — начал было он, и тут же замолчал, — порывисто вскочил, швырнул белую скомканную салфетку на стол. В два прыжка преодолел лестницу ведущую наверх.

За братом со стула сползла Лиза и медленно, поникнув плечиками, двинулась к лестнице. Замыкал эту процессию профессор. Он смотрел на меня строго и качал головой, явно не одобряя мою внезапную вспышку.

— Но, Эмма…, — эхом повторил слова сына, отец.

— Господин Ряжский, у меня мало времени, а разговор у нас может получиться долгим, поэтому будьте любезны, в мой кабинет! — я строго вскинула руку, показывая пальцем в сторону лестницы и от этого нелепого жеста, сморщилась, как от горькой пилюли.

Загряжский улыбнулся мне кривой улыбкой. Сине-зеленые глаза блестели насмешливо и азартно. Он принял мой вызов.

— Ну, вот я и поймал тебя Эмма! Злость с твоего лица никогда и не исчезала. Ты просто ее хорошо маскировала. Что-же, поговорить с тобой всегда было полезно.

— Почему ты не выбросишь, эту нелепую, уродливую картину? — эту фразу мужчина произнес так возмущенно и брезгливо, что мне на минуту стало стыдно.

Посмотрела в сторону огромного полотна, которое криво и уныло висело на стене, как раз напротив входа. Его жуткий, мрачный вид не спасала даже роскошная, золоченная рама, которая сама по себе была произведением искусства. Неизвестный резчик по дереву так старательно вырезал причудливые завитушки, листья и цветы, что казалось они были живыми.

Простой вопрос сбил меня с толку, остудил воинственный пыл. Действительно, что это я запаниковала? Если разобраться, то Загряжский сейчас находится в более уязвимом положении. Что-бы окончательно успокоиться, я глубоко вздохнула и выдохнула. Сложила пальцы особым образом и попробовала беззвучно затянуть заунывное" О-о-о-о-о-ммм".

Беззвучно не получилось. Вибрирущий звук прорвался сквозь сомкнутые губы и протяжное, бесконечное" М-м-м-м-м", устремилось к темным, старым балкам высокого потолка.

Загряжский с интересом взглянул на меня.

— Прости, что ты там говоришь? Я ничего не могу понять.

Досадливо тряхнула головой. И зачем именно сейчас вспомнила давно забытую мантру, которой изредка пользовалась в той, иной жизни? Пришлось импровизировать.

— Говорю, что от этой картины трудно избавиться. Она как праздничная елка, глаза мозолит, а выбросить ее времени не находится, — я повернулась к Загряжскому. — Но это к делу не относится. Я тут подумала, и мне в голову пришла замечательная мысль, а не заключить ли нам фиктивный брак? — говорила быстро, решительно, не давая себе времени на раздумья.

Мужчина застыл, так и не дойдя до старого дивана. Трость с грохотом выпала из его руки и упала почти мне под ноги. Я сделала шаг вперед, не раздумывая наклонилась, что бы ее поднять. В этот момент Загряжский тоже нагнулся и мы больно столкнулись лбами. Удар был настолько сильным, что у меня перед глазами разноцветным фейерверком брызнули те самые искры. Охнув, я выронила злополучную трость и она упала во второй раз, как раз на больную ногу мужчины.

Загряжский взревел, как подстреленный кабан. Лицо побледнело и перекосилось, тонкие ноздри породистого носа раздулись, словно наполненные ветром паруса у быстро идущей яхты.

— Эмма! Я тебя опять начинаю бояться! Как можно доверить детей женщине, которая несет потенциальную опасность? — голос мужчины был щедро приправлен досадой, злостью и болью, словно восточное блюдо жгучим перцем.

От его слов я почувствовала безмерное возмущение. Погладила лоб, на котором вспухла приличная шишка и высокомерным взглядом окинула уже пришедшего в себя Загряжского. Бледность схлынула с его лица, на рельефных скулах выступили красные, злые пятна. Они были даже на высоком лбу и прятались под черной аккуратной бородкой и усами.

— Мне нельзя доверить детей? Интересно, а где же был господин Загряжский, когда Шурика и Лизу, словно бездомных, вшивых щенков выкинули из элитного пансионата, едва узнали, что папенька оказывается банкрот-с? Мне привезла их некая Аврора, и бросила, как ненужный, использованный хлам. Не помогли твои щедрые пожертвования благородному заведению в целом, и дорогие подарки безупречнейшей воспитательнице в частности. А ведь она вызывала у тебя полнейшее доверие? Именно на нее ты оставил своих детей? А получилось так, что дети оказались нужны только мне. За этот год, мы не только привыкли друг к другу, но и стали семьей! Семьей, Загряжский! Хотя, кому я это говорю? У тебя бедняжки, ведь никогда не было полноценной семьи? Ну, нельзя же считать твой брак по расчету на Эмме Хрящ, семьей? Кстати, а денежки ты все же умыкнул? На какие шиши, ты скупил почти все шахты? — я перевела дух, и облизнула пересохшие от такой длинной речи, губы.

Лица мужчины я не видела. Он сидел на диване, выпрямив одну ногу и согнувшись, словно мои слова лягли на его плечи тяжелым грузом. Длинные, сильные пальцы обхватили голову, выделялись на черной гриве волос, заставляя невольно любоваться своим мраморным, скульптурным совершенством.

— Я искал Лизу и Алексанра, — донесся до меня глухой голос. — Не мог поверить в человеческую подлость. Все деньги которые были переведены на содержание детей, Аврора умудрилась прикарманить себе. Впрочем, чему удивляться. Я и сам, грешил подобным… Да, рудники были куплены на твои деньги Эмма. Но, я не должен сейчас оправдываться. Ты меня почти убила! Считай, что я взял компенсацию, за тот месяц, который я провел в чертовой пещере.