Донесённое от обиженных - Игорь Гергенрёдер

Особоуполномоченный обошёл инженера и встал на его пути к лестнице. Идти дальше, приближаясь к караулу в полуподвале, он находил нежелательным. Человек застыл, сжав губы, и его безмолвие было для Семёна Кирилловича чем-то сжато-испепеляющим, отчего сердцебиение выпило все силы.

— Подойдём к посту, и вы распорядитесь, чтобы нам передали запас, — произнёс с безраздельной нутряной злобой вожак оренбуржцев.

Отуманенный возмущением, Лабинцов инстинктивно поспешил опередить миг, когда страх достигнет убеждающей полноты, и прошептал громко, как мог:

— Какое свинство!..

— Играетесь… хорошо! — оренбуржец бросил руку на кобуру, точно замыкая этим движением истину в её стальной категоричности.

Прозрачная ясность секунд отбивалась в голове инженера бешеным пульсом. От ступней поднимался, сделав ноги вялыми, тянущий книзу смертельный груз. Тонкое остриё стыда, стыда за желание кричать: «Да, да-а! Всё сделаю!» — прошло сквозь закрутевшее страдание, и Лабинцов, содрогаясь, выхватил из кармана маленький плоский пистолет, быстро снял его с предохранителя.

Гологлазый, вынимавший кольт, моментально толкнул его назад, как-то странно смачно прохрипев:

— Не беситесь…

Его спутники вспомнили о своих кобурах, и инженер в высшей жизненной точке, о которой будет помниться почти как о прорыве в безумие, прокричал:

— Кто двинется — стреляю в вашего! — рука резко и прямо протянула пистолет к переносице оренбуржца — его глаза без ресниц скошенно свелись к дулу.

Семён Кириллович в остром томлении, в котором его тело как бы беспомощно исчезло, осознал, что не выстрелит — чего бы ни было, — и изо всей силы выкрикнул несколько раз:

— Товарищи — нападение!

В коридор стали выходить один за другим депутаты совета, что до сей минуты, дружно занятые, оставались в комнате. Предрика, словно видя нечто ребячливое, сказал с выражением простоты и несерьёзности:

— Что тут такое?

Инженер опустил пистолет, продолжая крепко сжимать его:

— Меня хотели… угрожали… убить.

Предрика сухо заметил:

— Оружие у вас только в руках.

Снизу взбежал по лестнице караул, и Лабинцов, которого трепало ощущение тошнотворной зыбкости, обратился к рабочим в автоматизме сдающегося усилия:

— Угрожали — чтобы я распорядился передать им запас…

Рука его, будто не вынося больше того, что она держит пистолет, как-то крадучись вернула его в карман, и через мгновение в руке гологлазого был кольт. Предрика судорожно отшатнулся, прижал спину к стене и стремительно скользнул по ней вбок, к двери в комнату. Семён Кириллович же не чувствовал ничего, кроме грома в сердце, и в безучастности перенапряжения будто перестал присутствовать здесь.

Мягко треснула сталь — рабочий, передёрнув затвор винтовки, прицелился в голову оренбуржцу.

— В сторону! В сторону! — кричал караульный инженеру.

Пространство спёрло ожиданием, что сгустилось в осязаемую душную силу. Оно вылилось в медленные и лёгкие шаги гологлазого — прочь от дула винтовки, в другой конец коридора, откуда сходили в холл. Спутники последовали за вожаком, теснясь к нему и, казалось, удерживаясь, чтобы не обогнать.

Надо было понимать, что сейчас они вернутся — вместе с теми, кто оставался внизу, — и рабочий, давеча целившийся в уполномоченного, отрывисто сказал:

— Чёрным ходом послать кого… за подмогой!

Предрика высматривал из комнаты с таким видом, что в любой миг отскочит внутрь и захлопнет дверь. Остальные, обратив себя в слух, сосредоточились в неком тщательном онемении, будто оно, а не решение действовать, было теперь единственно важным. Наконец один из активистов пробежал сторожко, на носках, к лестнице в холл и возвратился с возгласом:

— Уехали!

Это означало, что особоуполномоченный ухватчиво оценил положение. Одолеть со всеми своими людьми караульных он смог бы — но при кровопролитии. Перетаскать золото в сани, может, и удалось бы. Но как затем удалиться из густонаселённого Баймака? У кого-то из жителей наверняка имелись револьверы и уж, конечно, — охотничьи ружья.

От накатившего облегчения у Лабинцова заломило виски. Отрывочные фразы караульных зазвучали освежающим волнением:

— Не посмели силой!

— Такого указу Оренбург бы не дал!

— А полезли б в наглянку — мы бы влепили!

Было ясно, что это только начало предолгих всепоглощающих обсуждений.

Предрика, уже уверенно-деловой, объявил тоном победителя:

— Наша позиция коммунистов — учёт местных нужд!

Он подошёл к инженеру, улыбкой разливая пересахаренное дружелюбие:

— Покажите вашу пушечку…

Семёну Кирилловичу стало как-то противно-жарко, он протянул пистолет рукояткой вперёд. Председатель взялся цепко его осматривать, поворачивая так и эдак и едва не нюхая.

— Английская вещь?

— Бельгийская.

С неохотой возвращая пистолет, человек проговорил вкрадчиво-осуждающе:

— Оружие с собой носите…

41

Семён Кириллович рассказывал обо всём этом тестю, а тот, обладая воображением и опытом, дорисовывал эпизоды. Устремления зятя, обстоятельства его деятельности стали для Байбарина волнующим открытием. Он увлекался разговорами с Лабинцовым, и когда у того выпадал часок для прогулки, и дома, за вечерним чаем.

Хорунжий с острым трепетом сочувствовал революционному пылу зятя — хотя непременно опроверг бы любого, кто его самого назвал бы революционером. Для Прокла Петровича было непреложным право земледельцев на землю, на её урожай, он всегда без колебаний ответил бы, что признаёт частную собственность. И, однако, присвоение рабочими золота, принадлежащего заводчикам, нашло в его сердце горячее одобрение. Он ни за что не захотел бы «понять», что этим золотом должна распоряжаться компания, тогда как работавший на неё посёлок остался без продовольствия и топлива.

Особенно же задушевный отклик вызвало у Прокла Петровича неподчинение губернскому центру. Его так и захватывало — что же было дальше? В дождливый вечер, когда он расположился в кабинете зятя, тот в своём рассказе дошёл до появления на сцене новых участников:

— В конце зимы к нам прибыло башкирское правительство.

— Правительство?

— Это была делегация из девяти человек, с небольшой охраной. Руководство, как они представились, автономного Башкурдистана.

То, что описывал Лабинцов, относилось к занятным попыткам национально-освободительных сил найти взаимопонимание с советской властью. Поскольку большевики провозглашали священным право наций на самоопределение, некоторые борцы за независимость склонялись видеть в них союзников.

Совет Баймака, примеряясь к унылой и буйной обстановке в крае, заподозрил, естественно, малоприятные для себя цели визита. Всякая мысль о приехавших растворялась в нервирующей озабоченности тем, насколько кипуче настроены башкиры, которых представляет делегация, как много их — тех, кто готов явиться сюда с винтовкой?

Актив посёлка не без суетливости собрался на заседание и в зудящем чувстве опасности и любопытства следил, как они входят в комнату: семеро офицеров-башкир царской службы, канувшей в Лету, и два сельских учителя. Военные были при саблях на поясной портупее и наганах, погоны отсутствовали, а в петлицах сияли ярко-красные розетки — по моде, взятой либеральным офицерством после Февраля семнадцатого.

Предрика, чьё лицо сейчас было — сама напряжённая осмотрительность, — встал из-за стола и любезно произнёс:

— Товарищи делегаты, примите наше уважение! И… прошу! — он сделал плавный жест рукой, приглашая гостей расположиться в креслах у стены.

Вопрос задал сидя:

— Какой будет ваш… это самое… ультиматум?

Офицер Карамышев, чьё имя сохранится в истории края, начал с того, что они приехали не с ультиматумом. Он заявил о желательности союза:

— Мы признаем за вашими рабочими право на завод и рудники, а вы могли бы выделить людей для наших общих вооружённых сил. Мы формируем красные дружины, — слово «красные» гость произнёс с подчёркнутой доверительностью.

— Красные дружины, так, так… — повторил председатель сочно, округляя рот: изображал ласковую участливость.

— У нас тоже советы, как и у вас, — продолжил Карамышев, — мы, как и вы, против монархистов и всех, кто хочет восстановить великую и неделимую. Башкурдистан находится в войне с реакционным казачеством.

Предрика солидно кивнул:

— Сколько у вас уже набралось народу?

Карамышев со сдержанной гордостью ответил, что большинство башкир «безусловно и убеждённо стоят за автономный Башкурдистан» — но мешает недостача оружия.

Глаза баймакского руководителя заблестели и скользнули по лицам депутатов, среди которых был и Лабинцов.

— Да завод-то у нас не оружейный, — простодушно объяснил председатель гостям и, словно осенённый догадкой, высказал: — Вы, это… чтобы золото вам выделить? то есть деньги на оружие?