Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

вражеские заслоны. В углу с бешеной скоростью колотила по клавишам машинки девушка, а другая, сидя за коммутатором, вела с «Центральной» горячий спор, грозивший перейти на личности. На запрокинутом к стене стуле, уткнувшись в страничку юмора вечерней газеты и грызя леденцы, развалился мальчишка-рассыльный. Все трое, подобно обитателям зоопарка, были отгорожены высокой стойкой с медными прутьями.

Когда Джилл достигла внешней линии обороны, из-за двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен» донеслись звуки пианино.

Тщательно изучив предмет, специалисты пришли к выводу, что хамство рассыльных из театральных агентств не может быть результатом простой случайности. Где-то в криминальных кварталах Нью-Йорка, в каком-то зловещем притоне их с детства готовят к такой работе опытные учителя, нещадно выкорчевывая лучшие стороны натуры и методично прививая грубость и хамство.

Цербер конторы «Гобл и Коэн» наверняка в этой школе блистал. Сразу разглядев его природный дар, учителя уделили ему особое внимание и выпустили в свет с гордостью и сердечными напутствиями. Впитав все знания своих менторов, мальчик делал им честь.

Закусив ноготь большого пальца, он вскинул на Джилл глаза с красными ободками, фыркнул и заговорил. Мальчишка-рассыльный был курносым, уши и волосы у него горели одним цветом, а на лице насчитывалось семьсот сорок три прыща. Звали его Ральф.

— Чего вам? — осведомился он, сумев уместить все в один слог.

— Мне нужен мистер Гобл.

— Нету! — отрезал король прыщей и вновь уткнулся в газету.

Социальные различия, вне всякого сомнения, не исчезнут никогда. В древней Спарте были цари и илоты, в королевстве Круглого Стола — рыцари и чернь, в Америке — рабовладелец Саймон Легри и чернокожий дядя Том. Однако ни в одной нации в любой период ее истории не встречалось столь надменного превосходства, какое рассыльный бродвейского театрального агентства выказывает посетителю, желающему видеть управляющего. Томас Джефферсон считал самоочевидным, что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Театральные рассыльные не сходятся во взглядах с означенным Томасом и презрительно взирают со своих высот на подлое отребье, подвергая равнодушному сомнению его право жить и надеяться.

У Джилл вспыхнули щеки. Ее наставник мистер Браун рекомендовал в подобной ситуации «дать в зубы», и ей на миг даже захотелось последовать его совету, но благоразумие, а может, и недосягаемость мальчишки за медными прутьями стойки заставили сдержаться. Без дальнейших проволочек она направилась к двери с табличкой. Главной целью была дверь, и Джилл не собиралась уклоняться от курса.

Прежде чем кто-либо смог угадать ее намерения, она взялась за дверную ручку. Стук машинки тут же умолк, пальцы охваченной ужасом стенографистки замерли над клавишами. Телефонная барышня оборвала фразу на полуслове и обернулась через плечо, а рассыльный Ральф в гневе отбросил газету и выступил предводителем атакованной армии:

— Эй! — рявкнул он.

Остановившись, Джилл окинула его воинственным взглядом.

— Это вы мне?

— Да, вам!

— В следующий раз потрудитесь не разговаривать с набитым ртом, — парировала Джилл и вновь повернулась к двери.

Боевой огонь в красноватых глазах мальчишки внезапно потускнел, залитый влагой. Слезы вызвало вовсе не раскаяние, а крупный леденец, которой он, распалившись, проглотил целиком.

— Туда… нельзя! — ухитрился выговорить он, железным усилием воли подчинив слабую плоть.

— Мне можно!

— Это личный кабинет мистера Гобла!

— У меня как раз личный разговор.

Рассыльный, в чьих глазах еще стояли слезы, почувствовал, что теряет контроль над ситуацией. Такого с ним прежде не случалось.

— Сказано, нету Гобла! — прокашлял он.

Джилл глянула на него, сурово сдвинув брови.

— Гадкий мальчишка! — бросила она, подбодренная сдавленным хихиканьем из-за коммутатора. — Знаешь, куда попадают те, кто говорит неправду? Я же слышу: он играет на пианино… да еще и поет! Так что нечего лгать, будто он занят. Какие песни, если занят?! Каким же ты вырастешь, если уже сейчас такой? И вообще, ты противный! У тебя красные уши… и воротничок болтается. Уж я побеседую о тебе с мистером Гоблом!

С этими словами Джилл открыла дверь и вошла.

— Добрый день! — весело произнесла она.

После толчеи на площадке, где негде было даже присесть, кабинет показался Джилл просторным, уютным и почти роскошным. Стены были увешаны фотографиями, а у дальней тянулся почти во всю ее длину широкий лакированный стол, заваленный бумагами, на краю которого высилась кипа сценариев в кожаных переплетах. Слева была полка с книгами.

У окна стояла мягкая кожаная кушетка, справа от нее — пианино. На круглом табурете перед ним сидел молодой человек с взлохмаченной черной шевелюрой, которую не мешало бы постричь. На крышке пианино бросалась в глаза яркая картонная афиша, где юноша в костюме для поло склонялся над белокурой богиней в купальном костюме. Надпись на афише гласила:

АЙЗЕК ГОБЛ И ДЖЕЙКОБ КОЭН

представляют музыкальную фантазию

«АМЕРИКАНСКАЯ РОЗА»

Сюжет и стихи Отиса Пилкингтона

Музыка Роланда Тревиса

Отведя взгляд от афиши, Джилл уловила движение по ту сторону письменного стола. Это поднимался на ноги второй молодой человек — такого долговязого и тощего она в жизни не видела. Вставал он часть за частью, будто змея разворачивала кольца.

Прежде он сидел, откинувшись в кресле, почти невидимый, теперь же, когда стоял во весь рост, голова его лишь немного не доставала до потолка. Глаза на узком лице с выдающимся носом и срезанным подбородком смотрели на Джилл через те самые очки в черепаховой оправе, что упоминал ее новый знакомый мистер Браун.

— Э-э?.. — проблеял он вопросительно.

Как и у многих, мозг у Джилл управлялся поочередно двумя диаметрально противоположными силами — подобно автомобилю, за рулем которой сменяются два разных водителя, отчаянный лихач и робкий новичок.

До сих пор заправлял лихач — гнал сломя голову, игнорируя препятствия и правила дорожного движения. Теперь же, успешно доставив Джилл в кабинет Гобла, он передал руль робкому напарнику, и Джилл, внезапно растеряв всю храбрость, застенчиво опустила глаза.

К горлу подкатил комок, сердце заколотилось. Долговязый башней нависал над нею. Черноволосый пианист тряхнул всклокоченной гривой, точно призрак Банко в «Макбете».

— Я… — начала она. На помощь подоспела женская интуиция — Джилл почувствовала, что хозяева кабинета робеют не меньше нее. Лихач снова перехватил руль, и она обрела прежнюю уверенность. — Я хочу видеть мистера Гобла!

— Мистера Гобла нет, — ответил долговязый, нервно перебирая бумаги на столе. Джилл явно произвела на него впечатление.

— Нет? — Она поняла, что была несправедлива к рассыльному.

— Нет, и сегодня мы его не ждем. Могу ли я чем-нибудь помочь?

В его голосе звучали нежные нотки. Молодому человеку казалось, что он в жизни не встречал такой милой