НЛО майора Казанцева (СИ) - Рясной Илья

Мы с капитаном Железняковым расселись на возвышении за покрытым красной скатертью столиком президиума лицом к залу с редко заполненными рядами кресел. Отсюда я мог рассмотреть собравшихся, с которыми предстояло провести год в замкнутом пространстве.

Знал по досье я каждого. Изучил биографии, внешность, кучу всякой информации. Пытался выявить крапленую карту в этом пасьянсе лиц. Но все же я Старьевщик, мое дело вещи. Душеведом никогда не был. Впрочем, и лучшие специалисты «Фрактала» тоже спасовали.

Люди начали подниматься со своих кресел и представляться. Глядел я на них скептически. Многие не были в космосе ни разу и прошли лишь двухмесячную подготовку, где, честно сказать, не блистали. Но непривычно снисходительная комиссия поставила им галочку «годен».

В принципе, мои личные впечатления от этих людей совпадали со сложившимися в воображении образами. Вот поднялся с места и гордо расправил плечи полноватый седой тип в стелоклосинтетическом, безумно дорогом, тщательно отутюженном синем костюме с ярко-зеленым, по моде, галстуком. Алый алкогольный отлив на круглом лице. Щеки обвисшие, а усы старомодные, пышные, грустно висящие, и их дополняли солидные бакенбарды. Лорд Абрахам Ховард, директор Института контакта СОН. Все его существо выражало крайнее презрение и к собравшимся людишкам, и к мирозданию в целом.

Друзилла Блэйк – сухая как вобла, вице-спикер парламента Австралии, руководитель комитета по перспективным технологиям и внеземным контактам, такой там умудрились создать. Она же лидер «Партии Малых и Гонимых» – не вру, такое название. То есть партии всяких шизофреников и извращенцев, которая вдруг стала второй по влиянию на этом отдельном то ли острове, то ли континенте, тяготеющем к США, но скромно считающем себя пупом Земли. То же высокомерное презрение во взгляде, только очень злое. Космы на голове и общая неухоженность тоже, скорее всего, от презрения к не соответствующему ее запросам окружающему миру.

А вот Нобелевский лауреат Феликс Бартон мне понравился. Советское руководство с самого начала намекнуло, что не пустит в экспедицию из Штатов никого, хоть как-то причастного к враждебной администрации, империалистическим элитам и прочим профессиональным кровопийцам. Поэтому нашелся компромиссный вариант – прислали известного астрофизика. Вид он имел богемный. Копна волос, впалые щеки, длинный нос, щетина, весь такой расхристанный, в вечном свитере и джинсах, типичный хиппующий профессор. Выглядел гораздо младше своих пятидесяти трех лет. И в глазах его горел бесовский огонек.

Потом представились улыбающиеся до ушей китайцы. Суровый и целеустремленный немец. Казалось, находящийся в нирване индус. По военному подтянутые, даром, что с Академии наук, русские. Жеманный француз.

Пришло время заявить о себе экипажу. Врач. Техники. Пилоты. Многие из них мне были давно знакомы. А некоторые даже слишком хорошо знакомы.

Напоследок слово предоставили руководству нашего мероприятия. Не став повторяться о целях экспедиции, в своем выступлении я проинформировал, что по вопросам реальных действий, связанных с Контактом, принимаю решения лично. Точнее, единолично. Хотя всегда готов прислушаться ко всем мнениям.

По залу прошел ропот неудовольствия. Мои авторитарные замашки пришлись политикам явно не по вкусу. Ну, это они еще не слышали капитана нашего космического судна Железнякова по прозвищу «Железный дровосек».

Плечистый, рослый и блондинистый капитан весьма походил на египетского сфинкса непробиваемым спокойствием и невозмутимостью. Он критически обвел взглядом своих подопечных. И размеренным голосом интеллектуального автомата для продажи газировки выдал:

- Я понимаю, что пассажиры занимают ключевые позиции в своих странах и даже на мировой арене. Но прошу вас вовремя осознать простую истину. На корабле Священное писание - это корабельный устав и соответствующие инструкции. А пророк их – капитан. Кто это не поймет – прошу не обижаться.

Все как-то аж съежились. «Железный дровосек» походил на танк, нацеленный на неукоснительное выполнение боевой задачи и готовый втоптать в грунт всех, кто будет этому противодействовать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Это неслыханно! – нарушил тишину английский высокородный лорд. – Я через мировое сообщество и ОСН потребую назначения другого капитана!

«Железный дровосек» даже не удостоил его своим взглядом.

А я все продолжал внимательно рассматривать присутствующих. И думы у меня были не слишком радужные.

Среди вот этих людей затаился враг. Матерый и опытный. Значит, один из этих людей однажды нанесет нам удар. Точный, эффективный, в самый подходящий для него момент. Кто он? И на кого я могу положиться?

Положиться полностью я мог только на четверых сотрудников безопасности, притворяющихся в экипаже техниками и врачами, впрочем, таковыми и являвшимися. И мое доверие к ним вовсе не из-за их тайной принадлежности к Наркомату госохраны. А потому, что они, прежде всего, были группой Волхва и опытными сотрудниками «Фрактала». А за всю историю нашей организации в ней не было ни одной успешной попытки противника по перевербовке или внедрению.

Эх, мои попутчики. Кто же из вас Доппельгангер?

Ладно, разберемся… Или он разберется с нами…

11

Глава 13

Со свистом, наполнившим салон, орбитальный лайнер «Стриж», немножко пузатый и неуклюжий, с выступающими воздухозаборниками прямоточного двигателя, стал выруливать на взлетную полосу.

Пассажирский салон был как в обычном самолете. С иллюминаторами, креслами, правда, более просторными и хитрыми, антиперегрузочные, чтобы не переломало кости на взлете. Летели в нем пять членов экипажа «Афанасия Никитина» - остальные уже были на борту, и десять пассажиров. У последних, к их неудовольствию, все личные вещи, включая одежду, забрали перед отлетом, и теперь они красовались в единообразной форме Астрофлота с яркими синими полосками на рукаве, означающими «пассажир».

Австралийка чертыхнулась, заложив ладонями уши. Вихрастый второй пилот Ваня Доронин, сидевший за ней, посоветовал специальные наушники, лежащие в нише в подлокотнике кресла.

- Сама знаю, - прошипела Друзилла Блэйк.

И тут же нацепила наушники.

«Стриж» поднимался с бетона космодрома на обычном химическом топливе, позволявшем при подключении прямоточников развивать скорость до семи «махов» - скоростей звука. На высоте тридцати километров включалась ядерная установка нестандартного синтеза. Излучение она давала небольшое, экологической опасности не представляла, но эксплуатация у поверхности Земли была проблематична по ряду технических причин.

Вечная проблема космонавтики – как выйти за пределы земного гравитационного колодца и при этом не нанести ущерб экологии. В космосе все проще – та же малая, в земных условиях почти незаметная, но очень долгая ионная тяга вполне способна обеспечить большие скорости. Но она не выведет на орбиту. Идеи космического лифта и всяких электромагнитных эстакад так и оставались фантастикой из-за трудновыполнимости и сомнительной экономичности. Энергетики обещали новые генераторы, позволявшие взмывать с поверхности и не тратить топливо. Но что-то у них пока не ладилось. Вот и пользовались старой доброй химией.

На космодроме «Восточный-3» было две взлетно-посадочные полосы для пассажирских орбитальников. Более серьезные грузы, которых требовалось все больше для строительства станций и больших кораблей, беспрерывно уходили в небо с экваториальных островов в Тихом океане.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Стриж», сначала неторопливо, а потом все больше набирая скорость, разгонялся по полосе. И вдруг резко взмыл вверх. Перегрузка, правда, вполне терпимая, вдавила нас в кресла. Орбитальщик стремительно набирал скорость, поднимаясь в верхние слои атмосферы.

Голубизна неба за иллюминатором быстро синела, и вскоре уже покрылась чернотой. На ней постепенно проступали звезды, раскалялось горячее блюдце уже не ослабленного атмосферой светила.