Одиночество-12 - Арсен Ревазов

Потому что, судя по нездоровому блеску в глазах Фонаря, я понимал, что он готовит серьезный спектакль. Народ почуяв, то же, что и я, начал подтягиваться. Дикая скука заставляет выдумывать дикие развлечения. Нас постепенно стали обступать. Фонарь предложил пересесть за дубок (обеденный стол) и нарочито попытался отогнать зрителей, хотя видно было, что внимание это ему весьма приятно.

Мое настроение не внушало мне никакого доверия. Я чувствовал, что хочу проиграть поскорее и отделаться малой кровью, но понимал, что малодушничаю и что пора менять концепцию.

Потому что уже – все. Слишком много напряжения, глаз и эмоций вовлеклось в нашу, еще не начавшуюся игру. Я посмотрел на Фонаря. Он сосредоточенно мешал карты.

Наконец, мне пришла в голову первая разумная мысль. Мне нужен был консультант. Он же секундант. Лучше, чтобы это был не блатной. Блатной будет вынужден отстаивать честь фонаревского мундира. Но при этом мне нужен был человек, хорошо знающий правила и пользующийся у камерной братвы авторитетом. Я решил взять инициативу.

– Пацаны, – сказал я. – Я здесь без году неделя. Правила знаю плохо. Но живу по понятиям. Мне нужна ваша помощь. Кто готов честно без кидалова помочь?

– Прарок – залатой пацан. Я ему памогу.

Я посмотрел на говорящего. Кличка Коба. Плотный. Рыжеватый. Лицо в оспинах. Глубокие карие глаза. Одет в новый тренировочный костюм, хотя жара такая, что все ходят в трусах. Вчера рассказал мне, что он сын грузинского вора в законе. Мы обменялись с ним адресами, по которым надо сообщить, если с нами что-то случится. Я дал адрес мамы и Маши.

Вроде, Коба нормальный мужик. Пусть молодой. Но его отец мог многому научить. Хотя воры редко живут со своими сыновьями. Жить с семьей – это не по понятиям. Ладно. Если не будет тормозить – может, и отобьюсь. Лучшего все равно нет.

– Спасибо, Коба! Расскажи, я могу выбирать игру?

Коба сел рядом со мной.

– Это как ви дагавиритес.

– Договариваемся. Я каждый раз выбираю игру сам. Какую захочу.

– Не катит, – сказал зло Фонарь, не ожидая сопротивления с моей стороны. Ты мне свой бридж объявишь. И мы будем полдня фишки метать.

– А ты мне сику или деберц. Будешь меня полдня учить.

– Давай так забьемся: раз ты, раз я. Ставку включаем по очереди. Один объявляет ставку, другой игру. Но чтоб без приколов – если пять пацанов эту игру знают – играем. Если нет – ты попал. Очко переходит в зрительный зал.

Камера взорвалась хохотом. Надо было обязательно отшутиться в ответ. Я примерно уловил стилистику местного юмора.

– Вот с твоего очка, Фонарь, и начнем. С двадцати одного.

Моей шутки смеялись больше и громче. Кто даже захлопал. Я вообще к своим сильным сторонам всегда относил умение издеваться над людьми. Из-за этого в школе у меня было много проблем.

В тюрьме я вел себя предельно осторожно, потому что как в любом закрытом табуированном обществе, отношение к словам здесь предельно серьезное. Но сейчас надо было отбиваться.

– За мое очко ты еще ответишь, – сказал покрасневший Фонарь. – Но очко, так очко. Моя ставка – пятьдесят баксов. И я банкую.

– Коба, кто должен банковать?

– Сбросьте да туза. И пуст предъявит бабки!

– Не вопрос. Разбей, командир.

Фонарь бросил мне бумажку в пятьдесят долларов, которая была очень похожа на нарисованную. В камерной полутьме понять это было невозможно. Я решил не нагнетать обстановку и разменял ее молча. Фонарь сдал до туза (туз выпал мне) и игра началась.

Первую игру я выиграл. Вторую тоже. Третью тоже, хотя Фонарь заставил меня играть в сику, правила которой я знал едва-едва. Потом я заказал покер и проиграл по собственной дури. Потом мы сыграли два круга в буру. Я опять выиграл. У меня было уже не меньше 500 долларов. Правда, мне все больше и больше казалось, что нарисованных. Фонарь раскраснелся и говорил обиженным голосом, что он играет без кляуз, что фишка не прет и что я его делаю. Как честный человек может делать карточного шулера, жонглирующего колодой, я не знал. Поэтому решил сделать паузу.

– Фонарь, сказал я. – Давай договоримся! В долг я играть с тобой не буду. И ты со мной не будешь.

– Ты че, хезишь, я за базар не отвечу?! – И он резко приподнялся над табуреткой.

– Нет, – немного испугался я. – Ответишь, конечно…

Я запнулся. Никогда не поймешь, каким словом кого в тюрьме можно обидеть. Особенно, когда человек сам хочет обидеться и ищет повода. Но я не готов был верить в долг, исключительно потому, что хотел закончить игру поскорее. Кроме того, я отлично помнил сцену игры в трехкарточный покер в одном из моих любимых фильмов «Карты, деньги, два ствола». Главное, я помнил, чем она кончилась.

Только у меня четырех друзей и папы Стинга – не было. Я очень боялся, что меня заставят играть в долг. В том, что Фонарь сейчас поддается, чтобы увеличить ставки у меня не было и тени сомнения. Его расстроенный голос был фальшив, а один раз он, играя в буру, якобы по ошибке, снес козырную десятку. Для шулера такого класса – ошибка недопустимая. Очевидно, не сделай он этого, партию выиграл бы он.

Но для Фонаря время косить под бешеного психа еще не пришло, поэтому он примирительно сказал:

– Мы с тобой правильные пацаны. Я тебе верю, ты мне веришь.

Коба (да и все вокруг) поняли, чего я опасаюсь. Похоже я добился их некоторого уважения благодаря тому, что у меня не загорелись глаза от выигрыша, и я продолжал сечь фишку. Чтобы укрепить свой рейтинг я решил сделать ход конем.

– А пока часть выигрыша я хочу внести в общак. А то мало ли – кончатся бабки, а пацанам грев-то нужен.

С этими словами я сгреб четыре пятидесятидолларовых бумажки (фонаревских, естественно) и передал их Рулевому (кассиру общака). Я надеялся, что это мина замедленного действия. За фальшивые доллары в общаке Фонарь мог очень серьезно ответить. Фонарь тут же понял в чем дело.

– Захарчеванного чувака[46] строишь?

Он даже не собирался скрывать бешенство.

– Отвали, Фонарь! Когда правильные мужики зону портили?

Неожиданно мне на помощь пришел Смотрящий-Танк. Настроение в камере постепенно сменялось в мою пользу. Я не сильно радовался, понимая, что с дикой иезуитской логикой тюрьмы фальшивые деньги могут повесить и на меня – ведь вложил их в общак я, а не Фонарь, но тут шанс на отмазку был большой, для такого дела можно было и жаловаться по инстанции.

Фонарь притих, не ожидая наезда своего. Только что он на глазах у всех собирался раздоить быка. Доставить пацанам удовольствие, а себе славу. А тут бык берет и так формирует общественное мнение (знал бы Фонарь, что такое PR и где я работаю), что к нему не придерешься. Я решил ковать железо пока горячо.

– Пацаны, – начал я. – Скажите свое слово. У меня других бабок кроме этих нет. Поэтому я в долг Фонарю верю. Отыграться ему по всем понятиям дам. Но сам в долги влезать – не хочу. Не могу ответить.

– Слущай, нэ бэспокойся. Никто тэбя в долг играт нэ заставит. Всэ видят, что он тэбе фору дает.[47] И харашо. А ти играй. Играй сэбе.

Мы продолжили игру. Фонарь взял себя в руки. Играл больше без ахов, вздохов и не пытался вызвать сочувствия. Когда у него кончились деньги, я так же молча отнес еще 200 баксов в Рулевому.

– Все? – спросил я, с тайной надеждой на положительный ответ.

– Нет, – сказал хитро и злобно Фонарь. – Отыгрываться буду.

– В долг? – добрым голосом спросил я.

– Нет! В долг мне после твоего базара биться западло. Камень поставлю. Звездочку.[48]

С этими словами он вытащил блестящий камешек и положил его на дубок. Среди зеков пронесся шепот.

– Коба, – сказал я. – Посмотри на него, пожалуйста. А то я в этих делах не рублю.

Коба взял камень, понес его к свету, долго крутил, потом вернулся и пожал плечами.

– Нэ знаю. Па виду – звэзда. А так – нэ знаю.

Обстановка накалялась. Коба положил камень на стол. Фонарь молча взял его, затем сгреб пустую водочную бутылку, обвел камнем вокруг горлышка и с чпокающим звукам отделил горлышко от бутылки. Затем протянул мне вторую бутылку и камень. Я взял камень в руки, почувствовав холодок в руке и повторил жест Фонаря. Второе горлышко отделилось с таким же звуком.

– Дорогой камень, – неожиданно подал голос Танк. – На много кусков потянет. Чем ты, Пророк, ответишь?

Я очень плохо разбираюсь в драгоценных камнях. В частности, я что-то слышал про искусственные алмазы. При этом я понятия не имел, режут они стекло или нет. Если камень был настоящий – то он стоил много. Очень много. Я покачал его в руке. Вес определить было невозможно. Размер – с крупную горошину. Даже в полутьме камеры он был фантастически красив. Я подошел к свету, чтоб потянуть время. У камня было огромное количество граней. Внутри светились крошечные вкрапления. Я подумал, что искусственный бриллиант так тщательно огранивать бы не стали. Тем более вклеивать в него вкрапления. В свое время я купил Маше в Таиланде сапфир весом в полкарата за 200 долларов. Этот камень выглядел раз в двадцать больше. И я слышал, что чем больше размер камня, тем не пропорционально выше его цена. Так что этот камень мог стоить и пять, и десять, и пятьдесят тысяч долларов. Откуда такая вещь могла взяться у Фонаря, спрашивать было бесполезно. Пришла пора принимать решение. Я вернулся.