Атомная бомба Анатолия Яцкова - Анатолий Борисович Максимов

разведки и ее разведчиков является неоспоримый факт, высказанный историографом НТР Барковским: «Нам дорого сознание честно и бескорыстно исполненного долга без каких-либо ведомственных амбиций».

* * *

Когда речь идет о деяниях разведки, напрашивается главный тезис в их работе: разведку делают люди! Проходят годы и десятилетия, прежде чем их имена и тем более успехи становятся достоянием гласности. На заре становления советской разведки в ее славные страницы вписаны операции «Заговор послов», «Трест», а в годы войны — «Монастырь», «Уран» и другие, а затем — неординарные операции в годы холодной войны.

Семидесятые-восьмидесятые годы стали открытием легендарных имен. Не то что о них не говорили, но как-то не в полный голос и весьма сжато об их делах на пользу Отечеству.

И среди таких имен, как Рихард Зорге, Ким Филби с его коллегами-разведчиками из «Кембриджской пятерки», Рудольф Абель, Конон Молодой и многих других, особой строкой заметно выделяется еще одно имя — Быстролетов. Правда, Дмитрий Александрович однажды, в нескольких словах описав свою биографию, умолчал о том факте, что он происходил из знаменитого древнего рода Толстых, верных служителей «царям и Отечеству». Но… в советское время такое родство анкету не украшало, ибо такие были времена — такие были нравы.

На одной из своих фотографий Дмитрий Александрович весьма загадочно сообщал кое-что из биографического: «От человека, который когда-то бы венгерским графом, голландским психиатром и американским гангстером». А о чем «граф-психиатр» умолчал? О том, что в коллекции его профессий еще и художник, и узник советских тюрем и лагерей, и писатель…

А еще он большую часть своей жизни прожил под чужими именами. И он обладал удивительной способностью найти подход к нужному для дела человеку и проявлял «высший пилотаж», получая от него коды и шифры посольств в десятке стран Европы и не только там.

Он знал обычаи прихожан в костелах и лютеранских церквях, особенности аборигенов в десятках стран всех континентов, изучая их непосредственно… Знал о характере людей многое, предвидел их поведение при установлении оперативных отношений и упреждал ситуацию, когда новому источнику грозил провал.

На этом фоне жизни «аса разведки» внешняя сторона судьбы героя нашего повествования, казалось бы, выглядит скромнее с точки зрения книжной и телевизионной зрелищности. Но и у Анатолия Яцкова, и у его пятерых коллег имеется важнейшее преимущество — они были атомными разведчиками. И их эффективность в оперативной и информационной судьбе выходит за рамки одной организации — разведки госбезопасности, одной страны — Советской России, но в защиту от гибели всего мира в пламени ядерной войны.

Их всего-то было менее десяти разведчиков, чуть более десяти агентов — и горы информации о скрытых от человечества совершенно секретных сведений о характере, ходе и особенностях создания на враждебном и СССР, и миру Западе ядерного оружия.

Историки считают, что у Наполеона и Сталина были самые результативные в мире разведки. И этот факт имеет подтверждение в устах самых яростных врагов всего советского (понимай, всего российского с тысячелетней историей).

Об этом не раз говорил Аллен Даллес, глава ЦРУ, отмечая положительные вековые традиции русской и советской разведки, ее внушительный вклад в помощь советскому правительству в годы войны или высокую оценку действий нелегала Рудольфа Абеля. Его оценки дают право довериться тому факту, что «в мировом разведывательном сообществе» советская разведка взошла на «первое место пьедестала почета». А потому самым значительным событием в жизни разведок всего мира общепризнан «атомный шпионаж Советов». Но пусть не смущает читателя приписывание советской стороне занятие в этом случае шпионажем: ведь «шпионаж» — это в чем-то корысть.

Известно, что лучшая форма защиты — нападение, а в случае с делами разведки — наступательная тактика: знать (а она знала, что военный атом Америки направлен против Советской России!), предвидеть (где этот атом может быть создан?) и упредить ситуацию (путем появления военного атома с целью защиты Отечества!).

В этом ключе справедливо определены роль источника информации как «ценного агента, стόящего целой армии» (Ронге, германский разведчик Первой мировой войны) и значение разведки и разведчика, ибо «война в условиях мира — таково истинное определение роли разведывательной службы… ей нельзя нанести удар разоружением…» (Николаи, глава германской разведки в той же войне).

За несколько месяцев до своей кончины Иосиф Виссарионович Сталин, государственный деятель мирового масштаба, работал на «Конспективными замечаниями» — требованиями к разведке и разведчикам. Его советы живы и по сей день:

«Нельзя быть наивными в политике, но особенно нельзя быть наивными в разведке, ибо разведка — святое, идеальное для нас дело».

* * *

Советская разведка в вопросах обеспечения обороноспособности Отечества не была наивной. В вопросе работы по атому кратко сформулировал атомный разведчик-историограф Владимир Барковский, он же — коллега и друг атомного разведчика Анатолия Яцкова:

«Мы к созданию атомной бомбы имели весьма скромное отношение. Мы давали лишь пищу для ума, и всё. Этим и ограничивалось наше участие. Правда, обстоятельства были далеко не ординарные, и нам пришлось действовать чрезвычайно осторожно, как хирургам. Крохотная ошибка — и прощай надежда на быстрое, именно быстрое создание “атомного щита”. Нас и ученых торопило время. Оно выступало в роли жесткого, неумолимого властелина».

В устах атомного разведчика Барковского, охотника за секретами не только по атомной проблематике, понятие «неординарная обстановка» звучит по-разному в сравнении с работой на разведывательном поле атомного разведчика Анатолия Яцкова.

Дело в том, что любой разведчик НТР обязан иметь триединую профессию: во-первых, общую разведывательную; во-вторых, специфическую в работе с источниками-специалистами; в-третьих, по прикрытию, которое должно работать на разведку. Последнее — это не только место-прикрытие, но и позиция, с которой ведется (расширяется) работа по вербовочному контингенту и обеспечивается конфиденциальная связь с ним. Всем этим в совершенстве владел Джонни — атомный разведчик, наш старший товарищ.

В этом отношении у Анатолия Яцкова было серьезное преимущество: с января 43-го года работа линии НТР в Нью-Йорке вдохновлялась, организовывалась и активно курировалась Леонидом Квасниковым.

И если для Барковского в работе над добытой информацией по атомной проблематике ее терминология виделась как китайские иероглифы, то полученные Яцковым-Яковлевым (Алексеем-Джонни) сведения попадали в руки Квасникова. И то, что было трудно воспринимаемо Барковским, то не терзало столь жестко Яцкова. О Квасникове даже в устах отечественных ученых ходила молва как «о человеке с глубокими знаниями физики».

Если еще короче, чем в предыдущих главах, попытаться дать однозначную оценку деяний каждого из четверки атомных разведчиков, то Леонид Квасников — «идеолог и