Генерал Кутепов - Святослав Рыбас

"Кузнецы и владельцы лошадей! — обратилась газета к землякам. — Вас просят устыдиться!"

Армия просила. Она могла требовать, но предпочитала отличаться от своих противников.

С наступлением осени командование обратилось к горожанам за помощью и в обеспечении теплыми вещами. Куряне пожертвовали ни много ни мало одну шубу.

"Вечернее Время" так писало об этом:

"То, что происходит сейчас в Курске, эта жуткая картина приходящих санитарных поездов, переполненных ранеными, которых никто из населения не встречает, от которых в панике разбегаются шкурники-извозчики, не желающие их перевозить, эти грустные вести из лазаретов, перевязочных и эвакуационных пунктов, где почти отсутствует общественная помощь и где, как рыба об лед, бьется безо всякой поддержки военное общество, — все это не может быть терпимо ни одного часу".

Что ж, это был город Курск. Именно здесь неизвестный пятнадцатилетний гимназист записался добровольцем в офицерский полк и погиб на следующий день, завещав отцу передать Кутепову свою любимую книгу "Рассказы о Суворове".

Все это соединяется в одну картину: герои, обыватели, подвижничество, равнодушие… И в этой картине где-то сбоку, не выпячиваясь перед молодыми героями, стоят терпеливые мужики-крестьяне. Они ждут от белых не самопожертвований, а ответа на простой, даже очень простой вопрос: как они распорядятся землей?

"Третья" Россия настороженно глядит на Белую, старую Россию. И что же она видит? Непонимание. Деникинский закон предлагает мужикам отдавать каждый третий сноп владельцам земли, бывшим помещикам. Да, прежние собственники возвращаются. Деникину некуда деть этих добродушных помещиков, не умеющих жить. Они прилепляются к добровольцам и тащат их назад, куда-то в трясину.

Да, добровольцы лучше, возвышеннее, у них — душа. Но мужикам этого мало. Они видят: чужие.

Неужели надо пройти через страшный туннель полного разрушения старой России, чтобы содрать с нее эту шкуру отчуждения? Если это так, то вся белая эпопея была обречена с самого начала, несмотря на все героические ледяные походы, несмотря на кровь трехсот русских юношей у бесчисленных донских, кубанских, курских, орловских Фермопил.

Обречена!

И летний рейд казачьего конного корпуса генерала Мамонтова, пронизавший красные тылы, как стрела, и победы на Украине, и щедрая помощь оружием и снаряжением со стороны Англии, решившей наконец вести свою многослойную политику с учетом интересов Вооруженных сил Юга России, — все это пустяки перед лицом хмуро глядящего мужика.

К тому же былые патриотические круги российских промышленников и торговцев, прежде заинтересованные в защите своих рынков от зарубежных конкурентов, теперь находились словно в помрачении и не могли стать выше сиюминутных своих выгод. Чего стоили, например, призывы деникинского Управления торговли и промышленности к донецким шахтовладельцам продавать уголь Добровольческой армии? Почти ничего не стоили. Шахтовладельцам было выгоднее продавать уголь в Константинополь, где стоял флот союзников, и получать твердую валюту, чем отечественные "колокольчики", на которых был рисунок Царь-колокола.

"Они, как свиньи, своим бессердечием подтачивают великий дуб, желудями которого кормятся", — без околичностей припечатывало "Вечернее Время".

Никто не понимал, что это конец.

Неужели эти пятнадцатилетние гимназисты и капитаны Ивановы должны были выковывать белую победу? Они одни? Да с ними великие тени — Петр, Екатерина, Суворов, Скобелев, Столыпин.

Мертвая Великая Россия пыталась победить.

В обозе добровольцев неудержимо двигалась месть.

Будто не было революции, будто ничего не произошло, надвигалась она на "третью", народную, или вернее — простонародную Россию.

"По дошедшим до меня сведениям вслед за войсками при наступлении в очищенные от большевиков места являются владельцы, насильно восстанавливающие, нередко при прямой поддержке воинских команд, свои нарушенные в разное время имущественные права, прибегая при этом к действиям, имеющим характер сведения личных счетов и мести. Приказываю такие явления в корне пресекать и виновных привлекать к строгой ответственности". Эта телеграмма Главнокомандующего должна была остановить или хотя бы заставить задуматься.

Но как можно было остановить того, кто по-иному просто не умел жить?

Деникин хотел, "чтобы всем было хорошо", надеялся уравновесить интересы, чтобы объединить крестьян, землевладельцев, промышленников, интеллигенцию. В итоге он никого не объединил. В его обозе находились все те же три разрозненные силы.

С взятием Курска 1-й корпус выдвинулся вперед. Слева и справа от него шли конные корпуса Шкуро и Юзефовича. Напор был сильным, дух — крепким.

В этот решающий для наступления момент командующий Добровольческой армией генерал Май-Маевский приказал выделить из кутеповского корпуса шесть полков для отправки их на Украину против Махно. Шкуро отдавал бригаду Терской дивизии, Юзефович — два полка.

Кутепов не находил себе места. Почему ослабляется корпус?

Спорить он не мог, надо было подчиняться. Он чего-то не понимал. Разве нельзя было оставить на Украине только сдерживающие силы, а все бросить на Москву?

Ему мог бы ответить генерал Слащев, который в ту пору как раз воевал с батькой Махно. Вот его записки:

"Союзники давали деньги, рассчитывали возместить свои расходы русским углем и нефтью.

Началась разбойничья политика крупного капитала. Появились старые помещики, потянувшие за собой старых губернаторов. Интересы мелкой русской буржуазии, создавшей Добровольческую армию, стали как бы попираться интересами крупного международного капитала.

Борьба из внутренней постепенно и совершенно незаметно стала превращаться в борьбу интернационального капитала с пролетариатом. Даже мелкобуржуазные массы почувствовали гнет и частью отхлынули от белых. Пролетариат поднял голову, начались восстания. Создались внутренние фронты".

Вряд ли Кутепов согласился бы тогда со слащевскими выводами. Его корпус борется на стороне британских банкиров против русских людей? Что за чушь! Он борется за Российскую державу, за Отечество.

Перед кутеповским корпусом собирались все новые красные дивизии и полки. Наиболее крупные части — Латышская дивизия сосредоточивалась на левом фланге под Карачевым, а Конная армия Буденного — на правом, в стыке с Донской армией.

Кутепову предстояло брать Орел. У него не было сомнений, что он легко возьмет этот город. Дело было в другом: в целесообразности мгновенного занятия Орла.