Дьявольская радуга - Александр Годов

Между тем, огоньки приняли вид человечков. Одинаковых, безликих человечков. Их тела сплетались воедино и образовывали удивительные узоры. Некоторых человечков выкидывало из толчеи собратьев и тогда «отринутые» подлетали к лицу Седьмого и лезли в нос и рот. Седьмой морщился, плевался и…

Узоры, кровь и человечки исчезли.

Седьмой оказался висящим в воздухе над костром. Вокруг гнилыми зубами торчали кирпичные многоэтажки. Практически все окна в них оказались выбиты. Небо над головой пугало венозной синевой, а солнце было белым, как альбомный лист. Около костра лежал человек. Он держался за живот и что-то кричал. Одежда на нем была измазана грязью.

Наверное, пылал погребальный костер, и человек оплакивал потерю. Седьмой много раз видел, как жители Норовых мест сжигали умерших родственников. Закопать мертвеца — значит, породить новую тварь после Всплеска. Хотя порой и пепел превращался в монстров…

Заголосила чайка. Ветер подул сильнее, таща Седьмого вниз. Он понял, что падает. Попытался раскинуть руки, но лишь перевернулся на спину. Тогда он приготовился к удару, но тело сначала зависло в воздухе, а потом медленно опустилось на раскаленный асфальт.

Седьмой сел, огляделся. Костер полыхал прямо в центре перекрестка. Огонь трещал, клубился черный дым. На перекрестке пересекались три дороги. Причем они были в ширину метра три-четыре. Асфальт на них во многих местах потрескался, а кое где зияли дыры, в которые могла провалиться стая Плетеных человечков. Но Седьмого поразило больше то, что по обеим сторонам дорог тянулись в бесконечность кирпичные многоэтажки. На фоне венозного неба они казались гигантскими могильными камнями.

Когда человек поднялся, Седьмой разглядел его лицо. Нижняя губа отвисла, обнажая кривые грязные зубы. На щеках змеились морщины. Кожа на лице была бледно-желтого цвета, отчего казалось, что человек носил резиновую маску. Глаза же пугали стеклянным блеском. Ходячий манекен — не человек.

«Он тебя не видит», — сказал Голос и умолк.

И правда: Манекен пялился на столб огня и улыбался.

От погребального костра до многоэтажки, стоящей напротив перекрестка, тянулся жирный след. Возможно, бензина. Вот только Седьмой не понимал, зачем Манекен присыпал бензиновую дорожку песком. Может быть, этот человек (человек ли?) просто сошел с ума?

Седьмой поднялся, подошел к Манекену и встал напротив него. Но Манекен по-прежнему таращился на огонь. Сам он был одинакового роста с Седьмым, но все равно казался маленьким и невзрачным. На его шее вспухала и ритмично пульсировала вена.

Бензиновая дорожка вела к магазинчику, что занимал первый этаж многоэтажки. На двери красовалась надпись «У Елены. 24 часа». Седьмой попытался вглядеться, что же творится внутри магазина, но помешали грязные витрины.

— С-сдохни, т-тварь, — сказал Манекен. Голос его оказался хриплым и сдавленным от ярости. Седьмой даже отступил на шаг.

Понурив голову, Манекен поплелся к магазину. Он шел так, словно вся тяжесть мира повисла на его плечах.

Вновь крикнула чайка. Крупные капли пота усеивали лицо Седьмого, на носу висела капля. Солнце палило не по-осеннему жарко.

Стоп! На улице стояла такая жара, что можно яичницу делать. А это значит, что Аанг отправил его, Седьмого, за много километров от Дикого леса. Или… или… Это была ловушка Всплеска.

Прежде чем уйти вслед за Манекеном, Седьмой бросил последний взгляд на многоэтажку, где находился магазин. Дом отличался от остальных тем, что уходил, казалось, к самому небу. Седьмой прикинул, сколько же этажей могло быть в нем. Наверное, тридцать-сорок. Удивительно, почему монстры не облюбовали многоэтажку. Возможно, она отпугивала как живое, так и неживое. Солнце стояло в зените, но все равно многоэтажку укрывала тень.

Седьмой собирался зайти в магазин, когда под ногами звякнуло. Бутылка из-под виски. На донышке еще оставался алкоголь. На один-два глоточка. Седьмой поднял бутылку, убрал крышечку и глотнул. Горячий напиток обжег горло. Мир стал ярче, красочнее.

Побаловались и хватит. Надо идти.

В магазине пахло тухлыми яйцами. Запах сшибал с ног и напрочь истреблял все мысли. Седьмой зажал нос рукой, начал дышал ртом. Картонные упаковки с молоком вспучились, готовые в любой момент взорваться. Колбасы, сосиски, хлеб, пирожки съедала плесень. Бутылки с минеральной водой пугали мутным зеленым цветом. Вдобавок ко всему на прилавке и на полу был толстый слой пыли.

Седьмой взял со стойки конфеты в глазури. Он повертел в руках пачку, но срока годности не нашел. Дернул за левый уголок упаковку, не рассчитал силы, и конфеты рассыпались по полу. Матюгнувшись, Седьмой взял новую пачку, открыл ее. В этот раз конфетки не выпали. Красные, зеленые, желтые, синие, коричневые, они блестели глазурью на свету и так и просились, чтобы их съели. Сжав большим и указательным пальцами лакомство, Седьмой застыл в ожидании. Последний раз сладкое он ел года два назад. В Норовых местах отмечали женитьбу правнука старейшины с дочкой мельника. Гостей бесплатно кормили, поили. Седьмой случайно оказался на празднике и попробовал кусочек шоколадного торта…

Но безопасно ли есть конфету? Он не знает, сколько времени пролежала упаковка с глазурными шариками в магазине. По самым скромным прикидкам ей лет двадцать. Но с другой стороны: что-то в окружающей действительности было не так. Во-первых, Манекен не видел его, Седьмого. Во-вторых, на улице жарило солнце, несмотря на то, что на дворе стояла осень.

— Да и хрен, — сказал Седьмой и съел конфету. Чтобы прокусить глазурь, потребовалось приложить усилия. Начинка же оказалась кислой.

Седьмой мысленно воззвал к кукле, но она не ответила.

Что теперь делать? Любоваться Манекеном? Или же возвращаться домой? Другое дело, что Седьмой не знал куда идти. Он спустился в подсобку. В правом дальнем углу комнаты красовался телевизор. На кнопках переключения каналов была пластиковая желтая бабочка. Возле двери стоял шкаф, кровать и маленький холодильник. На холодильнике горели четыре свечи, хотя света из магазина хватало, чтобы все видеть. В подсобке пахло помойкой. Впрочем, помойкой несло во всем магазине.

Манекен сидел на краю кровати и смотрел на пол. Лицо казалось удивленным, глаза загадочно блестели. Седьмой еще больше уверился, что Манекен не был человеком. Тыльные стороны ладоней покрывали трупные пятна, на левой руке пульсировали зеленые прожилки, на шее тянулась глубокая рваная рана. Хотя… Всплеск и не так мог изменять людей.

В подсобке заиграла музыка. Седьмой от неожиданности отскочил от двери, стукнулся плечом о шкаф, зажал уши руками. Музыка звучала очень громко, раздирала барабанные перепонки, но с каждым ударом сердца становилась тише и тише. Сначала слов нельзя было разобрать, голос певца смешивался с музыкальными инструментами. «Темная… гудят… ты не спишь… слезу утираешь», — разобрал Седьмой в песне.