Приношение Гермесу - Глеб Бутузов

присуща не только булгаковской героине и главной фее средневековых легенд: сам британский монарх оказывается в такой же ситуации согласно знаменитому Трактату Этьена Бурбонского. В частности, он приводит одну бретонскую легенду, в которой утверждается, что скачка «свиты Эллекена» – это «Царская Охота» Артура, в коей участвуют его рыцари, оруженосцы, борзые и т. п., в ином мире ставшие армией демонов.[45] Такая радикальная метаморфоза, случившаяся с рыцарями Круглого Стола, не является каким-то странным исключением или «искажением» древнего сюжета; на самом деле существует обширный цикл легенд, где образ Артура после финальной битвы сливается с образом Эллекена (в частности, этот мотив можно найти у Жерве из Тилбери). Более того, местом упокоения Артура в них взамен Авалона выступает вулкан Этна, где Артур пребывает между жизнью и смертью, и рана его открывается вновь и вновь каждый год. Эта местность называется Монджибелло,[46] и фея Морган так же неразлучна здесь с Артуром, как и в далёком Гластонбери, предполагаемой земной ипостаси Яблочного острова. Как может сочетаться покой царства девяти фей с огненной Этной, а образ величайшего рыцаря света – с чёрным плащом посланника бога тьмы? Некоторые философские и теологические причины такого положения вещей мы рассмотрим позднее; что же касается зазеркалья, именуемого историей, то не будет лишним указать читателю одну тропинку, коя может привести его к сходным заключениям, минуя теологию, а также к несколько иному взгляду на рассматриваемый сюжет. В 850 г. племянник графа Фландрского по имени Йоханнес женился на Берте де Понтьё, дочери графа Булонского Эльго I, и унаследовал его титул после смерти тестя в 871 г. Иоханнес, каковое имя в разговорной речи привычно заменялось на уменьшительное Эрнекен, был бесстрашным воином, знаменитым защитником северных земель от набегов норманнов. Граф Эрнекен Булонский погиб в 882 г., однако трагическая история его жизни нашла отражение в эпической поэме о Свите Эрнекена, текст каковой безвозвратно утерян, но основанные на ней предания помогают в ином свете взглянуть на легенду о всадниках-призраках, сеющих ужас и разорение в тех землях, кои они отважно защищали при жизни…

Одним из поразительных достижений Булгакова можно считать тот факт, что его Маргариту Николаевну не только простые читатели, но и критики, искушённые (как минимум, по своему статусу) литературоведы, умудрились записать в идеалы «вечной, непреходящей любви», «благородной русской женщины», признали её «пленительным образом русской литературы». Что ж, видно, не на одного мастера распространяется могучее влияние Морган. Достаточно вспомнить старое английское стихотворение, чтобы по одной его строфе понять суть происходящего:

How should he know the wily witch,

With sweet white face and raven hair?

Who, through her art, bewitched his heart

And held him there. [47]

Идеал благородной русской женщины в лице обнажённой Маргариты при встрече с «каким-то голым толстяком в шёлковом цилиндре» даёт нам пример весьма своеобразного этикета:

«– Пошёл ты к чёртовой матери. Какая я тебе Клодина? Ты смотри, с кем разговариваешь, – и, подумав мгновение, она прибавила к своей речи длинное непечатное ругательство. Всё это произвело на легкомысленного толстяка отрезвляющее действие.

– Ой! – тихо воскликнул он и вздрогнул, – простите великодушно, светлая королева Марго! Я обознался».

Легко догадаться, что Клодина, за которую принял Маргариту толстяк, обладала менее глубокими познаниями в области нецензурных выражений, чем «светлая королева» – хотя, собственно говоря, в данном контексте и этот титул является откровенной издёвкой, поскольку Клодина – имя служанки из пьесы Мольера Жорж Данден, или одураченный муж, роль каковой в булгаковском романе досталась домработнице Наташе. Нет сомнений в том, что с ней, прибывшей на реку раньше Маргариты, пьяный ухажёр без брюк успел познакомиться до появления хозяйки, почему и дал ей это прозвище – уподобив, таким образом, Маргариту мольеровской Анжелике; «королева» в подобном контексте означает не более, чем «знатная развратница», и Маргарита вряд ли обрадовалась бы такому обращению, если бы поняла суть каламбура и осознала, с кем её «спутали». В целом, можно цитировать целые отрывки – они особенно ярки в ранних редакциях романа, – где всё происходящее с героиней Булгакова после натирания мазью, вызывает у неё отнюдь не реакцию человека, который пошёл на смертельные жертвы (в буквальном смысле слова, поскольку речь идёт о душе) ради любимого; она получает откровенное удовольствие от своего нового состояния, новых знакомств и новых приключений: «Ах, весело! Ах, весело! – кричала Маргарита, – и всё забудешь». Тем более, что забывать осталось немного. «Почему, собственно, я прогнала этого мужчину? Мне скучно, а в этом ловеласе нет ничего дурного, разве только что глупое слово „определённо“?» – рассуждает сама с собой Маргарита ещё до встречи с Азазелло. «Почему я сижу, как сова, под стеной одна? Почему я выключена из жизни?» Столь высоко превозносимый подслеповатыми критиками пример «верной, вечной любви» представляет собой женщину, которая жила с двумя мужьями более полугода, обманывая одного и пользуясь беззаветной преданностью другого. В последнюю роковую ночь, когда мастер отдал ей «на хранение» все оставшиеся у него деньги (трудно представить себе, что героиня не догадывалась о причинах этого поступка), Маргарита «взяла их, уложила в сумочку», поцеловала мастера и сказала, «что ей легче было бы умереть», чем покидать его в таком состоянии, но что «её ждут, что она покоряется необходимости, что придёт завтра». Как помнит читатель, обещанное «завтра» длямастера наступило в следственном изоляторе ГПУ. Однако Маргарита не умерла с обещанной ею лёгкостью; «она сделала всё, чтобы разузнать что-нибудь о нём, и, конечно, не разузнала ровно ничего. Тогда она вернулась в особняк и зажила на прежнем месте». Прежнее место – отнюдь не подвал. Автор романа избегает двусмысленностей в данном вопросе: «с уверенностью можно сказать, что многие женщины всё, что угодно, отдали бы за то,