Записки хроноскописта - Игорь Забелин

— Что это такое? — спрашивал он меня. — А? Что это такое?

Я пожал плечами.

— Не знаешь! — укоризненно сказал Березкин. — И я не знаю. А в руке у меня, может быть, ключ ко всей истории с Владиславом и Пересветом!

— Прах чей-нибудь, что ли? — предположил я,

— Вот это мы и проверим сейчас.

Березкин остался у «электронного глаза», а я вышел к хроноскопу.

Хроноскоп «молчал» дольше, чем обычно, но, когда экран засветился, мы все увидели… огромную раскидистую сосну.

Я не побежал обратно в подземелье, я знал, что Березкин непременно повторит опыт.

Березкин опыт повторил, но результат его не изменился; на экране раскачивалась перед нами гигантская сосна.

— Н-да, — сказал Березкин, выслушав мой рассказ. — Сосна, говоришь?

Он долго молчал, сосредоточенно глядя на кольцо с ажурною ржавой цепью.

— Все можно, — сказал он наконец. — Можно учинить общую хроноскопию стен или лежанки, можно подвергнуть хроноскопии кольцо, цепь, следы от вырванных колец… А мне хочется пофантазировать.

— Что ж, пофантазируй…

— Я все думаю, почему Константин Иванович братьев в темницу засадил? Представляешь, притащили их в палаты княжеские, пред светлые очи владыки поставили. И владыка им какое-то слово молвил-о мастерстве, что ли, хорошо отозвался, награду за верную службу посулил… И вдруг- темница! Что ж они, княжеской милостью пренебрегли? Князь-то владетельный был, крепкий. Самой Москве грозил Константин Иванович!.. Или-князь им посулы всякие, а Пересвет-что-нибудь такое; «Волхвы не боятся могучих владык, а княжеский дар им не нужен!»

— И это не исключается, — сказал я.

— Не спорю. Но от княжеской службы гусляры обычно не отказывались…

Как и во многих случаях прежде, рассуждения наши зашли в тупик.

— Плохие мы фантазеры.

— Неважные, — согласился Березкин. — Но кое-что я все-таки придумал. Видишь ли, надо еще доказать, что оба брата в темнице сидели, и я знаю, как это выяснить.

— Кольца… — начал было я, но он тотчас перебил.

— Кольца! Кольца подтверждают, что в темнице могли сидеть два человека. Понимаешь? Вообще два человека…

— И еще третий был…

— А! — Березкин недовольно поморщился. — Давай-ка сначала с двумя разберемся. Но не сегодня, — добавил он и посмотрел на часы. — Скоро уже светать начнет.

Глава пятая

в которой нами осуществляется полная хроноскопия подземной темницы, а также высказываются некоторые соображения о судьбе Владислава Умельца и Пересвета

Белозерск-плотный город, если так позволительно выразиться. Собственно, в каждом городе дома стоят вплотную или почти вплотную друг к другу, но почему-то именно Белозерск казался мне особенно перегруженным и каменными, и деревянными домами, и бывшими купеческими лабазами, и церквами, на строительство которых «отцы города» некогда не жалели средств… Я думал об этом утром, торопливо шагая вслед за Березкиным по деревянному дощатому тротуару, и догадался, почему возникло у меня вот такое ощущение плотности: Белозерск, еще сохранивший облик дореволюционного купеческого городка, как бы лежал плотным слоем между нашими днями и тем временем, когда правил здесь воинственный Константин Иванович. И нам предстояло, выражаясь фигурально, убрать этот плотный слой и как бы обнажить древний средневековый Белозерск…

К некоторому нашему удивлению и даже огорчению, у подземной галереи собралось много народа.

— Из головы вон-сегодня же воскресенье! — сказал Березкин и для чего-то посмотрел на часы.

Впрочем, опасения, что нам будут мешать, оказались напрасными. Белозерцы вели себя очень сдержанно, спокойно, а едва загорался экран хроноскопа, как тотчас устанавливалась гробовая тишина,

В темницу Березкин спустился один. Ему очень хотелось убедиться, что в заточении находились действительно оба брата, и еще вчера ночью он сказал мне, как это можно определить. Мысль Березкина была проста. Дело в том, что в положении узников имелось немаловажное различие. Рассуждая теоретически, можно представить себе поэта, слагающего песнь в темнице; но механик, строящий катапульту, должен каждый день выходить из нее, и эти подробности не могли ускользнуть от хроноскопа.

На экране хроноскопа мы действительно увидели и фигуру, буквально прикованную к стене, и фигуру, протоптавшую замеченную аппаратом тропинку от цепи к выходу из темницы…

На последнее обстоятельство мы с Березкиным обратили особое внимание: «тропинка» начиналась от сохранившейся цепи…

Потом я уговорил Березкина выяснить, находился ли в темнице еще третий узник, но хроноскопия результатов не дала. Все импульсы, передававшиеся «электронным глазом» из той части камеры, где сохранились следы двух колец, истолковывались хроноскопом однозначно; на экране возникала условная фигура прикованного к стене человека. — Повременим, — сказал мне Березкин. — Тут особый ключик нужен, а ты пока не подобрал его. Давай-ка займемся общей хроноскопией камеры.

При общей хроноскопии инициатива как бы принадлежала самому хроноскопу: аппарат анализировал различные импульсы, и на экране могли появиться те же самые узники, мог появиться каменщик, складывавший темницу, или стражник, явившийся за Владиславом Умельцем, или еще что-нибудь, что заранее мы и предположить не могли. Общая хроноскопия не требовала присутствия Березкина рядом с «электронным глазом», и, сформулировав задание хроноскопу, он остался у экрана.

При серьезных исследованиях мы еще ни разу не пользовались общей хроноскопией в полной мере и вообще расценивали ее как новое достижение в раскрытии разрешающих возможностей аппарата. Но эксперименты, естественно, производились, и мы знали, как поведет себя хроноскоп: сначала в поле его зрения попадут внешние, случайные детали, но потом, в результате особой самонастройки, он выделит нечто важное, главное и остановится на нем. Опыт уже убедил нас, что после этого бесполезно вновь поручать хроноскопу общий анализ: он тотчас вновь изобразит вот это, ранее найденное им главное.

Стало быть, общая хроноскопия предъявляла свои требования и к нам, исследователям: нужно было запомнить детали, подчас кажущиеся неинтересными, чтобы потом ставить перед хроноскопом новые целенаправленные задачи.

Слабые светлые линии, проходившие по экрану снизу вверх, подтвердили нам, что задание хроноскопом воспринято и «электронный глаз» приступил к обследованию подземной темницы. Спустя минуту или две поле экрана стало устойчиво-светлым, и на этом светлом поле замелькали какие-то остроконечные предметы-очевидно, «электронный глаз» разглядел следы оружия, которым стражники невольно задевали стены темницы, и прокомментировал их. Потом на экране мелькнуло нечто длинное и узкое, отдаленно напоминающее саблю или меч, и сразу же появились очертания стены, с которой вдруг посыпались мелкие камни и труха, — мы догадались, что в поле зрения «электронного глаза» попал участок стены с выдернутыми кольцами; значит, след от рубящего предмета должен был находиться либо ниже, либо выше углублений от колец…

Экран потемнел на две-три секунды, края его затем посветлели, и темное пятно сохранилось лишь в центре.

— Запомни, — сказал мне Березкин.

А на экране уже было совсем другое: вновь проступившая стена и неясные очертания человеческой фигуры. Они как бы балансировали на экране, словно хроноскоп долго не мог отдать предпочтения человеку перед стеной или стене перед человеком.

— Узник, что ли? — вслух спросил я, но хроноскоп уже. нашел решение, и решение, не очень обнадежившее нас: на экране человек строил стену.

— Каменщик, — подсказал нам Лука Матвеевич, до сих пор молча стоявший сзади. — Темницу складывает.

Но если Лука Матвеевич был прав, то с какой стати хроноскоп выделил именно этот мотив, на нем остановился?

— Все помню, — сказал мне Березкин, — но я бы повторил общую хроноскопию. Одно дело-лабораторные условия, а тут, знаешь ли…

Он повторил задание, но ничего не добился: лишь на секунду появились на экране слабо проявленные наконечники копий, и тотчас вновь возник каменщик…

— «Каменщик, каменщик, в фартуке белом, — вдруг сердито сказал за моею спиной Басов, — Что ты там строишь? Кому?» А Березкин задумчиво посмотрел на меня.

— Темница была пустой, когда ее замуровали. Мы топчемся на месте.

— Пустой? — встрепенулся Лука Матвеевич. — А зачем же пустую замуровывать?

— Неразумно, — согласился Плахин.

Собственно, Березкин высказал вслух мысль, которая уже давно была очевидна: если бы в темнице замуровали человека, то какие-то останки его уцелели бы. После того как собранный Березкиным прах обернулся шумящей зеленой сосной, мы поняли, что Пересвет каким-то чудом вырвался из заточения. Хроноскопию же мы продолжали в надежде узнать что-нибудь конкретное о его судьбе.