Саломея - Анна Малышева

– Как дела? – спрашивала женщина, обнимая его и вертя во все стороны, как большую куклу. Так она делала, когда сын был совсем маленьким, но Артем и сейчас с удовольствием позволял себя тискать, видимо, не замечая в этом ничего «слюнявого».

Вместо ответа мальчик так пристально заглянул ей в глаза, что она разом отпустила его. Отступив на шаг, Артем продолжал мерить мать непонятным, испытующим взглядом, так что женщина, в конце концов, почувствовала себя неловко.

– Что случилось? – почти сердито поинтересовалась она.

– Папа приезжал, – кратко ответил сын.

– Когда это?

– Вчера, поздно вечером. Очень поздно, – уточнил мальчик, переводя мрачный взгляд на большую коробку с тортом.

Он не попросил открыть крышку, не пожелал взглянуть на торт. И это было до такой степени необычно, что женщина окончательно перепугалась. «Этот негодяй опять что-то наговорил ребенку, хотя я просила его, просила!»

– Его не хотели пускать, но он устроил скандал, и воспитатель разрешил нам увидеться. Папа был пьяный, – после паузы добавил Артем.

Елена бессильно развела руками, будто пытаясь обнять что-то очень большое, и тут же отпустила их. В голове образовалась пугающая пустота. Она ничего, решительно ничего не могла придумать, чтобы утешить сына, погасить этот несчастный блеск в его серьезных, немигающих глазах. Наконец после долгого молчания женщина сказала:

– Знаешь, у взрослых это иногда случается.

– Я сам знаю, что случается! – с неожиданной злостью ответил мальчик. – Но папа не пил никогда!

– Милый, но…

– И не ври мне больше, он все рассказал! У тебя завелся какой-то мужик, ты променяла нас на него!

Сложив руки на груди в бессознательном молитвенном жесте, Елена пыталась вставить хоть слово, все равно какое, но сын продолжал сыпать обвинениями – запальчивыми, отрывистыми, выстраданными:

– И когда бабушка умирала, ты с ним встречалась, и когда я в больнице лежал – тоже! – Последнее, казалось, возмущало его больше. – Папа надрывался на работе, уставал до смерти, ничего не замечал, а ты этим пользовалась! Попробуй, скажи, что это неправда! Все – правда! Папа никогда не врет!

– Но…

– Не оправдывайся, тебе нечего сказать! – беспощадно оборвал ее сын. – Если начнешь врать, я тебя возненавижу еще больше!

«Еще больше! – панически мелькнуло у нее в голове среди хаоса прочих бессвязных мыслей. – Значит, он УЖЕ меня ненавидит! Господи, как жутко это слышать!»

А мальчик, заведенный собственными словами, уже со слезами на глазах кричал, не обращая внимания на то, что неподалеку остановилась группа его одноклассников:

– Ну и живи с ним, если хочешь, живи! Нам ты не нужна, сами справимся! Может, думала, я с тобой останусь, буду того типа папой называть?! Да никогда!

– Дай слово сказать!

– Не хочу тебя слушать! – Его взгляд снова упал на коробку с тортом, и Артем, окончательно рассвирепев, выкрикнул: – Тортами подкупаешь?! Н-на тебе торт!

И в следующий миг женщина смогла убедиться, что не даром оплачивает содержание сына в футбольной школе. Удар, который Артем нанес ногой по коробке, был так силен, что почти двухкилограммовый торт взлетел к потолку и, перевернувшись, обрушился на кафельный пол в другом конце холла. Приятели Артема от неожиданности расхохотались, но тут же притихли, сообразив, что происходит нечто из ряда вон выходящее. А мальчик, схватив оцепеневшую мать за локоть, буквально вытолкал ее за дверь корпуса, приговаривая сквозь зубы:

– И нечего ездить, ничего не выездишь! Приезжай с отцом, тогда поговорим, а так, с подачками – не надо больше!

– Да как ты со мной разговариваешь?! – Рывком освободив локоть, Елена сделала попытку вновь обнять сына, но тот отскочил к двери и страдальчески выкрикнул:

– Отстань от меня!

Его лицо было залито слезами, и это потрясло женщину больше, чем все обвинения и упреки. Артем никогда не плакал, он рос удивительно сдержанным ребенком и даже в самом раннем детстве переносил неприятности со стиснутыми зубами – совсем как отец. То, что он вдруг сорвался, означало, что стресс оказался для него непосильным.

Внезапно начался сильный дождь, и это заставило ее тронуться с места. Женщина, не разбирая дороги, побрела к выходу с территории. Она молча миновала вахту, не ответив на дежурный вопрос охранника, автоматически добралась до машины и, сев за руль, некоторое время молча наблюдала, как по лобовому стеклу змеятся крупные капли дождя.

Елена не знала, сколько просидела так, без единой мысли в голове, и очнулась, только когда кто-то с силой дернул дверцу со стороны пассажирского сиденья. В следующий миг в салоне оказался Артем, до нитки вымокший, заплаканный, задыхающийся. Порывисто обняв мать, он горячо выдохнул ей прямо в ухо:

– Я все равно тебя люблю!

И прежде чем женщина успела ответить, схватить, удержать его, хлопнул дверцей и скрылся за сплошной стеной ливня, обрушившегося в этот миг с новой яростной силой.

Только тогда заплакала и она сама – бессильными, жгучими, не дающими облегчения слезами.

Домой Елена вернулась поздно. Обратно в Москву пришлось тащиться еле-еле – из-за неожиданно налетевшего ливня повсюду образовались пробки. Обычно она раздражалась, когда что-то задерживало ее в пути, но сегодня ей было все равно. Женщина равнодушно ждала, когда можно будет хоть немного продвинуться вперед, не бросалась в каждый просвет, как бывало прежде, уступала дорогу другим. В результате ехала она с рекордной для себя медлительностью, а когда бросала взгляд на часы, только пожимала плечами: «А куда спешить? Кто меня ждет?»

Но ее все-таки ждали, и это был человек, которого Елена меньше всего рассчитывала увидеть этим вечером перед своей дверью. Выйдя из лифта, она тут же наткнулась на большой букет красных роз. Его с покаянным видом протягивал Михаил.

Елена метнулась было назад, но кабинка лифта уже скрылась за сдвинувшимися дверями, и стало слышно, как она едет вниз. На миг ее захлестнул вчерашний ужас перед этим человеком, но стоило бросить на него более внимательный взгляд, как она убедилась, что он сам ее боится. Михаил не смотрел в глаза, на его осунувшемся, измятом лице застыла виноватая гримаса, и он упорно продолжал держать перед собой букет, будто отгораживаясь им от женщины. Слегка оправившись, та медленно произнесла:

– Зачем это?

– Возьми цветы, пожалуйста! – ответил он таким серым, надтреснутым голосом, что женщина внезапно ощутила нечто вроде жалости, смешанной с отвращением.

– Цветы красивые! – Она чувствовала себя все уверенней, видя, что Михаил совершенно сломлен вчерашним происшествием. – Но вот брать их не хочется.

– Я сволочь, негодяй… Я знаю, Ленка! – с трудом выговорил он и наконец прямо взглянул на нее. Освещение в подъезде было тусклым, но Елена все же разглядела, что его лицо опухло не только от вчерашних возлияний. Оно было щедро изукрашено синяками, и один из них, самый большой, почти закрыл левый глаз Михаила.

– Это Руслан? – не удержавшись, воскликнула она.

– Да, твой муж. И он был прав, я вел себя как последний урод… Понимаешь, накатило что-то, ты меня до смерти разозлила! Клянусь, я никогда, ни с одной женщиной себе ничего подобного не позволял.

– А почему же я удостоилась такой чести?

– Да я люблю тебя, вот и все, – уныло произнес он, и убитый тон совсем не вязался со смыслом его слов. – И теряю голову, когда вижу, что ты от меня отдаляешься.

– Знаешь, я очень устала. – Елена сделала движение, чтобы пройти к двери, и мужчина немедленно отстранился, давая дорогу. Эта покорность окончательно доказала ей, что бояться бывшего поклонника не стоит, и тем не менее она искоса следила за ним, пока возилась с ключами. Этажом выше хлопнула дверь, кто-то стал спускаться к мусоропроводу, на ходу чиркая скрипучим колесиком зажигалки. Михаил опустил букет, так, что розы почти подметали затоптанный, давно не мытый бетонный пол. Елена остановилась на пороге, ища подходящих слов для прощания, но вдруг, неожиданно для себя самой, сказала:

– Ладно, зайди на минуту. Есть новости о Кире.

И мужчина, все с той же пришибленной покорностью, принял приглашение и последовал за ней.

Елена провела его в кухню и остановилась у стола. Присаживаться она не стала, боясь, что гость последует ее примеру и расценит это как полное прощение и даже приглашение на ужин.

– Сегодня я была у следователя. Ты в курсе, что твоя дочь пыталась покончить с собой?

– Как это? – остолбенел тот, от неожиданности выпустив стеснявший его букет. Розы, шурша целлофаном упаковки, упали на пол, и никто не наклонился их поднять.

– А тебе он разве не позвонил? – нахмурилась Елена.

– Это безобразие! – Избавившись от надоевших цветов, Михаил как будто избавился и от доли своей неуверенности. Он даже заговорил громче: – Чужим людям сообщают, а родному отцу… Он же знает, что у нее нет другой родни, кроме меня!