Трофей для Хищника (СИ) - Юта Анна

— Да-да, — амбал говорит уже чуть тише. Видимо, отправляется к своей двери.

— Бывай, — бросает Игорь и заходит в квартиру. Закрывает за собой дверь. Обращается уже ко мне, прожигая меня негодующим взглядом: — Зачем ты приехала? Кто позволил тебе сюда являться?

— Я сама, — отвечаю, собрав все свое мужество.

Понятно, что он недоволен вторжением, но это больше нужно ему, чем мне.

— А ты не подумала, что я специально не сообщал тебе адрес этого места, чтобы таких ситуаций не происходило? — тон Игоря сквозит язвительностью.

Он проходит вглубь полутемной квартиры — свет проникает только через окна дальних комнат, но даже так заметно, какой здесь беспорядок. Наверняка квартиру должна убирать специально нанятая горничная, но прячась тут, Игорь ее не пускает.

Следую за ним в… гостиную, судя по обстановке. Рассеянный ночной свет облизывает кожаные кресла и диван. На стене большая плазма поблескивает отраженным светом луны. Рядом с низким столом посреди комнаты валяются несколько пустых бутылок из-под коньяка.

Так и не включив свет, Игорь опускается в кресло, берет с нижней полки стола очередную початую бутылку коньяка и, одним пальцем открутив крышку, прикладывается к горлышку. Делает большой глоток и, чуть морща лицо, отставляет бутылку на столешницу. Если верить тому, что он только что сказал соседу, он спал и, проснувшись, принимается бухать? Вряд ли он сможет приехать на кремацию в таком состоянии.

— Тебе следует уйти, — он откидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза. Похоже, испытывает боль. — Я сейчас не лучший собеседник. Тебе не понравится что ты увидишь.

— Да плевать мне на то, что я увижу иди не увижу, Игорь! — во мне борются отчаяние и гнев на его непробиваемость. — Я приехала тебя поддержать и не убегу, что бы ни случилось.

Обращение на «ты» вырывается само, и я только потом соображаю, что сказала. Игорь открывает глаза и пронзает меня недоверчивым взглядом. Даже в вечернем полумраке я отчетливо вижу в глазах удивление, смешанное с неверием.

— Ты разве не видишь, Эльвира? — он показывает на бутылку и окидывает взглядом кладбище ее предшественниц. — Поверь, ты не хочешь находиться рядом со мной таким.

Делаю пару шагов к Игорю и опускаюсь на мягкий ковер рядом с его креслом. Снизу заглядываю в печальные глаза.

— Ошибаешься, я хочу быть рядом с тобой любым. Мне не за что относиться к тебе хуже, — вкладываю во фразу все свое тепло, которое к нему испытываю. — Хоть ты и видишь во мне призрак ушедшей жены.

Игорь кривит лицо в пренебрежительной гримасе.

— А ты от пафоса не лопнешь, Эльвира? — в голос пробивается рык. — Мне нахрен не сдались твои жертвы!

Колет. Больно. Растопырил иглы, стал как дикобраз. В желудке яростно печет от обиды. Я к нему с душой, а он мне про жертвы. Обесценивает мой порыв. Или его просто злит, что я упомянула Жизель? Зачем бить словами?

Внутри все наливается горечью. Нет смысла здесь находится. Но я пришла пригласить этого сухаря на похороны его отца. Надо хотя бы очевидную цель достичь.

— Я поняла, Игорь, — голос от сдерживаемых слез вот-вот задрожит. Черт, Игорь! Засранец ты эдакий! — Ты не ответил на смс. Напоминаю, что похороны твоего отца состоится завтра. Прощание в одиннадцать. — Называю адрес крематория. — Можешь приехать и наконец отпустить его.

С этими словами я поднимаюсь и иду к двери. Дико, до дрожи хочу, чтобы Игорь меня догнал и остановил. Чтобы мы поговорили, как люди, не бросаясь друг на друга, но этого не происходит. Я открываю дверь и выхожу на лестничную клетку. Вызываю лифт. Теперь надо дотерпеть до дома и не разреветься в машине. Только позора перед работниками Игоря мне не хватает для полного комплекта!

50. (Игорь)

Слышу ее гулкие шаги, удаляющиеся к двери, и внутри сиреной ревет желание догнать. Не дать уйти. Остановить… Но не могу. Пусть лучше Эльвира уйдет сейчас, чем столкнется с настоящим демоном, который вырывается тогда, когда никого нет рядом.

Я ведь ей и не открыл бы, если бы Валентин не начал быковать. Я успешно притворялся спящим практически все время, пока Эльвира ломилась в дверь. Поразился ее упертости. А потом… зачем-то повел себя грубее, чем хотел. Слова про пафос и жертвы сами вылетели изо рта. Зачем я ее отталкиваю? Выходит, я, как остолоп, проверяю на прочность ее желание остаться. Чего я добиваюсь? Чтобы она плюнула и ушла?

Я ведь сам этого не хочу. Просто не верю в искренность ее чувств ко мне. Жизель в нашем браке больше любила себя. А Эльвира… самоотверженная Эльвира показывает обратное, но… Вот же срань. Не надо было изначально давать ей работу. Следовало сделать все по-другому. А теперь уже поздно. Как теперь отделить зерна от плевел?

Делаю еще пару глотков коньяка, и гудение в голове чуть утихает. Сам не понимаю, почему так больно от смерти отца. Я, похоже, до сих пор не разобрался, что я по его поводу чувствую. Ненавидел всей душой. Но продолжал заботиться. Зачем? Ждал раскаяния? Не дождался. И теперь это до конца дней будет сидеть занозой в мозгу?

Вспоминаются слова Эльвиры: «Приедь и наконец отпусти»… Вдруг это поможет? Он мертв. Услышать извинения больше невозможно, можно только собственное отношение поменять. Может, и правда хватит тащить горечь за собой, а просто отпустить?

Встаю и добредаю до выключателя. Надо найти телефон. Яркий свет в гостиной вызывает резь в глазах, и головная боль вгрызается в виски с новой силой.

Не без труда нахожу телефон. Я бросил его в спальне. За эти несколько дней насыпалось куча всего. Решительно удаляю все уведомления из шторки и лезу в записную книжку. Ищу контакт «Петр Истребитель».

Он врач на самом деле и спасает жизни, но работает в Елизаветинской больнице, которую называют «Третья истребительная», вот я и записал его под таким прозвищем.

Петя у меня в долгу, так что не откажет. Звоню.

С каждым длинным гудком нервничаю сильнее. Не хочется обращаться к левым людям. И уж подавно не хочется светить свое состояние перед партнерами. Слабый хищник — мертвый хищник.

Наконец Петя отвечает. Голос усталый.

— Привет, на смене? — спрашиваю сходу.

— И да, и нет, помощь кому нужна? — он сразу сечет фишку. Да и знает, что с поболтать я звонить не буду.

— Мне, — отвечаю и иду в прихожую обуваться. — Куда приехать?

— Лучше я к тебе, — произносит Петя. — На Пионерку? Что у тебя?

— Выйти из штопора надо, — мне даже ему стыдно в этом признаваться. — Отец умер пару дней назад.

Петя все понимает и обещает прибыть в течение часа со всем необходимым.

Оглядываю квартиру — шикарный пентхаус похож на притон. Отвратительно. Но сил прибираться нет. Впрочем, Петя видел мою скорбь по Жизель и знает, что может быть хуже.

Он звонит в дверь спустя минут сорок. Я успел заварить себе пару кружек черного сладкого чая и даже немного пришел в себя. Но все равно запойное состояние нужно снимать кардинальными мерами.

Мы располагаемся в спальне. Кровать вместо кушетки, торшер вместо держателя для капельницы. Петя проводит все требуемые манипуляции и усаживается в кресло рядом. Ему все равно нужно дождаться, пока закончится капельница, чтобы все собрать.

— Когда похороны? — спрашивает он участливо.

— Завтра, — на удивление, в голос пробивается решимость. — И я хочу на них попасть.

— Кто ими занимается? — задает новый вопрос Петя. — Людмилу подрядил?

— Не, поручил помощнице… — вспоминаю про Эльвиру, — представляешь, встретил девушку, как две капли похожую на Жизель.

Даже в приглушенном свете спальни видно, что лицо Пети вытягивается в удивленной гримасе.

— Да, я знаю, что этого не может быть, но… — отвечаю машинально, и меня как молнией прошибает. — А вдруг они… Ты тоже об этом подумал?

Жизель говорила, что она единственный ребенок в семье. Она не знала отца, мать никогда о нем не рассказывала, однако исправно получала деньги на содержание себя и дочери. И получала их столько, что Жизель как сыр в масле каталась. Лучшие наряды, отдых за границей четыре раза в год, частные школы и именитые гувернеры. Ко мне в поле зрения она попала, когда умерла ее мать. Один знакомый попросил организовать похороны, на которых я увидел девятнадцатилетнюю Жизель, и с того все началось. Влюбился без памяти. Забрал к себе, окружил заботой. Через год женился. Воздвиг на пьедестал и сдувал пылинки, пока ещё через три года Жизель не разбилась на Камаро, который я ей подарил. Ей было двадцать три в тот момент. Черт, по возрасту сходится…