Пять президентов. Научно-фантастический роман - Павел Багряк

— И все-таки он помиловал Чвиза… — прошептал Честер.

— Пустое, Фред. Дорону жалость неведома, но он рационалист. Чем ему опасен перепуганный, выжатый как лимон старик, забившийся куда-то в щель, добряк, бежавший от самого себя? Дорон и тебя не тронет, если не будешь глупить, как он не тронул Луизу, распорядившись отпустить ее на все четыре стороны, если она, разумеется, будет молчать. Он либо презирает, либо уничтожает, но, поверь мне, до старика Чвиза он еще доберется! Я это понял. Мне кажется, сейчас появилась новая порода людей, с умом строгим, как формула, и с душой робота. Дороны. А может, они всегда были… — Гард махнул рукой. — Только сейчас они нашли в жизни что-то такое, чего им не хватало для всесилия.

Кто-то опустил в музыкальный автомат монету, и ящик весело грохнул:

Моя мать дорогая,Тебя я узнаю сквозь тысячу лет.Тебя не заменит никто, никогда и нигде…

— Уже заменили! — Гард выругался и опустошил стакан виски. — И как у доронов мозги работают! С установкой можно было бы делать редкие лекарства, много лекарств или еще что-нибудь очень хорошее. Чвиз, вероятно, делал бы коровок, каждому по коровушке. Рай можно было бы сделать на земле! А они… Как их только матери рожают? Впрочем, они теперь будут пользоваться машиной. Машина наконец нашла себе машину!

— Это будет во многом зависеть, — тихо сказал Честер, — от того, какой Миллер остался.

— Ерунда. — Гард с сожалением смотрел на дно стакана. — Я стал умнее за эти два дня, а ты, кажется, поглупел, если противоречишь сам себе. Что говорил ты мне совсем недавно? Или забыл?

— Ах, Дэвид, тогда были только предположения, а теперь известно, что реальная установка в руках у Миллера. И если в живых остался не Миллер, а его двойник…

— Надо бежать в Анды? К дикарям? — Гард пьяно засмеялся. Его уже разбирал хмель. — Ты еще мучишься вопросом, какой Миллер остался? Плюнь! Не лезь в психологию одного человека. Что он может сделать? Помнишь, в той истории…

— А может быть. Двойник?

— Ах, все равно, Миллер или Двойник!.. Не путай меня, Фред… Не надо преувеличивать роль одного человека, даже такого, как Миллер… Когда теория…

— Нейтронного торможения, — подсказал Честер.

— Ну да, торможения… — машинально повторил Гард, — была только в его голове, Миллер еще мог раздумывать: спасать ему человечество или нет? Смешно? А ему было страшно, Фред. Очень страшно. С одной стороны, человечество, а с другой — Дорон… Я не хотел бы быть в его шкуре. Честер. Потом он понял, что роль всемирного спасителя ему не суждено сыграть, человечество обошлось своими силами… Не качай головой, Фред.

— Я это понял, старина… Но сейчас другое дело. И многое зависит от Миллера, настоящего или двойника.

— Ты сам меня научил: попробуй, проследив поведение Миллера в этой истории, сказать, какой он — хороший или плохой? Ну?

— Вот этого я и не пойму… — признался Честер.

— И не надо! Забудь. Ты, вероятно, думаешь, что убить в себе ангела или дьявола навсегда так просто? Ха-ха… Да какая разница, хороший ли Миллер остался, плохой ли? Обстоятельства есть обстоятельства, и никуда от них не денешься, и будет он, миленький, поступать то так, то сяк, как все мы, грешные, поступаем. Потому что остался живой Миллер! Живой! Понимаешь?

— Невероятно, — покачал головой Честер. — Я понял сейчас другое. Гард. Я понял, что, если живым остался хороший Миллер, ему придется иметь дело с Дороном, и кто из них победит — еще вопрос. Но если остался в живых Двойник, ему придется иметь дело со мной! И с такими, как я, Дэвид. Ты уже спишь? Зря спишь, старина! Ни в какие Анды я не поеду…

ПЯТЬ ПРЕЗИДЕНТОВ (МЕСТЬ)

Повесть третья

1. СНОВА ЧВИЗ

Темные квадраты окон слепо смотрели на улицы. Уже не выбирая дороги и топая прямо по лужам, спешили по домам одинокие прохожие. Подъезды всасывали их как губки.

Таратура вел машину медленно: улицы были слишком узки для «мерседеса». Кроме того, ему приходилось притормаживать у каждого перекрестка: профессор Миллер только в последний момент коротко говорил «направо» или «налево».

Он сидел рядом и, казалось, был весь погружен в раздумье. Таратура бросил на него взгляд и понял, что короткие приказы он отдает, не поднимая глаз. Или он знал дорогу на память, или угадывал ее каким-то шестым чувством.

За последний год они вообще ни разу не выезжали так поздно — во всяком случае вместе, — да еще с такими предосторожностями. Миллер обычно звонил Таратуре за полчаса до выезда и, оказавшись в «мерседесе», коротко бросал: «К Дорону!», или «В лабораторию!», или «Куда хотите, Таратура!» — и такое бывало.

На этот раз еще утром он пригласил Таратуру к себе в кабинет, усадил в кресло и, сделав непривычно долгую паузу, произнес:

— В час ночи вы должны быть у аптеки в районе Строута. Об этом никто не должен знать. Даже Ирен. Все. Да! До часу ночи занимайтесь чем угодно, только не ставьте машину в гараж.

Таратура давно отучился задавать шефу вопросы.

В час ночи он встретил Миллера у аптеки и за сорок минут, повинуясь его приказаниям, пересек почти весь город. Теперь они были в старом и грязном районе, который, как знал Таратура, не славился ничем, кроме своей древней архитектуры да, пожалуй, еще погребка «Указующий перст», куда ходили только его любители и приезжие туристы, чтобы поглазеть на любителей.

Асфальт отсвечивал, слепя глаза. Моросил дождь. Редкие неоновые рекламы, сиротливо приютившиеся на старомодных фасадах, выглядели лишними и нелепыми.

— Стоп! — вдруг резко сказал Миллер.

Таратура мгновенно остановил машину и замер, напряженно держа баранку и не выключая двигатель.

— Отсюда пойдем пешком, — продолжал Миллер. — Но прежде у меня есть к вам несколько, я бы сказал, контрольных вопросов. От них зависит, пойдете ли вы со мной дальше или останетесь ждать в машине. Выключите подфарники и двигатель.

Таратура выполнил приказание. Вокруг была тишина, нарушаемая лишь дождем, равномерно стучащим по кузову «мерседеса».

— Вам известно, Таратура, — сказал после паузы Миллер, — что я иногда посещаю этот район?

— Два раза в неделю, шеф, — сказал Таратура.

— Вы следили за мной?

— Нет, шеф, вы запретили мне это делать. Я просто догадывался, потому что каждая ваша минута была у меня на учете, кроме…

— И никому об этом не говорили? — прервал Миллер. — Даже Ирен?