Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера - Алексей Шерстобитов

…Я не призываю «сдавать» наперегонки друг друга, это выбор каждого, как и ответ за него впоследствии друг перед другом, то есть дело совести, мировоззрения и чести. И не говорю о показаниях на себя, то есть о чистосердечном признании о содеянном лично, не затрагивая другие судьбы. Но, хотелось бы предупреждать хотя бы бесполезные смерти и те преступления, которые совершаются наобум, не подготовленные профессионально преступления и проводимые не планомерно, как правило, ведут к неуспеху и жертвам (делаю акцент на не профессиональность и спонтанность преступности)

Молодым людям, задумавшим преступить черту закона, не плохо было бы знать на что они идут, и определяться заранее, не переходя черту предпологаемого. Иначе идя на воровство мобильного телефона, продажа которого позволит еще раз «ширнуться», может обернуться и неожиданным разбоем с нанесением тяжких телесных повреждений, а то и вовсе недопустимую смерть.

В свое время, подобное было недопустимо в преступном мире и прежде всего из-за строго соблюдающегося кодекса чести, который сегодня замещен лозунгами «махновщины» и анархии — здесь собственно, что в государстве, то и в крым-царстве!

Ну, а если вы слышите щелчки при взведении курка револьвера (кук-клукс-клан) у вашего виска, то права выбора у вас никто отобрать не может, здесь каждый волен поступать по своему видению ситуации, хоть она и банальна — жизнь или смерть.

Миллениум

Итак, со всеми перипетиями, мы добрались до празднования 2000 года. Наступила эра Водолея, странным образом «наступившая» на мою судьбу, по знаку гороскопа тоже Водолея. Хотя кажется: всё хорошо, что хорошо заканчивается.

Я принял приглашение Андрея Пылёва, и готовился со своей половиной встречать наступление миллениума на вилле шефа.

Нет смысла описывать Амстердам, через который мы полетели в Марбелью, — за несколько дней город покорил нас своей атмосферой и своей непохожестью на те, что мы видели ранее. Мы постоянно гуляли, посещая всё, куда можно было зайти, и к тому же попали на сезон распродаж. На свои телеса я всегда находил множество вещей, но Ирина с её точёной фигуркой смотрела на меня с весёлой завистью, ради смеха немного выпятив нижнюю губку, изображая растерянного ребёнка. Да и я не увлекался, шутки ради предлагая ей посетить магазин детской одежды.

В одном из многочисленных «кафе-шопов», куда нам непременно советовали заглянуть знакомые, бармен чуть не потерял сознание, узнав, что мы никогда в жизни вообще не употребляли никаких наркотиков, и объявил об этом всей публике, подивившейся на странных русских. Мы выпили чаю с кексами, которые назывались «Спэйс-кекс», так и не поняв, что же заставляет людей менять свою настоящую, насыщенную жизнь на дурманящее Зазеркалье.

Ничем не примечательный праздник прошёл, почти не оставшись в памяти, может быть, кроме примерки нового одеяния моей «музой», «убившей» меня наповал, — платье, которое она сама себе подарила, создавало впечатление обтекания серебряным потоком ее замечательных форм. Оно совершенно не понятно из чего было сделанного и придавало стройному телу образ идеала, высеченного в драгоценном металле.

Вернувшись в столицу, мы вновь окунулись каждый в свои серые будни, правда, со всегда радужными выходными и часто приятными вечерами. Перейдя рубеж, не только временной, но и какой-то внутренний, к тому же предчувствуя разрушение «профсоюза», странным образом совпавшего с восшествием на престол нового «императора» Государства Российского, я чётко начал осознавать, поддержанную старым ноющим желанием, необходимость создания очага для семьи и, конечно, саму семью.

Для этого не хватало спокойствия и уверенности в будущем, но если ждать подобного в моём случае, то можно так и состариться, умерев в ожидании.

Зарплата уменьшилась к тому времени до пяти тысяч, а через год «усохла» вовсе, но накопленная небольшая сумма позволяла рассчитывать на покупку небольшого участка в хорошем, близком к Москве, но не помпезном месте.

Так и вышло, кусочек земли оказался с приличного размера бетонной коробкой на нем, которая стала остовом будущего строения. Разумеется, на себя оформить я этого не мог, как, впрочем, и на любой, имеющийся у меня документ, по которому я когда либо существовал, — к этому времени снова «грек», и вновь в поисках нового паспорта, но уже как базы для создания хороших, надёжных, российских документов, по которым я наконец-то смогу стать «настоящим» мужем и отцом семейства.

Эта дорога была долгой, кропотливой и дорогостоящей, так как тут не было ничего общего с временными, пусть хорошими и настоящими паспортами, но имело всю документальную поддержку и, разумеется, легенду, подтверждённую другими, необходимыми бумагами.

Первый шаг был сделан, после которого ещё долго лицо любимого мною человека сияло счастьем и улыбкой — она увидела наконец-то долгожданный свет, и теперь в его лучах готова была ждать приближения настоящих дней сколько угодно, лишь бы идти.

Чтобы строить дом, пришлось искать новую работу, но, на сей раз, я строго обещал себе, если и пользоваться своими навыками, то только на поприще сбора и анализа информации, что, оказывается, тоже имело свой спрос, не только у подозрительных супругов, но и серьёзных бизнес-дядек, с серьёзными на то причинами и мотивами. Денег хватало в обрез, техника устарела, а защита от неё возрастала, с самой стоимости уровня жизни. Необходимо было искать что-то новое, другое.

Чтобы дом рос, и, прежде всего, стал залогом будущей благосостоятельности жены и предполагаемого ребёнка, на случай, если со мной что-нибудь случиться, а это, в принципе, предполагалось, пришлось продать две квартиры, небольшой деревянный домик на «Медвежьих озёрах» и, лежавшую около самого сердца, маленькую усадебку в Спас-Дёминске, остальное, заработав уже мирным трудом.

В конце концов, получился приличный коттедж, со спецификой моих желаний, часть которых исходила, как из безопасности, так и экономичности, куда мы и переехали через два года, за несколько месяцев до рождения дочки, после чего целых полтора года, я был по-настоящему счастлив, что, правда привело, в конечном итоге, к аресту, суду и срокам и потери семьи, как «ячейки общества».

Но, даже сейчас, уже несвободным одиноким человеком, я уверен, что те 18 месяцев стоили, пусть даже, и пятидесяти лет, которые я мог бы прожить в одиночестве, и сожалении о потерянном, брось я семью, и скройся в каком-нибудь отдалённом углу планеты.

Даже ушедшие на пенсию с моего профиля работы, должны помнить, что и здесь нет места слабостям, что есть норма в обычной, нормальной жизни, которая, может быть и заедает своей серостью и обычностью обывателя, но даже такая, недоступна мне.