Расти, березка! (рассказы и очерки) - Дмитрий Азов

Гвардии лейтенант Маслов обнимает солдата. Десантники спешат к месту сбора. Учения продолжаются.

… В истории гвардейской части записано немало боевых подвигов периода Великой Отечественной войны. В той же книге есть запись послевоенного времени: «Выполняя Военную присягу, верный долгу, гвардии рядовой Яков Филиппов совершил героический подвиг — спас жизнь офицера во время парашютных прыжков».

Солдат Филиппов уволился в запас. Но о нем хорошо помнят. О подвиге солдата рассказывают командиры, политработники. И когда заходит речь о героических традициях части, непременно вспоминают солдаты и рядового Деревягина, грудью защитившего командира в бою, и рядового Филиппова, который в мирные дни спас офицера.

Товарищ прапорщик

В то утро все казалось ему необычным. И снежок под ногами похрупывал громче, и ели, прямые как стрелы, сияли ярче, веселей. Подкрашенные сверху зарей, протягивали они свои лапы, до краев наполненные бугристым, нежным пухом. Тронь — и осыпет с ног до головы, обдаст бодрящим холодом.

«Как у нас на Черниговщине, — подумал Владимир Иванович и, потирая уши, иронически улыбнулся: — Ничего себе — весна…»

И все-таки ощущение теплоты, легкости, ослепительной белизны вновь рождало в сознании то, что, казалось, давно забыто. Подмосковный лесок, пушистые пирамидки на сизых еловых лапах, березовые ветки, блестки-снежинки, устилающие дорожку, — все это и в самом деле напоминало Владимиру украинскую весну, родное село Гужовку. Там, в колхозе «Ленинский шлях», он работал в садоводческой бригаде. Восхищался белой кипенью цветущих вишен. Подует ветерок, тряхнет ветки — и затанцуют в снежном вихре лепестки, а приутихнет чуть-чуть — лягут на пашню чистой скатертью. Кругом белым-бело, глазам больно. И хочется петь. А мать, бывало, положит на его плечо шершавую, натруженную ладонь, скажет:

— Яка ж краса!

Это была последняя черниговская весна Володи. Вскоре он распрощался с матерью и сестренкой, с колхозным садом, который растил и лелеял. Вот и оплатил его труды сад: буйно зацвел, обещая богатый урожай.

— Настоящий человек — всегда садовник, — любила говорить мать. — Вот вырастил ты яблоню, вишню. Людям — радость, а тебе — счастье. И если настоящего человека вырастил…

— А какой он, настоящий? — спрашивал сын.

— А такой, кто для других старается, для общего дела…

Двенадцать лет прошло с тех пор, когда услышал эти слова Владимир Иванович. Уже двое детей у него растут, сотни бойцов с его помощью стали настоящими солдатами, ушли в запас возмужалыми, технически грамотными и умелыми.

Человек — садовник? Как много значат эти слова для него, посвятившего себя воспитанию и обучению молодых воинов.

Был он и рядовым радиотелефонистом, и командиром отделения, и старшиной зенитной батареи, а потом — танковой роты, и вот уже много лет отдельным взводом командует. Но хотя и послужил на сверхсрочной достаточно, сегодня ему кажется, что служба только начинается.

Вспомнилось вчерашнее утро, морозное, яркое. На плацу стоял полк. А «посвященные» по одному выходили из строя, получали погоны прапорщика. На правом фланге — боевое гвардейское Знамя. Развевается на ветру бархатистое полотнище, касается плеча, звездочек на новых погонах.

Прапорщик со знаменем в руках! Символично. Владимир и его друзья, получившие это звание, уже знали его родословную. Знали советских полководцев, которые начинали с прапорщика, знали бойцов революции, сражавшихся на баррикадах. Знали, конечно, и то, что древнерусское слово «прапор» означает полотнище — стяг, знамя. Прапорщик — знаменщик. Значит, во всем пример.

Качнулся строй. Печатая шаг, торжественным маршем прошли гвардейцы мимо трибуны. Легко и свободно шагал Владимир.

Вот так же свободно и легко ступал он и сегодня. В казарме дневальный с задором прокричал:

— Товарищ гвардии старшина… Виноват! Товарищ прапорщик!

Остапенко улыбнулся:

— Бывает. Привыкнете.

Владимира Ивановича взяли в «окружение», стали рассматривать погоны и звездочки. Кто-то пошутил, что погоны можно принять за генеральские, учитывая солидный вид прапорщика. Потом послышалось:

— Дайте же посмотреть и мне!

Рядовой Геннадий Иванов растолкал солдат, восторженным взглядом посмотрел на командира взвода, воскликнул:

— Вот это да! Прапорщик! Поздравляю!

В глазах Владимира Ивановича загорелись теплые искорки. Привязался он к этому солдату. Может, потому, что сил на него положил немало.

На полигоне, кажется, все началось. Перед стрельбой.

Владимир Иванович пригладил черный ежик, сказал, краем глаза наблюдая за рядовым Геннадием Ивановым:

— Я так полагаю, товарищи: приказ командира — это твой приказ самому себе. Если мыслишь так, то легко служится. И на подвиг пойдешь, как Иосиф Лаар, наш однополчанин. Никто же не приказывал ему, как Матросову, своим телом закрыть амбразуру вражеского дзота. Так было надо, чтобы выручить роту. Потому и теперь Иосиф Лаар всегда с нами: ходит на учения, стреляет, сидит в классе, на посту стоит. В каждом из нас — частица его души и сердца. А сердце у него было такое: не что хочу, а что надо. Для друга, товарищей, для страны…

Где-то впереди взлетела ракета, описала крутую дугу. В ту же секунду застрекотал автомат.

— Последние отколачивают. — Владимир Иванович подсветил фонариком циферблат: — Скоро двенадцать. Наша очередь.

Накануне взвод стрелял днем. Как и положено, первым на огневой рубеж вышел сам Владимир Иванович. Окинул быстрым взглядом стрельбище. Изготовился. Теперь он уже не видел ничего: ни зубчатой лесной стены, ни облаков, — только ожидал появления цели. Ему нельзя промахиваться! Поучать — одно, показать — другое. Только с первой очереди поразить надо цель…

Вот она! Цель чуть-чуть приподнялась над землей. Сейчас скроется. Короткая очередь. Мишень упала. Секунда, другая… Не поднимается? Значит, поражена. Теперь где-то должен появиться «пулемет». Где? Ага, вот он! Снова короткая очередь. И опять попадание.

— Молодцом! — послышался голос офицера.

Владимир Иванович встал, отряхнул шинель. Посмотрел на своих солдат:

— Внимательней, товарищи. И спокойнее. Спуск не рвите…

После стрельбы проверяющий объявил, что взвод Владимира Ивановича получил оценку «отлично». Но это были дневные стрельбы, а тут — ночь! Да еще туман наползает.

— Остапенко! Выводите взвод! — послышалось из темноты.

Как и накануне, первым на огневой рубеж вышел взводный. Щелкнула ракетница. Вспыхнул белый огонек. Всего несколько секунд. Но их оказалось достаточно, чтобы обнаружить и поразить мишени. Результат неизменен — отлично. Солдаты один за другим занимают окоп, прижимаются к жесткой, окаменевшей земле. И долго еще над полигоном трещат автоматы, слышатся радостные возгласы:

— Гвардии рядовой Юрий Осипов — отлично!

— Иван Крысин — отлично!

— Александр Николаев — отлично!

В казарму вернулись на рассвете. Окна уже пламенели, облитые первыми лучами восходящего солнца. Солдаты легли отдыхать, а Владимир Иванович не пошел домой. Решил: «Проснутся дети, тогда пойду». Но была еще причина, которая удерживала его в казарме. Не за горами подведение итогов соревнования. В боевой подготовке они будут хорошими. И в этом году взвод станет отличным. В седьмой раз!

Однако беспокоили молодые солдаты. Ребята грамотные, быстро поняли особенности службы в комендантском взводе: здесь и зенитчики, и регулировщики, и водители. Тут самому надо быть универсалом и от подчиненных того же требовать. А вот перед стрельбой неприятный разговор состоялся с рядовым Геннадием Ивановым. Этот самый солдат, как доложил командир отделения регулировщиков гвардии сержант Алексей Антонов, пренебрежительно относится к службе регулировщика. Подумаешь, говорит, служба: палкой махать! Но дело, пожалуй, серьезнее, раз уж сержант Антонов за помощью к Владимиру Ивановичу обратился.

— Значит, говорите, палкой махать? — спросил Владимир Иванович Геннадия. Но перед стрельбой не стал распекать солдата, а вот о подвиге Иосифа Лаара напомнил. Этот Геннадий Иванов, похоже, крепкий орешек, раз уж такой опытный сержант Антонов ключа к нему не нашел. Кто-кто, а Антонов умел искать ключи к молодым строптивым воинам. И в этот раз, как только стрельба закончилась, послышался его голос:

— Молодец, Бровка! И жезлом, и автоматом отлично действует!

— Этими палочками в войну наши девушки путь на Берлин указывали! — весело отозвался Бровка.

«На Иванова работают, — удовлетворенно отметил про себя Владимир Иванович. — Что ж, и у нас еще разговор впереди».

И этот разговор состоялся в ленинской комнате. Геннадий никак не мог начать письмо, когда к нему подошел Владимир Иванович. Улыбнулся: