Меч Владигора - Леонид Бутяков

Какие-то новые звуки прорвались к нему. Через несколько мгновений он узнал их: конечно же, гусли старого Яреца! Вот и голос его послышался — негромкий, с хрипотцой, где-то совсем рядом.

Отпусти меня, любимая, за тридевять земель,в царство тридесятое, где трехглавый змей.

Нынче все едино мне, где и как сгореть…Отпусти, любимая, в поле встретить смерть.

Нынче время — черное. Нынче смерть — светла.Прогорает вздорная душа моя дотла.

Ярецу ответил другой голос — женский, ласковый:

А твоя любимая — вышитый подол,руки лебединые — накрывает стол.Ах, как хорошо!..

— Отпусти, любимая, чтоб не сам ушел, —

продолжал настаивать гусляр, резко ударяя по струнам.

Чтобы за морями, за горами чтобвороги не зря мне сколачивали гроб, —милая, любимая, отпусти на смерть.Нынче все едино мне, где и как сгореть…

Песня была странной, не очень понятной и невыносимо печальной. Таких не слышал он в Синегорье. Ее смысл ускользал от Владигора, хотелось попросить гусляра: объясни, старик, зачем твой ратник ищет смерти?

Но вместо вопроса с губ Владигора сорвался едва различимый стон. Сразу умолкли струны. Он ощутил легкое прикосновение прохладной ладони ко лбу и, разрывая дурман, открыл глаза.

Золотистые, янтарно-теплые, ласковые глаза скоморошки смотрели на него встревоженно и нежно. Из глубин подсознания всплыл путеводный свет этих глаз, окатил мягкой волной любви и, вдруг напомнив о страшном, замерцал озабочено и тревожно.

— Где я?

— С друзьями… Все будет хорошо, Владий.

— Конечно, мы тебя вылечим! — твердо произнес мужской голос. — Мои камни и не с таким справлялись. Подумаешь, синий борец на лезвии!.. Могло быть хуже. Например, дурнишняк зеленый или заморский куокарр. Против них не всякий из моих камней выдюжит…

Кажется, он узнал его: торговец камушками, Путил с берегов Свеонского залива. Почему он занялся врачеванием? О каких камнях рассуждает?

Словно угадав его мысли, Путил затараторил:

— Все камушки — разные. Одни могут быть источником богатства, подарком для любимой, символом верховенства, другие — спасением от хворобы, источником жизненного света, третьи — погибелью, ядом. Мало кто в них разбирается, но я — один из немногих. Ты не тревожься, вылечу! Вот сейчас к сердцу зеленый берилл положим, а к голове — чистый желтый цитрин… Зря считают берилл женским камнем, он даже по цвету близок к бессмертию, к всемерной благости. Я не о желтом берилле толкую — о темно-зеленом, первом в триаде земной силы. А желтый цитрин — его в наших землях почти не знают — подправит не только тело, но и разум твой.

— Разум? — осторожно переспросил Владигор. — Неужто я нынче умом обеднел?

— Уймись-ка, Путил! — решительно оборвала Ольга словоблудство самочинного лекаря. — Не отягощай Владия заботами лишними. Ему сейчас одно лекарство потребно — отдых и безмятежный сон.

— Согласен, девица, согласен! — торопливо вымолвил Путил, выходя из поля зрения Владигора. — Утешь младого. Большая польза будет, особенно ежели на уста ему элатский кристалл положишь. Сей самоцвет через себя солнечные лучи пропустит — лечебными сделает, животворными. Дышать нашему герою сразу легче станет…

Когда Владигор очнулся в следующий раз, рядом с ним был только Ярец. Старый гусляр, заметив дрогнувшие веки синегорца, молча поднес чашу с терпким напитком, отведав которого Владигор почувствовал себя почти здоровым, разве лишь бесконечно усталым.

— Досталось тебе, парень, — тихо сказал Ярец. — Уж не чаял тебя вживе узреть. Но теперь, похоже, выкарабкаешься… Говорить способен, али как?

— Спрашивай, — коротко ответил Владигор, понимая, о чем пойдет речь.

Он лежал на жестком днище телеги. Над головой простиралось бездонное звездное небо. Во тьме звенели цикады и перекликались редкие полуночные птицы.

— Слух прошел о Злыдне-Триглаве, — тихонько начал гусляр. — Он вроде Поднебесье захомутать желает… А против него, сказывают, двенадцать чародеев бой затеяли. Многие уже полегли, напряга не выдержав. Да объявился, к счастью, великий витязь, богатырь синегорский, подобный древнему Ладору-Великану. По-разному его кличут, а главное ведомо — молод и статен, промеж людей себя не выпячивает, свою цель имеет — к ней идет. Верно ли сказывают?

— Верно, пожалуй, — сказал Владигор ослабшим за время болезни голосом. — Я эти сказки тоже слышал. Почему меня сейчас спрашиваешь?

— А то не знаешь?! — хмыкнул Ярец. — Оберег твой, может, кому другому и неприметен, да только не мне. Такой же у Светозора был: лик Перуна с одной стороны, стрелы и меч — с оборотной.

Владигор непроизвольно повел рукой к горлу, где на кожаном шнурке должен был висеть его родовой знак. Рука не смогла подняться — сил не было.

— Не беспокойся, парень, — положив руку ему на грудь, сказал гусляр. — Чужие не видели, а я — кремень. Для этого разговор затеял, чтобы ты поскорей выздоравливал, на друзей веру имея.

— Друзьям всегда рад буду, — чуть слышно выдохнул Владигор. И добавил, уже проваливаясь в забытье: — За песню спасибо…

На следующий день он чувствовал себя гораздо лучше, во всяком случае уже способен был самостоятельно глотать кашу, приготовленную заботливыми руками Ольги, и не задыхался при малейшей попытке повернуться на бок.

— Дело к поправке идет, — радостно возвестил торговец камнями. — Не зря третий день к тебе цитрин прикладываю! Жизненный камушек, оздоровительный. В голове, небось, проясняется нынче?

— Отстань от Владия, Путил! — прервала его скоморошка. — Иди к Меченому, он о твоих самоцветах с удовольствием послушает. А молодца не трогай сейчас, дай ему продыху.

Владигор окинул ее долгим взглядом, стараясь понять, известно ли ей о княжеском обереге на его груди. Ольга по-своему истолковала его взгляд, зарделась вдруг, отвела глаза в сторону.

— Что, некрасивой стала? Дорога утомительная, пыльная. Второй день умыться негде.

— А куда мы едем? — задал Владигор давно мучивший его вопрос. Он боялся, что Ольга уйдет от прямого ответа. Однако скоморошка юлить не стала. Она лишь кликнула Яреца и Демида, которые сразу подошли к ним и присели возле раненого.

— Вот, дед, — обратилась Ольга к старому гусляру, — Владий желает знать, куда и зачем мы везем его, бедолагу. Что скажешь?

— Дак правду скажу, как иначе-то?.. Везем тебя, дружок, от людей подальше, от их злобы и страхов неуемных. Торопко везем, поскольку погоня возможна. Сперва на зорьку шли, обходя вольный город Преслав, а позавчера к югу свернули. Ежели все хорошо сложится, завтра думаем на закат путь держать — в Ладанею, в город Треполь. А там уж видно будет, что и как делать.