Febris эротика - Ольга Агурбаш

– Ты ей дай мой телефон. Пусть она позвонит, – попросила она мужа.

– Хорошо, Гал! А ты чего напряглась-то? Я думал, обрадую тебя!

«И правда, чего я так болезненно реагирую? – задалась Галя вопросом. – Конечно, это она меня втянула в эту историю. Пусть невольно, но она. Но дело даже не в этом».

Дело было в ревности. Мало того что Сашка столько времени без жены, так еще Олеся возьмется его навещать со своим повышенным эротическим потенциалом и с затаенной симпатией к ее мужу. Очень не понравился Галине такой расклад. Однако, что она скажет мужу. Почему она так нервничает?

– Саш, я очень скучаю… Я очень за вас волнуюсь… И если честно, я завидую Олеське… Она имеет возможность вас видеть, а я нет…

Сашка довольно рассмеялся:

– Галь! Ты у меня замечательная! Не грусти! Знаешь, когда мы оказались в разлуке… все плохое отошло на второй план…

– Что плохое?

– Ну, может, ссорились мы иногда, раздражались… Недовольны были друг другом… А сейчас… лично я вспоминаю только хорошее. И верю, что скоро мы будем вместе. Какое-то испытание нам дается. Но мы же выдержим! Да, Галь?!

– Конечно, Саш, выдержим! – «Пока я что-нибудь не придумаю и не разрешу эту ситуацию», – подумала про себя Галина, а вслух сказала: – Я начала поиск работы для тебя. Только боюсь, что музыкантом… вряд ли… Сам понимаешь… Скорее всего, в иностранной рабочей силе нуждаются строительные компании или городские службы.

Сашка на том конце провода усмехнулся:

– Галь, ну какой из меня рабочий? Сама посуди. Я тяжелее гитары ничего в руках не держал.

– А что делать, Саш?! Лично я любой работе была бы рада, лишь бы быть вместе.

– Ладно! Посмотрим! – Энтузиазма в голосе мужа она не услышала. И правда, какой из него строитель с изнеженными руками и тонкими музыкальными пальцами. Подсобный рабочий если только… Ничего себе карьера: из артистов в уборщики! Незавидные перспективы. Ничего не скажешь!

Галя положила трубку и взялась за сердце. Господи, почему же так тяжело? Неужели Леська что-то задумала? Неужели охмурит Сашку? А чего его охмурять-то? Он уже четвертый месяц без бабы! Ой-ой-ой! Леська, Леська, хоть и подруга ты мне, а я тебе не верю. Для тебя в отношении с мужиками все запросто. Захотела – с одним переспала, захотела – с другим. Мужей меняешь как перчатки.

Сердце ломило, душа болела, в висках стучало от мыслей, одна неприятнее другой. И ничего с ней, этой ревностью, не сделать. И никак с ней, со своей тоской, не сладить! Скорее, скорее надо работу Сашке искать. Быстрее вызывать его сюда. Пусть сначала одного. Димку попозже можно будет забрать. Тем более что со школой совсем непонятно.

Надо бы прямо завтра поторопить хозяйку. Ну насколько это слово уместно: поторопить. Пусть по-другому: поинтересоваться, не узнала ли чего, не разведала ли… Галя уложила детей и заснула с этой мыслью: завтра поговорю с ней…

Но назавтра случилось с ней что-то непонятное…

Сашка ходил на свою работу ежедневно, кроме понедельника. В понедельник ресторан тоже работал, но живой музыки не было. Один день ансамблю полагался выходной. Это только со стороны кажется, что у музыкантов не работа, а сплошной праздник! Играй себе, пой, балдей и получай удовольствие от собственного труда. Так-то оно, может, и так. Это когда изредка, в охотку. А когда музицирование является каждодневным трудом, причем далеко не всегда адекватно оплаченным… Вот тогда артист выматывается не дай бог. Каждый вечер, начиная с семи часов и заканчивая далеко за полночь, он должен быть в хорошем настроении, в голосе, должен хорошо выглядеть, быть красиво одетым. И хотелось бы, чтобы у него при этом был кураж, порыв, масса энергии. Он должен угождать публике, исполняя надоевшие донельзя песни. Далеко не всегда любимые им самим, набившие оскомину и опротивевшие до тошноты. А исполнять их надо бы так, чтоб искра в глазах, чтоб слеза в голосе… Короче, чтобы клиент был доволен.

А что такое ресторан? Это еда в изобилии. Это выпивка. Хочешь не хочешь – пей! Нет, никто не заставляет, конечно! Но так принято. А вот еду с собой забирать не принято. Иной раз Сашка умудрялся котлету или кусок рыбы с собой завернуть, чтобы Димку с утра покормить, но ловил на себе недовольный взгляд администратора и один раз даже выслушал замечание: мол, здесь ешь сколько хочешь, а домой нечего таскать.

По утрам он сына толком и не видел. Не мог рано просыпаться. Димка, мало того что вечерами сидел один, так еще и по утрам должен был по будильнику вставать, сам себе заваривать чай и жарить опостылевшую яичницу. А он хотел бы кашу, как готовила ему мама. Каша называлась «дружба». Она состояла из молока и двух круп: риса и пшена. Мама добавляла в нее сахар, ванилин и изюм! Господи, Димка съедал такую вкусноту по три порции. Ради этой пищи он даже раньше вставал. Потому что можно было успеть посидеть с мамой до школы, не торопясь насладиться любимым блюдом, спокойно запить эту вкуснотищу свежим чаем…

И как это мама все успевала? Лично он, Димка, еле-еле успевал вскочить, бросить яйцо на сковородку, поставить чайник на плиту, бегом умыться, бегом одеться, проглотить, не чувствуя вкуса, жареное яйцо и выскочить на улицу. При этом бежать всю дорогу и буквально за минуту до начала урока влететь в класс.

С мамой все было по-другому. Она вставала раньше. Ставила молоко на плиту, засыпала крупу. Потом неспешно умывалась, одевалась и шла будить Димку. Тот позволял себе понежиться, покапризничать, поканючить: «Ну, мамочка, ну можно еще пять минуток? Ну еще две? Ну еще минуточку!»

Каша тем временем пыхтела на плите, густела, кипела, принимая в себя поочередно сахар, изюм и щепотку ванилина… Когда Димка плелся в ванную умываться, газ под кастрюлей выключался. На крышку укладывалось полотенце, чтобы еще пять—семь минут кушанье притомилось.

Пока Дима одевался и вытаскивал портфель в коридор, оказывалось, что дымящаяся тарелка уже стоит на салфеточке, и в середине нее блестит желтый островок растаявшего масла, а рядом – кружка с чаем. Его любимая, где заяц с ушами нарисован… И до школы времени еще достаточно… Можно не торопясь есть любимую кашу, запивая большими глотками чая, а потом идти вместе с мамой в школу, потому что она работает там же… И разговаривать, и рассказывать обо всем, и смеяться, и высвистывать песенку. Или повторять урок, читать стихотворение, просто молчать…

Вспоминая маму, Дима грустил, но вида не показывал. В школе он с гордостью сообщал ребятам: «Мама работает в Италии». И это звучало как привет из другой жизни. Да, собственно, так и было. Италия, Рим, вечный город, сказка наяву, жизнь как праздник. Везучий ты, Димка!

В эти моменты Димка ощущал нечто вроде гордости, но ненадолго. На смену ей быстро возвращалась грусть, и слезы комом замирали в горле, мешая говорить… Он молчал, моргал ресницами, откашливался и лез в портфель в поисках учебника или тетрадки…