Москва подземная - Вадим Бурлак

В книге В. Мартемьянова «Старинные русские предания» есть рассказ о Денежном дворе: «Он был за Москвою-рекою при церкви Козьмы и Демьяна, что в Толмачевском переулке. Теперь нет его и в помине…

Странное дело был этот Денежный двор — замок, да и только!

…Находились люди, которые говаривали, будто бы он, весь этот Замоскворецкий замок, в ночное время наполняется то тенями умерших, то домовыми, то невесть чем и что все это невесть что от нечего делать постукивало да поколачивало тут свою загробную монету. И стук этот случался так громко… что индо раздавался по всему Замоскворечью…».

Когда здание Денежного двора обветшало и его снесли, нечистая сила, обитавшая там, долгое время оставалась бездомной.

Избалованная обилием золота и серебра, нечисть не хотела переселяться в небогатые дома. Из-за своего упрямства она мерзла на улицах Замоскворечья, пугала прохожих и отнимала у них золотые украшения и монеты.

Потом, по слухам, нечисть из Денежного двора поселилась в доме богатого купца-прасола. Там она не стучала громко по ночам, не бедокурила, не пугала людей, а лишь катала по полу подвала золотые монетки. Правда, делала это так, что слышно было даже на улице.

Вначале купец пытался выяснить, кто у него в подземелье балует, но никого не находил. Потом — махнул рукой и перестал обращать внимание на звон золотых монет из подвала.

А жители Замоскворечья с облегчением говорили друг другу: «Видать, и нечисть стареет. Утратила былой кураж и лихость…».

А дразнить и отрицать их не стоит

Знатоки жизни и нравов нечистой силы утверждают: не стоит думать, будто духи — это что-то стародавнее, канувшее в Лету.

Раньше, поселившись в различных конторах и учреждениях, они пакостили примитивно: обольют чернилами важный документ, намажут клеем стулья, перепутают или порвут деловые бумаги— и все. А сейчас иное дело. Офисные духи могут напустить компьютерные вирусы, а потом все на невинных хакеров свернуть.

Так что знатоки мира нечистой силы рекомендуют не дразнить и не отрицать ее в атеистическом раже и даже, по возможности, использовать с выгодой для себя. Опоздал, например, на работу — не надо рассказывать начальству о сломанном будильнике, о болезни любимой прабабушки, о проблемах городского транспорта. Достаточно назвать более правдоподобную и экстравагантную причину опоздания: «Домовой ключ спрятал» или «Духи не давали проснуться».

Ну какой начальник не смилостивится от подобного чистосердечного признания?

Хоть как угодно опровергай существование всяких призраков, привидений, духов, но тех, кто встречался с ними и пользовался их услугами, все равно не переубедишь. Да и стоит ли опровергать то, чего не видел, не слышал и не ощущал сам?..

ЗАМОСКВОРЕЦКИЕ ВЕДЬМЫ И ПЕЩЕРНЫЕ КАРЛИКИ

Жизнь, управляемая приметами

В феврале 1598 года московская знать присягала Борису Годунову.

В клятвенном обещании новому царю были и такие слова: «…В естве и в питье, и в платье или в ином в чем лиха напасти не учиняти; людей своих с ведовством, да и со всяким лихим кореньем не посылати, и ведунов и ведуней не добывати, на следу всяким ведовским мечтанием не испортити, ни ведовством по ветру никакого лиха не насылати…».

У восточных славян эти способы колдовства — выбор следа из-под ног и бросание пыли по ветру — являлись самыми опасными.

Чтобы погубить человека, московские колдуны спускались в подземелье (чаще всего в районе Арбата, Замоскворечья, Пресни) и искали там след «пропащего», или «сгинувшего во мраке». Если находили, то брали с собой «пыль со следа», клали ее на ладонь и произносили проклятие. А потом, проходя мимо дома намеченной жертвы, сдували ее у порога или у ворот.

Согласно поверьям, гибель жертвы после этого была неминуемой.

Известный историк Николай Иванович Костомаров в середине XIX века писал: «…Жизнь каждого русского, по мере большей или меньшей личной наклонности к мистической созерцательности, вся была управляема приметами. Предвещательность и знаменательность явлений для него была так широко развита, что обратилась в систему. В числе запрещенных книг ходили по рукам волховники, или сборники примет и гаданий, в назидание людям…».

«Подземельный корень»

Костомаров отмечал, что самое распространенное верование было в могущество духовной силы человека и в устные или записанные слова.

«Заговор, или примолвление, играл главную роль в волшебстве. Правда, волшебники действовали и посредством разных вещей; но народное понятие приписывало силу не самим вещам, а слову, которое им сообщало эту силу. Сила исходила не из природы, а из человека, из его души…

Даже самое лечение или отрава людей посредством трав приписывались не целебному или вредоносному свойству самих растений по их природе, а человеку, который сообщал им это свойство своею волей, и потому лечение травами преследовалось церковью наравне со всякими другими волшебствами под именем зелейничества.

Полагали, что растение, совершенно безвредное, может быть убийственно, если волшебство сообщит ему злокачественную силу. В 1632 году, во время войны с Литвою, запрещено было ввозить в Московское государство хмель, потому что лазутчики донесли, что какая-то баба-ведунья наговаривает на хмель, чтобы тем хмелем, когда он будет ввезен в Московию, произвести моровое поветрие…».

В XV–XIX веках в Москве особенно боялись отвара из «подземельного корня». Чародеи якобы находили его в пещерах и заброшенных колодцах города. Приобретал этот корень злую силу после того, как призрак «сгинувшего во мраке» произносил над ним проклятие.

Никто из простых людей «подземельный корень» не видел. Ведьмы и чародеи продавали отраву из него уже в готовом виде.

Особо славились умением изготавливать яды из этого загадочного растения замоскворецкие колдуньи.

Николай Костомаров писал: «В самой Москве жило множество колдуний, и преимущественно в Замоскворечье.

Так, в первой половине XVII века там были известны женки: Улька, Наська Черниговка, Дунька, Феклица, Машка Козлиха, как видно из дела, возникшего в 1638 году по поводу подозрения в порче царицы Евдокии. Эти чаровницы предлагали свои услуги посредством наговоров над какою-нибудь вещью.

Таким образом, к московской чародейке Наське Черниговке прибегали женщины, страдавшие от побоев, которыми наделяли их мужья. Колдунья должна была „отымать серцо и ревность у мужьев“, а когда жены жаловались на „холодность мужьев“, приворожить их и отнять „серцо и ум“. Она наговаривала на соль, мыло и белила, приказывала женщине умываться мылом и белиться белилами, а соль, давать в питье и в естество мужьям…»

Конечно, колдуньи применяли в своей ворожбе и «подземельный корень».

Существует ли он на самом деле? Один исследователь московских тайн еще в начале XX века высказал предположение, что «подземельный корень» — всего лишь давным-давно сгнившие остатки обыкновенного дерева: тополя, дуба, липы, березы, осины.

Загадочный народ

Замоскворецкая ведьма Феклица славилась знанием подземного мира Москвы. Ходили слухи, что она использовала призрак «сгинувшего во мраке» и вызывала Чудина белоглазого.

О «чуди белоглазой» упоминается в легендах, песнях, сказаниях у многих северных народов. Говорится о них и в летописях, официальных документах, в трудах ученых и в записках путешественников.

Известный русский историк и государственный деятель, сподвижник Петра I Василий Никитич Татищев писал о народности чудь: «Имя сие сарматское, тут значит сосед или знаемый, русские во оное заключали Естляндию, Лифляндию, но после, оставя имя Чудь, все именовали Ливония. Оное положение, как видимо из древних северных и прусских писателей, задолго прежде Рюрика к Руси принадлежало…».

Татищев отмечал, что некоторые летописцы не очень хорошо понимали этнические различия финских племен и чудью называли и предков современных эстонцев, и народности, населяющие Беломорье и побережье Северного Ледовитого океана.

Их считали колдунами, подземными карликами, хранителями кладов и руд, искусными кузнецами, ювелирами, строителями и целителями, добрыми или злыми чародеями и даже людоедами.

Путешественник и натуралист Иван Иванович Лепёхин во второй половине XVIII века писал: «У самоедов и других северных народов существуют предания о живущих под землей людях. Самоеды называют их сирты и говорят, что это народ, занимавший их страну раньше их и который после их прихода ушел в землю и живет еще там».

Другой исследователь Севера, Александр Шренк, в середине XIX столетия вспоминал: «Один самоед малоземельской тундры рассказал мне, что в настоящее время сирты живут под землею, потому что они не могут видеть солнечного света…».