Ратоборцы - Влада Воронова

— Изначалие в помощь, — пожелал Славян.

Хелефайя подскочил как ужаленный, выставил для обороны кукольный ножичек. Раззяве и на ум не легло, что чужак может прийти не со стороны деревни, а по быстрой тропе.

— Ух ты, великий воин, гроза бурьянных зарослей! — восхитился Славян. — Если бы я хотел, уже три раза тебе, тютяке, башку снёс. Убирай зубочистку, только и годиться, что цветочки стричь.

— Славян… — дарко выронил кинжал, отступил. Уши то поворачивались верхушками к лицу, то отворачивались к затылку.

— Привет, — автоматически поздоровался Славян, и лишь потом не столько вспомнил, сколько сообразил, что это хелефайя с гаврского проспекта, Дариэль. — У тебя эндориенский алиир, — заметил Славян. Назвать Дариэля по имени он не рискнул, так толком ничего и не понял в их этикетных заморочках, а нарываться на разборку из-за такой мелочи, как неправильное имя, глупо. Да и не знает он никаких других имён случайного знакомого.

Дарко неотрывно смотрел на Славяна. И без того огромные карие глаза хелефайи распахнулись едва ли не на всё лицо, губы едва заметно дрогнули. Славян одновременно и смутился, и позлорадствовал: напугал парня, да ещё и высмеял. Мало того, что сверхзоркий и сверхчуткий хелефайя человека (нет, вы подумайте — человека!) прозевал, так ещё и труса спраздновал. Такое он не скоро забудет.

Извиняться глупо, продолжать содеянное — гадко, разговор попытаться завести — так о чём со случайным знакомым, которого едва вспомнить-то смог, говорить?

— Пока. — Славян повернулся к лестнице.

— Славян, — тихонько окликнул хелефайя.

Такого кричащего шёпота, такой безнадёжной мольбы о помощи Славян не слышал никогда. Он с изумлением посмотрел на хелефайю — да что должно стрястись, чтобы так позвать?!

— Ну скажи, что я мразь, — едва слышно проговорил хелефайя. — Дай пощёчину. Только не молчи, не уходи вот так — как чужой.

Накинься на него дарко с кинжалом или начни отплясывать лезгинку, Славян растерялся бы меньше.

— Ты чего? — только и сумел сказать он.

— Славян, пред изначалием мира клянусь: я не знал… Я не знал, что у человеков может быть… такое… такая… вывороченность просто так, ни за что… Я поторопился в суждении… — голос у хелефайи дрожал и срывался, оправдания казались бессмысленными, и оттого лживыми. Он коротко, резко вздохнул и сказал с решимостью, от которой у Славяна судорожно трепыхнулось сердце, полыхнуло короткой острой болью, — редкостную дрянь сулила такая решимость: — Я виноват. Право оценить вину и воздаяние принадлежит тебе.

— Дариэль, — не понял Славян, — так ты же тогда правду сказал. А за правду не виноватят.

— Нет! Это совсем не правда!

— Правда, — жёстко ответил Славян. — Я действительно урод с ещё более уродливой наследственностью. И нечего дурь всякую накручивать! Нет здесь никакой твоей вины, и не было никогда. Ты сказал правду.

— Нет, — упрямо ответил хелефайя. — Не правда говорить тогда быть. Не вся правда. — Ему мучительно не хватало французских слов — позабылись вдруг все, верхушки ушей резко отвернулись назад, мочки — вперёд, хелефайя пробормотал что-то по-своему, взмахнул рукой в так и не оформившемся жесте. Брызнули слёзы. — Это лишь тело… Не ты… Ты — другое…

— Не плачь, — попросил Славян. Тяжело иметь дело с эльфами, настроение меняется каждую минуту, то смех, то слёзы, то ярость. И в девяти случаях из десяти не поймёшь, из-за чего.

Ну с Дариэлем-то понятно что стряслось. Сейчас главное — успокоить парня, а потом и дурь из головы можно повымести.

— Дариэль, — Славян подошёл к хелефайе, — ну что ты как ребёнок…

Дариэль вцепился ему в куртку, заплакал по-мальчишечьи — в голос, вздрагивая все телом. Славян осторожно погладил его по волосам, досчитал до двадцати пяти, давая хелефайе выплакаться, потом оторвал от плеча и сунул под нос зеркало связи.

— А теперь посмотри на себя: зарёванный, чумазый. (На лбу и правой щеке у Дариэля грязные полосы, вроде бы земля). Вымазаться-то когда успел? Пойдём, умоешься. Носовой платок есть?

— Есть, — хлюпнул носом Дариэль.

Славян убрал зеркало, пошёл к водопадику. Хелефайя поплёлся следом.

В горле пересохло. Славян дождался, когда Дариэль умоется, достал стаканчик.

— Славян, — Дариэль ополоснул руки, — ты выпьешь из моих ладоней?

В первое мгновение Славян не понял — зачем, когда посуда есть? К счастью, хватило ума прикусить язык, не задавать тупоголовых вопросов. Понять смысл жеста тоже — знак доверия, примирения. Знак того, что у Славяна нет к Дариэлю ни вражды, ни обиды.

— Да, — ответил он, выпил предложенную воду. — Теперь ты из моих.

Дариэль попятился. Уши встали торчком и развернулись к Славяну.

— Я что-то не то сказал? — торопливо спросил Славян. — Это оскорбление?

— Нет, — тихо ответил Дариэль. — Нет, что ты… Просто… — Договаривать он не стал, подошёл, выпил глоток. А вид у хелефайи — не то что воду, цианистый калий у Славяна из рук возьмёт не задумываясь. Того озноб продрал: ох, и скверно дело оборачивается.

Дариэль осторожно разомкнул его ладони, прижал к своим ушам.

— Господин мой… — начал он что-то очень похожее на вассальную клятву.

— Нет. Не господин. Никому и никогда, — перебил Славян. Не дожидаясь, что полоумный хелефайя дальше выкинет, Славян высвободился и прижал его ладони к своим ушам. «Вот и получилась клятва дружбы, — подумал Славян. — Иногда и ритуалы полезны. Когда ума не хватает понять, что происходит, очень даже помогает». Дариэль смотрел в землю. Коротко вздохнул, поднял глаза. Славян отпустил его руки.

— Уже обедать пора, — сказал хелефайя. — Пойдём ко мне? Лаурин обрадуется.

— Да кто ж меня пустит?

Хелефайские долины закрыты от чужаков как средневековая Япония или Китай на Технической стороне. Ни войти, ни выйти. В большом мире бывают единицы, а основная часть долинников дальше приграничья за всю свою бесконечно длинную жизнь не ходит. Даже из долины в долину телепортом добираются, волшбы расходуется много до невероятия, но хелефайи и на это согласны, лишь бы с чужаками не соприкасаться. С человеками особенно.

— А сейчас не пускать некому, — ответил Дариэль. — Один владыка отрёкся, другого только завтра утром выберут. Свобода.

— Как отрёкся? Почему?

— После обеда расскажу, — с замечательно честным взглядом пообещал Дариэль.

— Тебе только в страховой компании работать, — сдался Славян. — Или рекламным агентом.

— Я сейчас, — взлетел по лестнице Дариэль. — Снежноцветку заберу.

— Шило своё не забудь.

— Это не шило, — сказал Дариэль, спускаясь. Кинжал прицеплен к поясу, в руке корзинка, — а дальдр. Такой у каждого долинника есть. Они отковываются в день рождения, и сопровождают хелефайю до самой смерти. Выглядит дальдр не очень серьёзно, но в умелых руках… не ухмыляйся, я не о себе говорю… в умелых, — подчеркнул Дариэль, — руках дальдр — грозное оружие.