Дикая роза - Айрис Мердок

Я задела нужную струну, подумала Милдред. Надо придумать ещё парочку красивых слов. Она почувствовала, что и сама действует без оглядки.

— Я понимаю, — продолжала она, — вам хочется сделать для Рэндла что-то неразумное, экстравагантное. Вы хотите помочь Рэндлу сделать что-то неразумное, экстравагантное.

— Да, — сказал Хью. — Вроде того. — И добавил: — Сам я никогда не поступал… неразумно и экстравагантно.

Так вот оно что, подумала Милдред, как я раньше не догадалась. И, оценив всю совокупность его мотивов, мимоходом оплакав собственное поражение, решила: он продаст картину, продаст непременно.

— Понимаете, — сказал Хью, с легкостью ложась на новый курс, после того как Милдред столь услужливо надула его паруса, — если и правда взглянуть с этой точки зрения, девочки, в общем, не пострадают, это я про Сару и Энн. Им достанется не так уж мало.

— К тому же Энн может опять выйти замуж, — сказала Милдред и тут же спохватилась, что допустила неосторожность. Нечего смущать простую душу Хью намеками на новые осложнения.

Но она зря всполошилась. Хью покачал головой.

— Ну, это едва ли. Кто захочет жениться на бедной Энн…

Милдред почувствовала, что с неё довольно. Теперь она была уверена в том, что, какое бы решение она ни приняла после дальнейших размышлений, она сумеет внушить это решение Хью. Надо уйти отсюда и поразмыслить. Она сказала отрывисто:

— Мне пора.

Ее перчатки и сумочка лежали на полке под картиной Тинторетто. Она бросила взгляд на эту восхитительную, бесценную вещь, источник стольких волнений. Хью шел за ней по пятам.

— Милдред, я не могу выразить, как я вам благодарен…

— Но я ещё ничего не решила. То есть вы ещё ничего не решили. Очень уж тут много разных соображений. Вначале я подошла к этому слишком прямолинейно. Ваши колебания вполне естественны. Решение это важное. Вам незачем принимать его впопыхах. Лучше ещё поразмыслить, ведь правда?

— Еще поразмыслить? Да, пожалуй, — с готовностью согласился Хью. — Но вы мне поможете поразмыслить, Милдред? Вы не сочтете меня назойливым? Вы так хорошо, так быстро все поняли. Просто удивительно, как вы мне помогаете разобраться в самом себе.

— Если вы этого хотите, я вам помогу. Я всегда буду вам помогать, если вы захотите. — Она взяла перчатки и сумку.

— Ах, Милдред, дорогая моя, — сказал Хью, внезапно отдавшись нежным грезам и хватаясь рукой за каминную полку. — Если б вы только знали! В моем возрасте — и так полюбить!

У Милдред защипало глаза. Не было сил сдержать слезы. Она отвернулась и увидела, что дождь перестал и за окном посветлело. Чтобы свет не падал ей на лицо, она протянула руку и выключила бра над картиной.

Глава 20

— И как же Хью решит?

— Решит так, как я ему велю.

Феликса до крайности расстроило и то, что рассказала ему Милдред, и то, как она это рассказала. И в то же время он восхищался сестрой — так уже не раз бывало, когда он особенно ясно чувствовал, до чего они с ней не похожи. Она обрисовала положение с беспощадной честностью, которую он в ней уважал, хоть и считал чрезмерной. В сложных житейских вопросах она проявляла подлинно военный гений.

Они стояли в гостиной в Сетон-Блейзе. Погода опять наладилась, по высокому небу были разбросаны редкие белые облачка, и сад в разгаре лета, вымытый недавними дождями, высушенный солнцем и легким западным ветром, сочетал в себе чистую, первозданную свежесть с буйством тропического леса.

— Конечно, — сказал Феликс, — твои предсказания могут и не сбыться.

— Ты хочешь знать будущее во всех подробностях, — сказала Милдред. — Может быть, это вообще свойственно военным. Но так не бывает. — Голос её звучал устало, она присела на диванчик в оконной нише. Солнечный свет отыскал желтые нити в растрепавшейся шапке её пушистых седых волос. Уже близился вечер, а она все ещё была в плотном шерстяном костюме, в котором примчалась из Лондона.

— Бывает, когда дойдет до дела, — сказал Феликс. — В том-то и беда.

— Не говори загадками. Руководствоваться можно только вероятностью. — Из вазы на столе она вытащила белую наперстянку и нервно ею помахивала.

Феликс, до сих пор расхаживавший по комнате, остановился у окна и увидел Хамфри — тот стоял на дальнем берегу речки, неподвижный, словно вписанный в пейзаж художником, откинув голову, как человек, который с минуты на минуту ждет крика или выстрела. Его белые волосы ярко выделялись на сплошном зеленом фоне.

— Хороши мы трое! — сказала Милдред, проследив за его взглядом. — Все влюблены. Бедный Хамфри, ему-то всегда нужно не только недозволенное, но и недосягаемое! И он хоть старается. Не сидит сложа руки.

— Вероятность — это не главное, — сказал Феликс и опять зашагал в глубину комнаты, куда не доставал теплый вечерний свет.

— О господи, а что же главное? Ведь ты согласился, что, если Рэндл уйдет, у тебя будет больше шансов на Энн, чем у меня на Хью, если Рэндл останется. — Она стала общипывать наперстянку.

Феликсу эта формулировка не понравилась. Он вообще был против того, чтобы договаривать все до конца. И то, что в сложившейся ситуации Милдред видела всего лишь столкновение его и своих интересов, не только убеждало его в её проницательности, но и пугало.

— Я хочу сказать, — возразил он, — что мы не с той стороны к этому подходим. По-моему, самое важное — это Хью и Рэндл. И по-моему, ясно, что затея Хью непристойна, невыполнима.

— Станет выполнимой, если Хью её выполнит, — сказала Милдред раздраженно. — А ему этого до смерти хочется. Это пленяет его воображение. Ты забываешь, что в каком-то смысле это был бы хороший поступок. Тут дело не только в наших с тобой планах. Для Хью это было бы нечто благородное само по себе, независимо от результатов: решительный шаг за другого, символическое искупление прошлого.

— Мне как раз и не нравится, что ты на это смотришь только с точки зрения наших с тобой планов. И мне непонятно, почему мы должны равняться на романтические идеи Хью. Шестьдесят тысяч фунтов — дорогая цена за прошлое, а духовные блага все равно ни за какие деньги не купишь. Но даже если оставить это в стороне, как же Рэндл? Для него-то это, безусловно, плохо.

— Ты меня удивляешь, — сказала Милдред. Она оборвала со стебля все цветки и теперь раскладывала их на столе. — Во-первых, духовные блага можно купить за деньги, ты сам это поймешь, если дашь себе труд подумать. Во-вторых, сейчас тебе, право же, не время радеть о моральном облике твоего соперника. Об этом он уж как-нибудь сам позаботится. — Помолчав, она добавила: — Должна сознаться, что Рэндл меня восхищает. Мерзавец такого масштаба — в этом даже есть что-то возвышенное.

В отношении Феликса к Рэндлу царила теперь полная сумятица. Перед мужем Энн он невольно чувствовал себя виноватым. Он придавал большое значение праву собственности, которым брак наделяет законного супруга, и знал, что, хотя у него не было даже поползновения нарушить седьмую заповедь, десятую-то он, несомненно, нарушил.[26] Ревность, зависть, презрение, гнев, чувство вины и полная неспособность понять, которая была отчасти, но не совсем сродни восхищению, — все это смешалось воедино и положительно распирало его.

— Так что, видишь, — продолжала Милдред, — картина прояснилась. И наш с тобой разговор очень этому способствовал. Теперь я все вижу. Не надо мешать Хью совершить преступление. Верно? — Она раздавила пальцами один цветок, другой, третий…

— А мне так ничего не ясно. — Феликс опустил руку в карман и нащупал письмо Мари-Лоры, на которое он все ещё не ответил. — По-моему, отвратительно, что такой важный вопрос должны решать деньги.

— Так или иначе, его решит насилие. А деньги — один из видов насилия. Некоторые предпочитают вопли и кровопролитие — это уже дело вкуса.

— Не сбивай меня, Милдред. Мне просто отвратительно говорить о таких вещах в связи… с Энн. Что она-то подумает?

— Энн об этом не узнает, — сказала Милдред невозмутимо.

— Ну нет, узнает! Я сам ей скажу, если другие не скажут.

— Дорогой мой, ты сможешь ей об этом сказать, только когда дело уже будет сделано.

Феликс стал коленями на диванчик и посмотрел в сад. Доски скрипнули под его тяжестью. Хамфри был теперь еле виден — он удалялся, засунув руки в карманы, похожий на всем недовольного, истомившегося от безделья мальчишку. Феликс еле сдержался, чтобы не выругаться вслух. Не хотелось ему, чтобы все случилось именно так. А впрочем, Милдред права — как бы оно ни случилось, все будет безобразно. Противнее всего, наверно, то, что ему открыли глаза на это безобразие, заставили, пусть косвенно, в нем участвовать. Как же ему следует поступить?

Феликс давно свыкся со своей ролью выжидающего, с ощущением, что действуют все, кроме него. Он понимал, что в такой позиции есть некий утешительный фатализм. События пусть развиваются своим ходом, без его помощи, и либо Энн тихо и неизбежно достанется ему, либо нет, и тогда ему не в чем будет себя упрекнуть. Он бы предпочел, чтобы все, что должно случиться, случилось по собственным законам, вдали от него, а он бы пришел на готовенькое. Как он теперь понимал, его все время страшила и отталкивала мысль о необходимости какого бы то ни было объяснения с Рэндлом. Он каждую минуту боялся себя выдать, боялся какого-нибудь недоразумения, после которого придется выступить в открытую, и ему было не все равно, как он при этом будет выглядеть.