Грань веков - Эйдельман Натан Яковлевич

«Иркутская летопись», например, сообщает колоритные подробности о внезапной царской немилости к грозному губернатору Борису Борисовичу Леццано, которого затем холодно принял сенатор-ревизор, «и тогда только самый ленивый на Бориса Борисовича не жаловался».

Обратной стороной «переворотов-низвержений» были «перевороты-вознесения», поднимавшие на важные должности самых неожиданных лиц. Г. Р. Державин, посланный вскоре после Павла в Калугу, собрал сведения о недавних бесчинствах губернатора Лопухина (свойственника самой Анны Петровны Лопухиной!). Державин насчитал 34 уголовных дела, в которых мог быть обвинен губернатор, «не говоря о беспутных, изъявляющих развращенные нравы, буйство и неблагопристойные поступки (…) как-то: что напивался пьян и выбивал по улицам окны, ездил в губернское правление на раздьяконе верхом, приводил в публичное дворянское собрание в торжественный день зазорного поведения девку, и тому подобное, каковых распутных дел открылось двенадцать да беспорядков в течении дел до ста».

Карьера рижского губернатора П. А. Палена началась при Павле, как известно, с отставки и опалы (1798 г.) по случаю «чрезмерно горячей» встречи, устроенной проезжавшему через край опальному Платону Зубову (любопытно, что «капризное самодурство» Павла здесь соединилось с немалой проницательностью: Пален ведь не случайно так хорошо встретил Зубова, с которым имел старинные отношения; эти связи, как увидим, сыграют впоследствии роковую роль в заговоре 11 марта). Между тем вскоре после того случая, с 20 июля 1798 г., начинается восхождение Палена по должностной лестнице, а к 1801 г. он станет несомненно вторым человеком империи.

Мощное сосредоточение власти в руках фаворита было порождением общего павловского принципа централизации; по закону же (очевидному для автора оды «Вольность») при такой системе возрастала возможность любого беззакония, в том числе и опасного для самого правителя.

И днесь учитесь, о цари: Ни наказанья, ни награды, Ни кров темниц, пи алтари Не верные для вас ограды…

Уже говорилось о формулах, распространенных в образованном прогрессивном обществе, – «царь-террорист», «царь-якобинец», порожденных, конечно, чисто внешним сходством сильно централизованной власти двух противостоящих политических систем, а также «взрывчатым», фактически не опирающимся на закон принципом перемены государственных лиц, отправляемых во Франции на гильотину, а на Руси в жестокую опалу.

«Эта кутерьма долго существовать не может»

Перевороты «царским именем», естественно, создают питательную среду и для заговоров против особы государя.

«Где следовало искать трибунал, – писал родственник Павла, принц Евгений Вюртембергский, – который законным образом подтвердил бы, что как правитель Павел глуп? (…) Возмущение и борьба партий шли рука об руку, и последнее исключало законное решение».

Французский историк несколько десятилетий спустя заметит о главных российских заговорщиках, что эти люди, «которые при регулярном правлении были бы, возможно, великими гражданами, но при деспотическом режиме становятся преступниками».

Действия Павла создавали действия против Павла.

Сопротивление благородного сословия своему императору проходит несколько стадий.

Раньше всего – насмешка. Император был серьезен, дворянство же смеялось.

Много лет спустя крупные сановники николаевской поры еще будут вспоминать о павловских годах «как самых счастливых», ибо возможность разом все потерять придавала особую остроту каждой житейской радости…

Смеясь, грамотные подданные сочиняли стихи различного достоинства: составление эпиграмм на Павла считалось еще в 1797 г. хорошим тоном. В одном рукописном сборнике К. В. Сивков обнаружил вирши (которые приписывались Державину, вероятно по той же логике, по которой позже все запретное отнесут к Пушкину); стихи интересны именно своей непрофессиональностью, «массовидностью» и, по-видимому, сложены неким ротным рифмоплетом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

После утверждения, что Павел похож на Дон-Кихота, а не на Фридриха II, следовало:

Я пред всем скажу то светом, Что на Фридриха похож Только шляпой да колетом, А отнюдь лишь не умом.

Более знаменитые рифмы преображенец Сергей Марин сочинил на гауптвахте (он сидел там разжалованный в рядовые за то, что сбился с ноги на вахт-параде). Эта небольшая поэма «О ты, что в горести напрасной…» – антипавловская пародия на известную в культурных кругах ломоносовскую оду Иову:

О ты, что в горести напрасно На службу ропщешь, офицер! Шумишь и сердишься всечасно, Что ты давно не кавалер! Внимай, что царь тебе вещает, Он гласом сборы прерывает, Рукою держит эспантон – Смотри! Каков в штиблетах он…

Далее в стихотворении представлена целая программа, обширный перечень тех причин, что делали гвардейских офицеров недовольными.

Роль поэтов вообще велика в истории антипавловской оппозиции. Их «карманная слава» (распространенное выражение тех лет, относившееся к неопубликованным сочинениям) объяснялась общим повышенным спросом, жаждой пародии, насмешки в оппозиционной, грамотной среде.

Таковы строки на строительство Исаакиевского собора:

Се памятник двух царств, Обоим им приличный, На мраморном низу Воздвигнут верх кирпичный.

Сотни людей запомнили двустишия:

Не венценосец он в Петровом славном граде, А варвар и капрал на вахт-параде. Дивились нации предшественнице Павла: Она в делах гигант, а он пред нею карла.

Популярным был следующий «разговор»:

Не все хвали царей дела. – Что ж глупого произвела Великая Екатерина? – Сына!

Кроме этих и нескольких других русских эпиграмм В. П. Степанов приводит антипавловские тексты по-немецки и французски. Реальное же число стихотворных насмешек было еще большим. Так, при неудачном спуске корабля «Благодать» царь будто бы нашел в ботфорте листок со стихами:

Все противится уроду, И благодать не лезет в воду.

Стихи часто дополнялись рисунками. Наиболее известной оказалась карикатура, опубликованная в Англии и перепечатанная 60 лет спустя в первом выпуске «Исторического сборника» Вольной русской типографии.

Уже не раз говорилось об анекдотах, часто вымышленных, иногда реальных. Однако взглянем на них типологически.

Известное число коротких историй сравнительно благосклонно к Павлу. Обычная структура подобных «позитивных новелл» такова: некто провинился или рискованно говорил с грозным царем, дело идет, казалось бы, к неминуемой каре, но все кончается хорошо…

Для примера выберем несколько историй, несущих оттенок возможного правдоподобия.

Из записок Т. Толычевой (со слов М. А. Соймоновой): старого дворянина оклеветали, Павел велит Н. С. Свечину (столичному генерал-губернатору в 1800 г.) высечь старика. Свечин, однако, жалеет несчастного, прощает его именем царя и возвращается во дворец. «Государь схватил Свечина за отворот мундира: Что там делается? – Там благословляют ваше имя, Ваше величество, потому что вашим именем я простил. Павел выпустил из руки отворот мундира, повернулся и вышел. Тем и кончилось дело».