Душа Пандоры - Марго Арнелл

Ступени привели ее в странное место, для которого земля Алой Эллады стала и небом, и потолком. Всюду голая выщербленная пустошь, будто ничто порожденное природой, даже камень, здесь неспособно существовать. Это было русло высохшей реки с перекинутым через нее белым мостом, выточенным, казалось, из костей, сплавленных, слитых друг с другом.

Харон привел их к берегам исчезнувшего Стикса, по которому он когда-то вез людские души. На берегу, у торчащего из земли осколка колонны сидела завернутая в черный хитон женщина. Тонкая, едва ли не худая фигура, черные волосы… и ожоги, покрывающие неестественно белую кожу. Незнакомка, казалось, дремала, но как же преобразилось ее усталое лицо, когда она увидела Харона! Она поднялась, оправляя хитон, и ее черные, ясные глаза — самое прекрасное, что в ней было — заблестели.

— Привет, старушка, — с неловкой улыбкой попривествовал ее Харон.

Деми остолбенела. Бессмертный перевозчик душ умел улыбаться!

— Зачем ты вернулся в царство Аида? — спросила она звонким голосом.

Деми послала своей вечной спасительнице (и осведомительнице) Ариадне вопросительный взгляд. Та, преисполненная печали, кивнула на дно усохшей реки, заставив Деми тихонько ахнуть. Если Мнемозина была и рекой, и богиней, выходит… перед ней стояла Стикс? Об этом говорили и ожоги, что появились на ее теле, вероятно, после того, как вскипели воды ее реки, и взгляд, обращенный на Харона.

Их многое, должно быть, связывало. По меньшей мере, века, которые Харон провел, перевозя людей через реку. И наверняка долгие, долгие разговоры.

Стикс не исчезла вместе с рекой, что являлась ее воплощением, но и прежней быть наверняка перестала. Какой она была раньше? Беспокойной, сильной, стремительной, как течение ее реки? И все жажда жизни в ней не угасла, а из глаз Харона при взгляде на нее не ушло тепло.

— Я привел Пандору.

Стикс сосредоточила на Деми живой, любопытный взгляд.

— Выходит, ты — одна из причин, по которой я потеряла свою реку и часть себя самой?

— Я… — Под давлением чужих взглядов в горле у нее пересохло. — Мне жаль, что так вышло.

— Одной жалости недостаточно. — Голос Стикс набирал силу.

— Я знаю. — Она вскинула голову, глядя в темные омуты глаз. — Поэтому я здесь.

Стикс вдруг расхохоталась смехом хриплым и рваным. Деми смутно различила в нем нечто похожее на одобрение.

— Реку ты мне, конечно, не вернешь, но на смерть Ареса я взгляну с удовольствием. Если ты вернешь нам Элпис…

— Верну.

Так уж вышло, что Деми — воплощение той надежды, что спрятана на дне пифоса. Она обязана верить в успешный исход войны.

Стикс покивала с беззлобной усмешкой.

— Да прибудет с тобой Тюхе, переменчивая/капризная богиня удачи…

Кивнув, Деми попыталась было пройти мимо нее, но ее остановило прикосновение обожженной, почти лишенной силы руки некогда самой жуткой и мрачной реки в Элладе.

— Мойры как никто другой знают о том, как часто один людской поступок способен повлиять на жизни других. Просто тебе не повезло, что последствия твоих действий столь сильно переменили наш мир.

Если бы тихие слова Стикс слышал Никиас… ему было бы, что сказать.

— Спасибо, — сглотнув комок в горле, прошептала Деми. — За то, что не ненавидите меня.

— Оставь ненависть молодежи, — колко рассмеялась Стикс. — Я для таких пылких эмоций слишком стара.

— Вот еще что, — улыбнулся Харон.

Деми как завороженная уставилась на его улыбку.

— Пойдем дальше, — шепнула тактичная Ариадна. — Он присоединится к нам позже.

Никиас направился вперед первым, то ли желая уберечь спутниц от возможных угроз, которые могли ждать их в царстве мертвых, то ли торопясь оставить позади сцену воссоединения двух старых знакомых.

Деми направилась следом, задумчиво глядя вперед. Смертным, которые живут лишь несколько десятилетий, порой тяжело сохранить связывающие их узы нетронутыми. Те кратковременны, слабы и тонки, словно паутина Арахны. Людям стоило бы поучиться у бессмертных, что пронесли свою дружбу сквозь века.

Глава четырнадцатая. Река памяти, река забвения

Мост через пустошь, когда-то бывшую рекой Стикс, вел к огромным, распахнутым настежь вратам. Именно на них Деми старательно фокусировала взгляд, чтобы не замечать, что в их с Ариадной и Никиасом шествие по мосту затесались духи.

От них, бессловесных, призрачных, веяло могильным холодом. Сквозь полупрозрачные, словно подсвеченные голубым, тела Деми видела каждую царапину на костяном мосту, каждую выбоину. Уговаривала себя не поддаваться ужасу, который сделал ватными ее ноги. Сосредоточившись на том, чтобы идти размеренно и твердо, как Ариадна, а не нестись вперед, не сразу заметила, что духи огибают Никиаса, словно безотчетно желая сохранить дистанцию между собой и ним.

Хотела бы она знать причину. Хотела бы она видеть сейчас его лицо, а не спину, чтобы понять по глазам или, быть может, стиснутым зубам и желвакам, играющим на скулах, что он знает причину. Ее мысли, описав круг, вновь вернулись к маске, прикрывающей половину его лица. Что же могло скрываться под ней?

Еще издалека Деми разглядела очередное испытание на прочность для ее силы духа. Она не знала, любит ли собак или кошек, но была уверена: этого пса не любил никто. Потому что у него на спине причудливой гривой танцевали змеиные головы, и хвост тоже оказался змеиным. Потому что его огромное, как у лошади, черное тело венчали сразу три головы. Как раз по одной зубастой пасти на каждого из непрошенных гостей.

«Цербер», — слабея, подумала Деми.

Стража врат в царство мертвых и сына чудовищного великана Тифона и полуженщины-полузмеи Ехидны легко мог узнать даже ее искаженный разум.

— Мы пойдем прямо туда, да? — севшим голосом спросила она.

Никиас едва слышно фыркнул, но не счел нужным отвечать. Ариадна сжала ее руку.

— Разве Геракл не победил Цербера?

— Не совсем так. Он должен был лишь его похитить. Убийство Цербера означало бы нарушить важный принцип мироздания, нарушил бы саму структуру мира, ведь тогда некому было бы охранять врата в царство мертвых. На самом деле было так…

— Началось, — страдальчески протянул Никиас.

Деми практически слышала, как он закатывает глаза.

— Укрощение Цербера было одиннадцатым подвигом Геракла. Он отыскал Цербера на берегу еще одной подземной реки, Ахерон, реки боли и скорби, напал на него безоружным и, даже укушенный его хвостом, держал мертвой хваткой, пока Цербер не потерял сознание. А затем привел, полузадушенного и опутанного цепями, в Микены, чтобы показать царю Эврисфею.

— А тот струсил и велел вернуть Цербера назад, — неожиданно вклинился Никиас — видимо, горя желанием выразить свое негодование. — А ведь мог сковать его чарами и сделать своим сторожевым псом.