ЦИВИЛИЗАЦИЯ: Новая история западного мира - Роджер Осборн

С древнейших времен и во всех культурах религия служила разным человеческим потребностям. Желание найти смысл посредством веры в сверхъестественные силы сочетается у человека с врожденным ощущением связи с неким неопределимым измерением естественного мира. И хотя данное ощущение с трудом поддается описанию — ибо является чисто эмоциональной реакцией на место и обстоятельства, — это не умаляет его значения. Большинство религий признавало богов, и боги повелевали всеми элементами природного мира, в том числе человеческой судьбой. Поскольку боги непостоянны, функцией религии и жрецов (позднее священников) оказывалось умилостивление богов с целью склонить удачу на сторону людей. В Древней Греции этот порядок взаимоотношений стал разрушаться: люди по–прежнему верили в богов, они участвовали в священных праздниках и приносили жертвы в надежде снискать высшее благоволение, однако изначальная связь между богами и духовным измерением человека уже не ощущалась. За последующие столетия прогрессирующей урбанизации чувство связи с силами природы у обитателя греко–римского мира притупилось еще сильнее, а взаимозависимость между духовной жизнью и религиозным поклонением почти исчезла. И тем не менее для наших предков небо над головой не было началом бесконечного и пустынного пространства, оно было полно богов, соперничающих за человеческое внимание. В сверхъестественные силы по–прежнему верили все, изменилась только их природа.

Римляне, смотревшие сквозь пальцы на местные культы, если те не несли угрозы власти, без промедления расправлялись с обрядами и традициями, которые служили консолидации регионального самосознания в самых беспокойных областях империи. К середине I века до н. э. местные религии (за исключением иудаизма) во многом сделались выхолощенными, лишенными витальности: священные праздники превращались в дни попоек и увеселений, сами официально провозглашенные божества имперского Рима (в числе которых побывали Калигула и Нерон) являли собой печальное зрелище упадка, а жертвоприношения богам римского пантеона, и без того потерявшие глубокий смысл, воспринимались как дань рутине. В то же самое время в сознании образованной части публики давно жил сократовский императив, утверждавший добродетель в качестве высшей цели всех стремлений. Стоики верили, что долг человека — это, словами Сенеки, «жить среди людей, как если бы тебя видел бог». Однако между религией и жизненным, духовным, мистическим опытом человека, казалось, пролегала непреодолимая пропасть.

В такой атмосфере и возникло практическое учение, которое восстанавливало связь между духовной жизнью, убеждениями и опытом и которое заявляло серьезную и ясную альтернативу духовному вакууму и растерянности римского мира, — более разительный контраст трудно вообразить. Хотя христианство предлагало спасение через внутреннюю работу души, Иисус также наставлял своих учеников подавать милостыню нищим, оказывать честь угнетенным и молиться за врагов. Новая вера обладала огромной притягательной силой и для духовных наследников Сократа, живущих в эпоху нравственного смятения, и для римского простонародья. ощущавшего нехватку значимого религиозного опыта. Помимо прочего христианство также предлагало поддержку в виде сплоченного сообщества родственно мыслящих людей. И если городские ремесленные слои в империи были особенно отделены от правящей элиты в силу своего негражданского статуса, то церковь несла иную, духовную империю, членство в которой принадлежало им по праву.

Павел, великий строитель христианской церкви, не знал Иисуса при жизни и не мог опереться на письменные «благовествования», которые стали впервые появляться только после его собственной смерти. Тем не менее подобно многим, пошедшим по его стопам. Павел свято верил, что делает Божье дело и что его помыслами и поступками водит рука Всевышнего. По этой причине он без стеснения проповедовал собственные идеи о христианской церкви и ее доктрине, даже если те впрямую не выводились из слов Христа, а главенствующей среди них было видение христианства как объединенной вселенской церкви. Это имело два непосредственных следствия: во–первых, принятие в лоно церкви неевреев — чему немало христиан активно сопротивлялись — и, во–вто- рых, создание единой общины с универсальным учением. Хотя не существовало видимых препятствий тому, чтобы группы христиан практиковали религию каждая по–своему, бескомпромиссный Павел считал это недопустимым. Церковь являлась мистическим телом Христа, которому была дарована Божественная власть, а значит, она должна оставаться неделимой. Павел настаивал, что именно в вере, а не в мирском могуществе, положении или поступках, лежит корень спасения и что именно через веру христианин способен обрести благодать Бога и стать одним из его избранников. Он также считал, что вера в воскресение Христа и вера в воскрешение всего человечества в Судный день — еще одна вещь, которую с трудом могли бы принять потенциальные обращенные и ранние христиане, — являются абсолютным условием христианского вероисповедания. Он же впервые написал о природе Христа — одновременно божественной и человеческой, природе Сына Божия и частицы Бога, — положив начало спорам, которые столетиями будут занимать христианский мир.

Противоречивость в учениях Павла начинала проявляться тогда, когда он пытался остаться верным одновременно иудаизму и христианству. Все христиане считались равными перед Богом—рабы и состоятельные граждане молились, женщины ничем не уступали мужчинам. Как следует из евангелий, Иисус относился к женщинам с уважением и вниманием, и самые первые христиане следовали его примеру. В обществе — и эллинистическом, и римском — женщины также занимали не самое низкое положение: они становились воглаве домохозяйства после смерти мужа, они были представлены почти во всех известных профессиях — выступали в суде, врачевали, учительствовали. У ранних христиан женщины также нередко становились священницами, проповедницами, пророчицами. Несмотря на это, Павел, следуя еврейской традиции, пишетв своих посланиях, что женщины были созданы для мужчин, что в храме им следует хранить молчание и что в любое время они должны быть скромны и тихи. Сексуальные отношения были непростой темой: Павел утверждал, что церковь должна принять необходимость в продолжении рода, однако чувственные помыслы, похоть, блуд и вообще «бремя плоти» возбуждают порочные мысли, а потому заслуживают наказания. В конечном счете отголоском этого авторитетного мнения стало очернение женщин как источника соблазна для мужчин (с неизменной ссылкой на пример Евы–искусительницы), а также рождение и распространение учения о непорочном зачатии Девы Марии. Брак был необходимостью, однако идеалом оставалось целомудрие.

Приверженность Павла идее единой церкви сказывалась в том, с каким беспощадным гневом он обрушивался на всякого отступившего от правил — еретические мысли или поступки, сколь‑нибудь противоречащие его предписаниям, грозили провинившимся отречением от церкви и вечным проклятием. Но в то же самое время Павел неустанно проповедовал практическое милосердие, помощь больным и неимущим, и повторял, что материальные лишения суть источник духовного обогащения.

Со всеми его противоречиями, гневом, смирением, энергией, верой, самонадеянностью, непререкаемостью, преданностью Павел учредил образец христианской церкви и ее вероучения. Будучи образованным евреем и жителем грекоримского мира, он вложил в христианство уникальное сочетание греческого рассудочного универсализма и ветхозаветного нравственного рвения. Влияние иудаизма на его убеждения, а следовательно и на церковь, было значительным. Как и евреи, первые христиане ощущали себя членами целого, которое зиждилось не в принадлежности к какому- либо месту, а в общности верований. Еврейское писание повествует о народе, который смог сберечь себя в изгнании, в долгих странствиях и во время преследований. На протяжении большей части своей истории он существовал обособленно от угнетателей и от окружающей природы, ведомый по жизни бестелесным идеалом родины. Такая обособленность изъясняется еще в рассказе о сотворении мира: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему (и) по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, [и над зверями,] и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле» (Быт 1:26). Представление о человечестве как исключительно привилегированном создании — сотворенном Богом по своему образу и наделенном властью над всеми прочими — было отличительно иудаистской идеей, которая прекрасно сочеталась с выпестованной греческими философами идеей уникальной человеческой рациональности; приноровив к своему пониманию эти две идеи, христиане шагнули дальше и объявили, что Бог послал людям Своего Сына в человеческом обличии. Если в большинстве других религий — египетской, кельтской, германской, греческой, персидской, индуистской — божества были вплетены в ткань природы, время от времени принимая вид быков, лебедей, орлов, баранов, слонов и коней, то христианство безусловно исходило из предпосылки, что люди являются не только венцом природы, но и косвенной причиной ее существования.