Раскаты грома - Уилбур Смит

– Еще шампанского?

Канди за последние десять минут ни разу не отвела от него глаз.

– Спасибо.

Она наполнила его бокал, поставила возле правой руки и прикоснулась к мощным мышцам предплечья.

– Все еще твердые, – сказала она. – Молодо выглядишь. – Пальцы передвинулись ему на грудь. – Тут немного седины, но тебе идет.

Потом спросила у парикмахера:

– Еще не все?

– Минутку, мадам.

Он снова щелкнул ножницами у виска Шона, отступил и со скромной гордостью осмотрел свой шедевр. Пододвинул Шону зеркало, чтобы и тот одобрил.

– Отлично. Благодарю вас.

– Можете идти. Поработайте над джентльменом за следующей дверью.

Канди ждала достаточно. Едва дверь за парикмахером закрылась, она повернула ключ. Шон встал, и они через комнату посмотрели друг на друга.

– Боже, какой ты большой.

Голос ее был хриплым и бесстыдно голодным.

– Боже, как ты прекрасна, – ответил ей Шон, и они медленно пошли навстречу друг другу и встретились в центре на полу.

Позже они молча лежали. Наступил вечер, в комнате потемнело. Канди провела ртом по его плечу, а потом, как кошка вылизывает котят, принялась лизать длинные красные царапины на его шее.

Когда совсем стемнело, Канди зажгла газовый светильник под абажуром и поставила шампанское и печенье.

Они сидели на смятой постели и разговаривали.

Вначале они испытывали некоторую скованность из-за того, чем только что занимались, но скоро это прошло, и они просидели почти всю ночь.

Редко когда мужчине удается найти в женщине одновременно друга и любовницу, но с Канди это было возможно. И он рассказал ей все, что накопилось у него в душе и требовало выхода.

О Майкле и о странной связи, возникшей между ними.

О Дирке и о своих опасениях за этого мальчика.

О войне и том, что будет, когда она закончится.

О Лайон-Копе и акации.

Но одно он не мог рассказать ей. Не мог говорить о Руфи и о человеке, который был ее мужем.

Глава 39

В следующие несколько дней Шон и Сол явились в штаб и не получили ни направления на квартиру, ни нового назначения. Теперь, когда они приехали, казалось, они никому не нужны. Им приказали ежедневно докладываться и отпустили. Они вернулись в отель Канди и коротали дни за бильярдом или картами, а по вечерам ели, пили и разговаривали.

Через неделю такой жизни Шона одолела скука. Он начал чувствовать себя застоявшимся жеребцом. Даже манна небесная со временем приедается, и поэтому, когда Канди попросила сопровождать ее на прием в честь назначения лорда Китченера главнокомандующим южноафриканской армией, Шон согласился.

– Выглядишь как бог, – сказала Канди, когда он вошел к ней через потайной ход, соединявший его спальню в номере Виктории с комнатой Канди. Когда Канди показала ему небольшую тайную панель и объяснила, куда нажимать, чтобы та отошла в сторону, он подавил искушение спросить, сколько человек ею пользовались. Бессмысленно вызывать безымянный призрак, который исчезал за этой панелью, чтобы научить Канди множеству тех трюков, которыми она теперь развлекала его.

– Ты тоже неплохо выглядишь.

Канди оделась в голубой шелк, под цвет глаз, а на шее у нее сверкали бриллианты.

– Ты так галантен! – Она подошла к нему и погладила шелковые лацканы недавно сшитого смокинга. – Хорошо бы тебе надеть медали.

– У меня нет медалей.

– О Шон! У тебя должны быть медали. Столько пулевых ранений!

– Прости, Канди.

Шон улыбнулся. Иногда Канди бывает не самой умной и утонченной женщиной.

Хотя она на год старше его, но сохранила хрупкую свежесть кожи и волос, которую женщины так быстро теряют.

Она не поправилась, лицо не огрубело.

– Ну и что – нет медалей. Ты все равно будешь самым красивым мужчиной на приеме.

Карета двинулась по Комиссионер-стрит к «Гранд-отелю», и Шон откинулся на мягкую кожаную спинку сиденья. Сигара курилась ровно, на ней держался дюйм серого пепла, от выпитого перед выездом бренди под накрахмаленной рубашкой было тепло, от Шона слегка пахло лавровой мазью, и рука Канди легко касалась его колена.

Все это вызывало у него глубокое удовлетворение.

Он смеялся, слушая болтовню Канди, и с почти детским удовольствием выпускал изо рта дым. Когда карета остановилась перед входом в отель и слегка покачнулась на превосходных рессорах, он вышел и стоял у большого заднего колеса, высматривая юбку спускающейся Канди.

Потом под руку провел ее по ступеням парадного крыльца и через стеклянную дверь вошел в вестибюль. Он не мог соперничать с роскошью отеля Канди, но производил сильное впечатление – как и длинная череда гостей.

Пока они ждали своей очереди, чтобы поздороваться с главнокомандующим, Шон негромко сказал несколько слов его адъютанту.

– Милорд, позвольте представить вам мистера Кортни и миссис Раутенбах.

Лорд Китченер выглядел внушительно. У него была холодная твердая рука, и ростом он не уступал Шону. В глазах, которые он на мгновение остановил на Шоне, светилась жесткая целеустремленность.

Затем он повернулся и склонился к руке Канди; его лицо сразу смягчилось.

– Вы очень добры, что согласились прийти, мадам.

Затем они прошли дальше и оказались в пестрой толпе мундиров, бархата и шелка. Преобладали алые мундиры гвардейцев и стрелков-фузилеров, но были и синие, с золотом, мундиры гусар, зеленые Форестерской бригады[18], килты полудюжины шотландских частей, так что черный костюм Шона выделялся своим консерватизмом. Среди орденов и воинских знаков различия сверкали драгоценности и белая кожа женщин.

Здесь собрался цвет гордого древа Британской империи. Могучего древа, которое возвышалось над всем лесом. Его взрастили два века военных побед, двести миллионов человек были его корнями, которые высасывали сокровища из половины мира и отправляли их морскими путями в серый город на Темзе, его сердце. Древо платило людям питательным соком. Из-за ленивой речи и небрежного, но тщательно рассчитанного высокомерия этих людей их ненавидел и боялся даже могучий ствол, который обеспечивал их процветание. И пока другие, меньшие деревья теснились вокруг и тянули свои корни, желая подкормиться, первые признаки болезни уже разъедали древесину под корой гиганта.

В Америке, Индии, Афганистане, Южной Африке корни начали пересыхать, и однажды исполинское дерево рухнет с такой силой, что расколется на множество кусков, доказав, что это не твердый тик, а мягкая сосна.

Глядя на этих людей, Шон чувствовал себя чужим среди них, ему были ближе по духу те лохматые люди с «маузерами», которые по-прежнему отчаянно сопротивлялись на просторах коричневого вельда.

Эти мысли грозили испортить ему настроение, и он прогнал их, поменял свой опустевший бокал на другой, полный пузырящегося желтого вина, и попытался присоединиться к болтовне молодых офицеров, окруживших Канди. И приобрел лишь горячее желание ударить одного из них в пушистые усы. Он со все большим наслаждением обдумывал эту идею, когда кто-то тронул его за руку.

– Здравствуйте, Кортни. Похоже, я встречаю вас везде, где идет драка или есть бесплатная выпивка.

Удивленный, Шон повернулся и увидел строгое лицо и неуместно подмигивающие глаза генерал-майора Джона Ачесона.

– Здравствуйте, генерал. Я заметил, что вы посещаете те же места, – улыбнулся Шон.

– Дрянное шампанское. Старик К., должно быть, экономит.

Он осмотрел безупречный смокинг Шона.

– Трудновато определить, получили ли вы повышения, к которым я вас рекомендовал.

Шон покачал головой.

– Я по-прежнему сержант. Не хотел смущать генеральский штаб своими шевронами.

– Ага. – Глаза Ачесона едва заметно сузились. – Должно быть, кто-то придержал. Я поинтересуюсь.

– Уверяю вас, я и так вполне доволен.

Ачесон кивнул и сменил тему.

– Вы не знакомы с моей женой?

Это было грандиозное проявление покровительства. Шон не знал, что Ачесон считал его своим личным талисманом. Его собственное быстрое повышение началось с их первой встречи.

Шон удивленно моргнул и ответил:

– Не имел такой чести.

– Тогда идемте со мной.

Шон извинился, Канди отпустила его взмахом веера, и Ачесон провел его через толпу к группе в конце зала. В десяти шагах Шон резко остановился.

– Что-нибудь не так? – спросил Ачесон.

– Нет. Ничего.

Шон снова двинулся вперед, но теперь он, словно зачарованный, смотрел на одного из людей в небольшой группе, к которой они направлялись.

Стройная фигура в темно-синем мундире натальской конницы. Светло-каштановые волосы зачесаны назад с высокого лба, нос слишком велик для рта и подбородка, плечи кругловаты, но на груди ленточки самых высоких наград за храбрость рядом с орденом за безупречную службу; серебряные короны и шнуры на плечах свидетельствовали, что это полковник.

Медленно, словно заново переживая свою вину, Шон скользнул взглядом по ногам человека. И с недоумением увидел, что они совершенно одинаковые, обутые в лаковую черную кожу. Только когда этот человек пошевелился, переступив с ноги на ногу, Шон заметил неподвижность одной его ноги и понял.