Верная Рука - Карл Май

— Да ничего не скажу, — ответил долговязый.

— И правильно. Ничего тут не скажешь. После всей этой истории вот что я вам заявляю: все в этом мире может быть! И я уже не удивлюсь, если мой старый друг Пит Холберс вдруг превратится в скво!

— Вот уж этого ты не дождешься, старина Дик!

— А если ты сам вдруг поймешь, что ты — переодетая баба?

— Ну, тогда бы я знаешь что сделал?

— Что же?

— Я бы вышел за тебя замуж.

— Как это? Даже не спросив, хочу ли я тебя взять в жены?

— Даже не спросив!

— А если я сразу же после свадьбы разведусь с тобой?

— А я не дам тебе развода.

— А это мы еще посмотрим. Думаешь, я не найду для этого оснований?

— А их нет.

— Напротив, более чем достаточно.

— Питание, что ли, — причина? Тебя что, плохо кормят?

— Меня-то хорошо. А вот ты плохо питаешься. Я скажу на разводе, что не смогу нормально содержать свою жену, если же мне не поверят, предъявлю доказательство — тебя. Кто попробует, глядя на тебя, сказать, что ты питаешься хорошо? И в гуманных целях нас быстренько разведут.

— Что мне не хватает, я и сам могу добыть.

— Ну на кой черт мне баба, такая длинная, что я не могу намылить ей голову? Соображаешь, что я имею в виду.

— Вполне.

— Это процедура бывает иногда очень даже нужной, старый енот. А у тебя, к несчастью, как раз такая голова, которая не знает, куда в следующий момент она повернется.

— Оставь мою голову в покое. Твоя находится тоже частенько совсем не там, где ей следует быть, и это весьма просто доказать.

— Как же?

— Вспомни о бэби серой медведицы. И о том, как ты валялся в обнимку с гризли, если ты забыл про эти объятья, посмотри на свою разукрашенную медведем шкуру.

— Смотри — не смотри, какая разница, а при чем здесь женитьба? Поговорим о чем-нибудь более приятном, например, о том, что мы сделаем с Генералом, когда он попадет к нам в руки.

— Чего уж проще.

— Ну-ка, ну-ка.

— Мы отплатим ему той же монетой. Распнем его на дереве. Он это, видит Бог, заслужил!

— Тут я с тобой согласен полностью. С огромной радостью найду для него ствол и лично расщеплю его, в этих тисках он запоет у меня громче, чем Уолд Уоббл, бедный старикан. Он застрянет в этом стволе навсегда, клянусь!

Природное чувство справедливости обоих друзей в данном случае совпадало с моралью Ветхого Завета и одновременно законом прерии: око за око, зуб за зуб, кровь за кровь. Среди нас, не говоря уже больше о Хаммердале и Холберсе, не было ни одного человека, который бы не хотел посчитаться с так называемым Генералом. У Шако Матто был к нему счет за убийства и обиды, у Трескова за другие преступления. Про себя и Виннету я уж и не говорю. А Апаначка и Кольма Пуши? Им двоим он должен был больше, чем всем нам, вместе взятым. Ведь Генералом называл себя не кто иной, как долго разыскиваемый Дэн Эттерс. Отсутствие у него упомянутого изъяна — зубов — не говорило еще ни о чем — вставные зубы были известны еще в Древнем Египте. Этот Эттерс был для меня слишком реален, чтобы я мог не задумываться о наказании, ему уготованном.

Потом я подозвал к себе Кольма Пуши. Пока мы ехали рядом, было столько переговорено, столько дано ответов на разные вопросы, что я просто не припомню в своей жизни другого такого насыщенного разговора ни с одним из друзей. Миновал полдень, приблизился вечер, а мы все говорили и говорили… И вот уже с ночного неба луна освещала нам путь. Мы вступили на пологую равнину, часть парка Сент-Луис, и тут заметили повозку, которая ехала той же дорогой, что и мы. В нее было запряжено три лошади. Я тут же подумал о шамане с его скво и их лошади с поклажей. Виннету был того же мнения, что и я.

Мы снова пришпорили лошадей и молча поскакали дальше. Быстро темнело. Виннету, не покидая седла, пригнулся как можно ниже к земле, чтобы не терять из виду следов, но через несколько минут их уже невозможно было различить. Луна едва светила сквозь неожиданно набежавшие облака на небе, ее света было явно недостаточно. Виннету спешился, я вслед за ним. Мы повели лошадей в поводу, а сами шли в довольно нелепой, наверное, со стороны позе — почти на четвереньках — только так еще можно различить какие-то следы. Потом луна вообще зашла за тучи. Не лучше ли встать здесь лагерем, а наутро вновь пойти по следу, подумали мы.

Пока мы рассуждали об этом, легкий ветерок донес до нас запах гари. Мы велели своим спутникам ждать и тихо пошли вперед. Через некоторое время у правого склона долины мы вышли на маленькую, окруженную деревцами полянку, где горел костер. Мы подползли и увидели трех лошадей и двух человек, сидевших у огня, но кто именно это был, разглядеть было невозможно. Наконец, подобравшись совсем близко, мы разглядели лица сидевших у костра. Виннету зашептал:

— Уфф! Шаман и его скво!

— Да, это они. Так мы и думали.

— Возьмем их в плен? Как считает мой брат?

— Если мы их захватим, то потом намучаемся с ними. Если отпустим — шаман снова улизнет. Так что выходит все же правильнее будет, если мы их захватим.

— Давай. Позвать остальных?

— Нет. Мы возьмем его прямо сейчас, пока он не ждет нападения.

Мы подобрались к костру насколько могли близко. Скво ела, а ее муж в ленивой позе развалился на траве.

— Пошли! — шепнул Виннету.

Мы резко поднялись и прыгнули на шамана. Он вскрикнул, но я дважды ударил его по голове кулаком, и лжекраснокожий затих. Мы связали проходимца его собственным лассо, и Виннету пошел за нашими спутниками, чтобы переночевать прямо здесь — место для лагеря было весьма подходящим. Они подъехали и спешились. Скво мы нисколько не заинтересовали, она вообще ничего не сказала, когда мы схватили ее мужа. Апаначка позвал свою мать к костру, указал на скво и сказал: «Это Тибо-вете-Элен!»

Кольма Пуши какое-то мгновение тупо смотрела на скво, а потом спросила с тихим вздохом:

— Это моя любимая Токбела?

— Да, это она, — подтвердил я.

— Боже мой, во что превратилась красивейшая дочь своего народа! И как я изменилась, должно быть, тоже.

Да, когда-то они обе были очень красивы, однако возраст, жизнь в лесу, постоянная нужда сделали Небо (Токбела означает на языке моки «Небо») такой, что ее собственная сестра не смогла сразу ее узнать.

Кольма Пуши хотела опуститься на колени, чтобы заняться ею, но Виннету сказал:

— Сестра моя еще не видела мужчину, она должна сначала спрятаться, потому что сознание возвращается к нему. Он не должен заметить, кто здесь. Там за деревьями можно укрыться.

При этом он подразумевал, что и остальные тоже спрячутся. И Тибо, когда очнется, увидит лишь меня и Виннету.

Нам не понадобилось долго ждать этого, вскоре он пошевелился и открыл глаза. Узнав нас, он вскричал: