Никита Хрущев. Реформатор - Сергей Хрущев

И вот теперь Несмеянов первым произнес фамилию Келдыша, и произнес ее, судя по его собственным словам, осознанно.

«Я вернулся домой, — вспоминает Александр Николаевич, — чувствуя себя подавшим в отставку, и обдумывал, не следует ли мне и письменно сделать этот шаг. Но при здравом размышлении решил, что так не принято. Пусть Хрущев решает, как теперь быть, а я буду ждать. На другой день я рассказал об инциденте А. В. Топчиеву и М. В. Келдышу. Последний выразил мне упрек и свое неудовольствие. Я объяснил ему, что хотя повод, заставивший меня говорить, был делом случая, но совсем неслучайным было мое предложение. Я уже давно пришел к убеждению, что в лице М. В. Келдыша Академия наук имеет наилучшего кандидата в президенты».

Казалось бы, они расставались по-хорошему, но на самом деле Несмеянов на Хрущева смертельно обиделся. Обиделся и за отставку, и за реформу. По его мнению, менять в Академии ничего не надо, «тут трудно было предположить новое», структура, утвержденная еще Сталиным, «не требовала изменений». Недоволен был он и Келдышем, которого только что назвал своим «наилучшим» преемником, но который, по мнению Несмеянова, вел себя неправильно, «убежденно защищал изменения, осуществленные им впоследствии, а именно — увеличение числа отделений, каждое ответственное за большую научную проблему».

Я лично Несмеянова не встречал, а вот с Келдышем сталкивался неоднократно. На мой взгляд, президентом Академии наук он оказался почти идеальным. Почти, если считать, что идеальных президентов не существует в природе.

16 октября 1960 года академик Капица отправляет Хрущеву очередное письмо с жалобой на то, что «наука у нас развивается медленнее и хуже, чем это могло бы быть. Постановление Совета Министров, касающееся нам очень нужной реформы Академии наук… вот уже год переживает муки рождения и до сих пор не родилось. Это постановление нам очень нужно». Отец поручает Алексею Николаевичу Косыгину, теперь он отвечал за науку, доложить о состоянии дел. Косыгин подтвердил: за год не сделано ничего. Организуется «комиссия Косыгина, которая должна разработать конкретные предложения в этой области».

Итак, отставка Несмеянова стала реальностью, и отец поручил Косыгину уладить с ним формальности. Косыгин встретился с Александром Николаевичем в январе 1961 года. Договорились не спешить, дождаться, когда в мае 1961 года истечет второй президентский срок Несмеянова, тогда и провести перевыборы. К тому же моменту комиссия Косыгина приурочила и реформу Академии, разгрузку ее от несвойственных задач, перевод «технарей» в промышленность. От Президиума Академии в комиссии по-прежнему формально числились Несмеянов и Топчиев, но работали Топчиев и Келдыш. Несмеянов комиссию игнорировал, на заседания не приезжал.

Слухи о грядущем переподчинении академических институтов промышленности вызвали настоящую панику. Шутка ли, все, к чему привыкли, полетит в тартарары, — прощай беззаботная академическая жизнь. Директора правдами и неправдами пытались переписать свой Институт из списков «отъезжающих» в список «остающихся». Несмеянов пока еще числился президентом Академии наук и, как мог, подливал масла в огонь. Обстановка создалась неприятная, Келдыш разнервничался и пошел советоваться к Хрущеву. Видимо, они встречались в ЦК, так как в Кремлевском журнале посещений фамилия Келдыша не присутствует. Договорились записать в Постановление еще один пункт: всем «отъезжающим» сохранить продолжительный отпуск, и оклады, и все остальные привилегии. Шум сразу приутих.

3 апреля 1961 года Президиум ЦК обсудил предложение комиссии Косыгина и наконец-то принял решение об Академии наук. Координация научных исследований в стране передавалась от Академии более нейтральному Научно-техническому комитету Совета Министров СССР, по этому случаю его переименовали в Государственный комитет Совета Министров СССР по координации научно-исследовательских работ. Во главе Комитета в ранге заместителя главы правительства поставили бывшего министра авиационной промышленности Михаила Васильевича Хруничева. Отец знал Хруничева как человека строгого, хваткого, но и чувствующего науку, как говорится.

Одновременно, по Семенову, если хотите по Капице или по Келдышу, реформировали и саму Академию, основными направлениями ее деятельности декларировались фундаментальные исследования в физике, математике, химии, биологии, науке о Земле и Вселенной, экономике и гуманитарных областях. Соответственно выстраивались и академические отделения. 19 мая 1961 года общее собрание Академии наук избрало своим президентом Келдыша.

Не вписывавшихся в «новую» Академию технарей, всего около двадцати тысяч человек, передавали кого куда: Институт Бардина, правда, уже без самого Бардина, Иван Павлович умер 7 января 1960 года, — металлургам, Институт Шевякова — угольщикам, близкие мне по профилю Институт автоматики, впоследствии Институт проблем управления академика Вадима Александровича Трапезникова и Институт электронных управляющих машин (в нем я проработал около тридцати лет с 1968 по 1995 год) члена-корреспондента академии Исаака Семеновича Брука — приборостроителям, Институт точной механики и вычислительной техники академика Сергея Алексеевича Лебедева — электронщикам, и так далее.

Страхи постепенно улеглись. Работать в промышленности оказалось не столь вольготно, как в Академии, но не так уж и страшно. Конечно, теперь приходилось ежедневно, а не только в дни зарплаты ходить на работу, выполнять планы, соблюдать сроки внедрения разработок в производство, сопровождать серию. Но появилось и незнакомое ранее удовлетворение, «свои» заводы принимали разработки «своих» институтов куда охотнее, чем чужих, академических. Что может быть приятнее, чем увидеть свое детище «в железе»? В данном случае я сужу по себе.

Привилегии вновь приобщенных к промышленности «академиков», особенно длинные отпуска, исподволь распространялись и на аборигенов. В правительственные постановления о выполнении сверхвлажных и сверхсрочных работ «свой» чиновник где-то в конце вписывал малозаметный пункт: «Распространить на организацию имярек действие параграфа такого-то, такого-то постановления от такого-то числа».

Пункт этот не возлагал на соисполнителей дополнительных заданий, поэтому в Госкомитетах и совнархозах его охотно визировали. Не возникало возражений и у Госплана, сроки окончания разработки не нарушались. Согласованный всеми документ утверждало правительство и дело с концом. Первыми такую «аферу» провернули королёвцы, за ними последовали янгелевцы, челомеевцы и не знаю кто еще.