Учебник рисования - Максим Кантор

Но если дело обстоит так, что те, кто управляют обществом, живут неизмеримо лучше, чем те, кем они управляют и за чей счет живут, — такое общество заслуживает только одного определения: это подлое общество.

И поганое, подлое общество говорило само себе — устами телевизионных комментаторов и социологов, устами прогрессивных художников и журналистов, — что все к лучшему в этом лучшем из миров. Взят верный курс — а если еще не пришли в движение мерзлые серые деревни, то сами виноваты.

И развлекали творцы своих князей — малевали для них квадратики и кружочки, устраивали свободолюбивые выставки и авангардные концерты, скакали по сцене, самовыражались. И начальство, благосклонно щурясь на своих шутов, самовыражалось тоже. На тех же самых основаниях, на каких в социалистическом обществе утверждалось социалистическое искусство, в воровском обществе существовало воровское искусство: во все века идеологическое искусство славит начальство, просто при тиранах славят тиранию, а при ворах — славили воровство.

И, подчиняясь законам истории, такое общество должно было рассыпаться в прах — не может государство жить интересами наживы своих правителей, недостаточная это цель для государства. Некрасивая цель. Так и прежде рушились царства, изглоданные до скелета глупой алчностью своих царей. То есть цель это, конечно, понятная и здравая, так, во всяком случае, считали Слизкин и Зяблов, Фиксов и Пупсов, достославные мамки и няньки владетеля нашего, радетеля за народ. Цель наживы для правителя — суть цель здравая: а как иначе прикажете жить в мире, где не мораль — но свобода является ценностью? И поди докажи, что свобода — она только тогда свобода, когда моральна. Так использование прибавочной свободы обществом — сделало общество бессильным.

Но — неизбежно возникал у отдельных граждан вопрос: может быть, это какая-то иная свобода? Не совсем та, о которой мечтали? Однако другой-то не было. И неполноценный продукт, употребляемый в качестве свободы, существовал именно потому, что наличие большинства и меньшинства никто не отменял, потому что прибавочная стоимость и стоимость вообще — понятия не идентичные.

И почувствовали приближение распада. Только поздно почувствовали. Раньше надо было принюхиваться — а вдруг уже гнилью потянуло? Но было не до того. Каждый новый правитель подходил к туше Родины с конкретным замыслом — раскромсать; а подумать — не стала ли означенная туша разлагаться — не успевал: времени не было — зазеваешься, другой лидер кусок из рук вырвет.

Им — все было не указ. Читали на стене «мене-текел-фарес», а не верили, что это им написано. Распилили страну на части, расфасовали по портфелям, но полагали — это ничего, это не страшно, это мы просто такие рачительные хозяева — прибираем, что плохо лежит. Подобно схеме разделки мясной туши, что висит над прилавком в мясном ряду, рассматривали карту России — и прикидывали, чесали в затылке: откуда бы еще кусок оттяпать? Здесь вроде все вырезали лакомое, здесь проели до костей, а что если тут ухватить? Вроде и нет там уже ничего, а вдруг получится отгрызть последнее? И наблюдали, как по кусочку, по камню, по бревнышку растаскивают страну, — и думали: на наш век хватит. И знали, что один либерал убежал и прихватил пять миллионов, а другой демократ отбыл — и десять миллиардов увез. Казалось — пусть себе. Вот отбыл в неизвестные края министр путей сообщения, по слухам — вор. Вроде бы вчера говорили, что будет он президентом нашей страны, рассматривалась такая возможность — а нынче драпанул он и увез с собой — кажется, миллионов двести. Ну, может, несколько меньше или больше — кто считает? Казалось бы, если человек собирается стать президентом страны, если он министр путей сообщения — зачем ему из этой страны бежать? А чтобы не посадили, объясняли люди осведомленные. Позвольте, так, значит, у нас был министром человек, которого надо — в тюрьму? И он президентом мог стать? А тот, что вместо него стал, — он честный? А вот смылся в Швейцарию министр атомной промышленности и увез — так, скромно, человек без особых запросов — девять миллионов. Объявили в розыск. Позвольте, и этот человек у нас командовал атомной промышленностью? Долго ли? Да лет так десять. Так, может быть, он и с атомом что напутал — дело-то нешуточное. А вот и губернатор Северного края дунул прочь — у него миллиарды на счету. А вот бывший секретарь Совета безопасности страны уезжает, и не с пустыми карманами, заметьте, — ну не диво ли? А как же, хочется поинтересоваться, с безопасностью нашей?

И никто не говорил простой вещи: если из страны уезжают (бывшие или нет — неважно) министры, губернаторы, секретари Совета безопасности, премьер-министры и депутаты, это значит лишь одно — страны больше нет.

В отличие от кодекса чести, распространенного среди моряков, в среде политиков на суше — а именно в странах, где законом является коррупция, — капитан бежит первым. И капитаны — драпали во все лопатки, а пассажиры смотрели им вслед: много ли с собой начальство прихватило? Ой, много. Кое- что осталось, конечно. На их капитанский век хватит, следующее поколение капитанов тоже что-нибудь урвет. Но страны уже нет.

Некогда жестокий тиран Сталин принимал парад в осажденной замерзшей Москве — и показательным образом, всем на диво, стоял на Мавзолее. И слухи, слухи: хотел уехать, а — гордец — не уехал. Струсил, а потом все-таки остался с народом. Ползли недобрые слухи — но в отношении правителей нынешней России и сопредельных земель слухов не требовалось: секретов не делали. Вот с Украины уехал бывший премьер-министр Лазаренко, увез на память об отчизне 240 миллионов долларов. Как, удивлялись, премьер-министр уехал на Запад? Да, знаете ли, уехал. А еще, говорят, бывший лидер демократической партии, тот самый дяденька, что был русским премьер-министром в годы реформ, — хочет жить в Америке и деньги свои перевел туда. Ну, это врут — несомненно, врут! Быть такого не может, чтобы премьер-министры свободной страны, которая не пала жертвой фашизма, бежали! Они же — не поэты, что движимы необъяснимой романтикой, они правители страны, если они из страны уезжают, значит, страны больше — нет. Ведь не уехал же Лазаренко в Штаты, чтобы основать правительство в изгнании, — нет, он просто жить уехал туда, где лучше, кушать вкусно, слушать рокот прибоя на пляже.

Бывали прецеденты побегов государственных лиц из вверенных им земель: например, из Берлина сбежал Мартин Борман с партийной кассой, из Ирана — шах Мохаммед Реза Пехлеви, с Кубы — диктатор Батиста, из той же России — премьер Керенский. Но это происходило в случае государственного переворота или оккупации страны неприятелем. Сегодня в свободную демократическую капиталистическую Россию вражеские войска не входят, однако правительственные чиновники бегут во все стороны.

Объясняли так: ненадежный строй, того гляди, наши преемники нас в тюрьму посадят. Но, извините, что же за дрянь вы строили, если сами от нее бежите? И зачем, спрашивается, шли вы править землей, которая так вам несимпатична?

Вернее же было иное объяснение: всякий новый наместник приходил к власти за одним — обозначить свой процент от сделки с большой империей, растаскивающей Россию по кусочку, взять, что можно, — и уносить ноги.

Такой порядок окармливания наместников был установлен ровно с тех благословенных пор, как обвалился так называемый социализм. Решили: считать его цели яко небывшими, нет у нас намерения жить в этой стране — мы хотим в другую, прогрессивную. Она возникнет на руинах этой — на гробах. Оказалось: невозможно уничтожить страну — чтобы построить новую; поэтому выполнили только половину намеченного.

И — слетелись стервятники на полудохлую страну. Со времен освоения Южной и Центральной Америк мир не знал такого пиршества. Кинулись — как на Клондайк, кинулись — как за золотом инков, кинулись все, от немецких дантистов, вложивших сбережения в акции корпораций, раскупающих русские ресурсы, — до магнатов и политиков, которые брали производство целиком, земли — целиком, будущее — сразу и сегодня. И русская компрадорская буржуазия еле успевала — продавать, продавать!

Но постепенно оформились новые буржуи из самих русских, а им свою страну никогда жалко не было, и стали рвать полудохлое тело России — раздергивать на кости и жилы. Уж не осталось ничего — но выскребли и остатки.

Вот отвалились от России сопредельные ей земли, вот края и регионы стали враждебны центру, вот расползлось население по чужим областям и негостеприимным окраинам, вот уже и пропала цельная русская нация, вот обозначились интересы у восточных царьков — вот и конец пришел, кончилась великая страна.

И тогда, когда было уже поздно, спросили себя: а, собственно, ради чего мы все это затеяли? Ответили: ради свободы! А что же такое свобода, спросили себя русские граждане, озирая пепелище. Вероятно, свобода государства — это состояние, при котором соблюдаются простые условия его целостности и сохранности. Сокровища земель этого государства принадлежат ему самому и расходуются во имя его блага; язык его народа ценят и хранят; его культура и обычаи в почете; армия защищает его границы; дети в государстве получают хорошее образование, старики — достойную материальную помощь, а больные — хороший врачебный уход; правители ответственны перед народом. Государство, в котором данные условия соблюдены, можно считать свободным. А если не соблюдены условия — тогда государство несвободно. Или его просто нет.