Не римская Испания. Арбалетчики князя Всеслава. Арбалетчики в Карфагене. Арбалетчики в Вест-Индии - Мягкова

караван таких опреснителей – штук семь, не меньше. Понятно, что без запаса воды никто не путешествует, но свежая всегда приятнее, так что хвала богам за их периодическое дождевое водоснабжение страждущих мореплавателей. Если только греблом не щёлкать, то и за десяток минут ливня несколько больших амфор можно наполнить запросто.

А максимум через полчаса, как уже сказал, ливень обычно прекращается, и в доброй половине случаев бывает и так, что и тучи рассеиваются, и выглядывает солнце. Иногда резко – радугу мы наблюдали раза четыре, не меньше. И если уж это дождливое ненастье сменится солнечной погодой, так за пару часов всё высыхает так, будто бы того дождя и вовсе не было, и только пополненный нами запас воды в амфорах напоминает о пережитом мини-катаклизме. Так вышло и на этот раз. Всего полчаса только и прошло, а палуба сохнет стремительно, и мы с Велтуром давно уже выбрались из-под тента. Я так и продолжаю просвещать шурина:

– При своём возвращении из второго путешествия тот Христофор Колумб был встречен неприветливо. Ведь золота он привёз с гулькин хрен, хотя обещал золотые горы, а пряностей – тех, индийских, что на вес золота в Европе тогда ценились – так и не привёз вообще. Зато привёз до хренища больных – как лихорадкой, так и той скверной болезнью, которой его люди заразились от туземных баб. Те больные заразили уже местных шлюх, а от них заразилась ещё куча народу, в том числе и те солдаты, которых потом отправили в Италию. Там, уже от заражённых ими местных италийских шлюх, начали уже заражаться и сами италийцы, и вторгшиеся туда французы – это страна на месте нынешней основной Галлии. Эти вернулись к себе, италийские моряки расплылись по куче средиземноморских портов, ну и эпидемия этой болезни, которую мы называем сифилисом, разнеслась уже по всей Европе. А болезнь страшная, для многих европейцев смертельной оказалась. Я ведь уже рассказывал тебе, что моряки и солдаты Колумба оспу на эти острова привезли? Так для них-то это была просто болезнь – неприятная, но для большинства не смертельная – поболел и выздоровел. А местных дикарей на островах она косила хуже чумы, ведь они совершенно не были к ней приспособлены. Вот точно так же и европейцы оказались не приспособленными к этому сифилису, который подцепили от островных дикарок.

– И что, он совсем неизлечим? Ну, я имею в виду – для нас, – озадачился парень.

– Ну, уже в наше время от него научились делать лекарство, и если обнаружить болезнь вовремя – излечить можно. Да только и само это лекарство таково, что снижает устойчивость к другим болезням, – более понятно я не мог пока растолковать шурину, что антибиотики здорово сажают иммунитет. – Да и его мы здесь, в этих условиях, сделать не можем – сложное оно в изготовлении и требует специальных знаний, которых у нас нет.

– А до вашего времени разве не лечили? Если целых пятьсот лет…

– Лечили, как не лечить? Ртутью лечили, больше ничего не помогало. Но и она ведь сама – подарочек ещё тот. Или от сифилиса помирай, или от отравления ртутью – ну его на хрен, такой говённый выбор! Уж лучше думать головой и не заражаться!

– Ты это рассказываешь мне для того, чтобы я не жалел о тех упущенных нами островитянках? – сообразил Велтур – догадливый, мля!

– Ага, именно для этого. А ещё – для того, чтобы ты вспомнил об этом и тогда, когда мы всё же доберёмся до баб на больших островах. И чтобы ты думал при виде их – если окажутся вдруг симпатичными – головой, а не головкой, гы-гы!

– Да ну тебя, Максим! Опять мне всё настроение испортил! – посетовал шурин, отворачиваясь от проплывавшего вдали за бортом берега острова Гаити.

Его гористое южное побережье, вдоль которого мы плыли, здорово напоминало Малые Антилы, которые мы уже миновали несколько дней назад. Такая же узкая полоска песчаного пляжа там, где берег не обрывист или не зарос манграми, такие же абсолютно пальмы и такие же поросшие лесом горы за ними. Романтика, мля, кто понимает! Увы, Велтур – не понимает. Особенно когда видит эти поднимающиеся над зарослями дымки – явный признак присутствия на острове людей. На Акобала парень глядит в такие моменты особенно неприязненно, а мы с финикийцем обмениваемся понимающими взглядами. Да, люди здесь однозначно есть, но вот нашему появлению в здешних водах эти люди едва ли рады. Дымки-то ведь – характерные, прерывистые, наверняка сигнальные, что-то вполне осмысленное означающие, и не надо тут даже быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить о связи дымовых сигналов с нами. Желанных гостей так не встречают…

Но шурин думает совсем не об этом, у него на уме лишь островитянки. Уже на пятый день после Канар его вновь начал донимать юношеский сухостой, а Атлантика ведь широка. На Средиземном море мы давно бы уж до порта какого-нибудь добрались, но тут – океан. До ближайшей ведь земли – две мили, сэр – ага, в вертикальном направлении. Не знаю, сколько бы нам пришлось реально плыть до Малых Антил – месяц, как получалось по моим прикидкам или те «честные» проверенные многими плаваниями сорок дней – не вышло у нас чистого эксперимента. Вышел «грязный» – из-за вмешательства шторма. На настоящий ураган он, хвала богам, даже близко не тянул, но нам с Велтуром, как и нашим бойцам, как и вообще всем, пересекавшим Атлантику впервые, мало не показалось. Гроза, ветер, волны, болтанка вверх-вниз – океанская же волна и так-то уж всяко будет похлеще средиземноморской, а тут и вовсе взбесилась. Тропическая идиллия, мля – аттракцион не для слабонервных! Троих из наших иберийских бодигардов и двух матросов-новичков укачало, двое проблевались – так мореман хоть до борта свой рвущийся наружу завтрак донести сумел и честно за борт его выблевал, а нашего вояку прямо на палубе наизнанку вывернуло. И такая хрень – ага, два дня подряд. Вымотались так, что потом целый день дрыхли вповалку. Ну и второй корабль, на котором Васькин плыл, посеяли, конечно, на хрен. Так уже бывало пару раз и раньше – вечером его видно, но утром – хрен его знает, куда девался. В первый-то раз с помощью дымовых сигналов друг друга обнаружили, во второй, когда дым не помог, Акобал приказал ручного ворона из клетки выпустить. Птиц взлетел повыше, покружился, да и полетел вдруг уверенно на северо-запад, мы – за ним, и где-то за полчаса живой пернатый «беспилотник» вывел