Патрик Кензи - Деннис Лихэйн

приставать к женщинам. Может, иногда даже насиловать их, поколачивать, когда они ломаются, а?

Глаза Коди потемнели, густая капля крови начала свой спуск по его носу.

— Нет, не нравится. Кто…

Я отвесил ему оплеуху по рассеченному лбу, он взвизгнул.

— Тихо, Коди. Тихо. Если ты еще хоть раз пристанешь к женщине — к любой женщине, — мы спалим твои рестораны к чертовой матери, а самого тебя сделаем инвалидом. Понял?

Видимо, упоминание женщин вызвало в Коди обострение глупости. Возможно, после того, как ему сказали, что он не сможет развлекаться с ними так, как ему нравится, его мыслительные способности отключились.

Как бы там ни было, он покачал головой. Сжал челюсти. В глазах его мелькнул хищнический огонек, будто ему показалось, что он нашел мою уязвимую точку — беспокойство о «слабом поле».

Коди сказал:

— Нет. Не пойдет.

Я отступил в сторону, а Бубба обошел машину, достал из кармана своего плаща пистолет 22-го калибра, накрутил на ствол глушитель, направил его Коди Фальку в лицо и нажал на спусковой крючок.

Боек ударил по пустому барабану, но Коди поначалу этого не понял. Он закрыл глаза, вскрикнул «Нет!» и рухнул на задницу.

Мы стояли над ним и ждали, когда он наконец откроет глаза. Он коснулся носа, с удивлением обнаружив его на прежнем месте.

— В чем проблема? — спросил я Буббу.

— Не знаю. Я его заряжал.

— Ну, еще раз попробуй.

— Не вопрос.

Коди выбросил руки перед собой:

— Подождите!

Бубба ткнул Коди стволом в грудь и снова нажал на спусковой крючок.

Снова щелчок.

Коди снова рухнул на пол, глаза его снова закрылись, лицо скривилось в гримасе ужаса. Из-под закрытых век заструились слезы, а по левой штанине начало растекаться зловонное пятно.

— Черт, — сказал Бубба. Он поднял пистолет к лицу, скорчил рожу и снова направил его в сторону Коди, ровно в тот момент, когда тот открыл один глаз.

Коди зажмурился, когда Бубба в третий раз нажал на крючок, снова попав на пустую камеру револьвера.

— Слушай, ты его на барахолке купил, что ли? — спросил я.

— Заткнись. Сейчас все нормально будет.

Бубба дернул запястьем, выщелкнув барабан. На нас золотым глазом уставился один патрон, единственное пятно цвета в круге маленьких черных отверстий.

— Видишь? Один тут есть.

— Один, — повторил я.

— А больше и не надо.

Внезапно Коди рванулся к нам.

Я поднял ногу, наступил ему на грудь и толкнул его обратно на пол.

Бубба захлопнул барабан и направил револьвер на Коди. Когда пистолет снова дал осечку, Коди вскрикнул. На втором щелчке он издал такой странный звук — полусмех, полуплач.

Он закрыл глаза ладонями и принялся повторять:

— Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет… — а затем опять полузасмеялся-полузаплакал.

— В шестой раз точно повезет, — сказал Бубба.

Коди взглянул вверх, на жерло глушителя, и прижался затылком к полу. Рот его был широко раскрыт, как будто он кричал, но единственным звуком было тихое, тонкое: «На, на, на».

Я присел на корточки, схватил его за правое ухо и подтянул к себе.

— Я ненавижу тех, кто нападает на женщин, Коди. До блевоты ненавижу. Каждый раз, когда такое происходит, я спрашиваю себя, а что было бы, окажись она моей сестрой? Или моей матерью? Понимаешь?

Коди попытался вывернуться, но я крепко держал его за ухо. Глаза его закатились, он прерывисто дышал, раздувая щеки.

— Посмотри на меня.

Коди кое-как сфокусировал взгляд на моем лице.

— Если страховка не покроет ее затраты на ремонт машины, Коди, мы вернемся. Со счетом.

Паника в его глазах отхлынула, уступая место ясности.

— Я тачку этой суки не трогал.

— Бубба.

Бубба прицелился Коди в голову.

— Нет! Стойте-стойте-стойте. Слушайте, я… я… Карен Николс, да?

Я поднял руку, Бубба застыл.

— О’кей, я… ну да, я немного за ней потаскался. Чисто поиграть. Чисто поиграть. Но машину ее я не трогал. Я никогда…

Я врезал кулаком ему в брюхо. Воздух резко вырвался из его легких, и он начал хлопать ртом, пытаясь продышаться.

— Ну ладно, Коди. Поиграть решил, значит. Сейчас у нас заканчивается второй тайм. Усвой одно: если я услышу, что в этом городе женщина — любая женщина — подвергается преследованию… Если женщину изнасилуют… Если у нее, мать твою, прическа растреплется. Коди, я просто решу, что это твоя вина. И тогда мы вернемся.

— И отправим твою тупую жопу в инвалидное кресло, — добавил Бубба.

Судя по хриплому выдоху, Коди Фальку удалось заставить свои легкие снова заработать.

— Скажи, что понял меня, Коди.

— Я все понял, — с трудом проговорил он.

Я взглянул на Буббу. Тот пожал плечами. Я кивнул.

Бубба свинтил глушитель с пистолета, положил его в карман плаща, убрал револьвер в другой. Подошел к стене и поднял теннисную ракетку. Затем вернулся обратно, навис над Коди Фальком.

Я сказал:

— Тебе необходимо понять, насколько мы серьезны, Коди.

— Я понимаю! Понимаю! — Теперь он верещал.

— Думаешь, он понимает? — спросил я Буббу.

— Думаю, понимает, — ответил он.

Булькающий вздох облегчения вырвался из груди Коди, и он взглянул на Буббу с выражением лица настолько благодарным, что мне даже стало немного неудобно.

Бубба улыбнулся и обрушил ракетку в пах Коди Фальку.

Коди согнулся, словно копчик его внезапно охватило пламя. Изо рта его вырвалась отрыжка поистине рекордной громкости, он схватился за живот и судорожно разразился потоком рвоты.

Бубба сказал:

— Это я так, на всякий случай. — И швырнул ракетку куда-то за капот машины.

Я смотрел, как Коди пытается совладать с разрядами боли, простреливавшими все его тело, крутившими ему кишки, и грудь, и легкие. Пот катился с его лица, словно летний ливень.

Бубба открыл небольшую деревянную дверь, ведущую из гаража.

Через какое-то время Коди повернул голову в мою сторону, и гримаса на его лице напомнила оскал скелета.

Я взглянул ему в глаза, чтобы проверить — превратится ли его страх в ярость, сменится ли слабость привычным чувством превосходства, свойственным прирожденным хищникам. Я ждал, увижу ли то же самое, что увидела Карен Николс на парковке, то же самое, что увидел я перед тем, как Бубба в первый раз нажал на спусковой крючок пистолета.

Я подождал еще немного.

Боль начала утихать, и гримаса на лице Коди Фалька чуть ослабла; кожа на лбу слегка расслабилась, дыхание стало более-менее нормальным. Но страх остался. Он засел глубоко, и я знал, что пройдет несколько дней, прежде чем Коди сможет спать больше одного-двух часов. Пройдет несколько месяцев, прежде чем он сможет заставить себя закрыть дверь