Сборник фантастики. Золотой фонд - Амброз Бирс

– Более чем достаточно, – сказала женщина. – Спасибо!

И все трое засмеялись.

Я чувствовал себя сконфуженным. Я попытался рассказать им то, что видел, и не мог. Они все время смеялись над моей бессвязной речью.

– Вы еще услышите об этом, – сказал я и пошел домой.

Жена же немало испугалась, увидев мое осунувшееся лицо.

Я прошел в столовую, сел и выпил немного вина. Когда пришел в себя, я смог рассказать ей то, что видел. Обед, успевший полностью остыть, во время моего рассказа так и остался нетронутым.

– В одном я могу тебя успокоить, – сказал я, видя ее волнение, возбужденное моим рассказом: – это самые неповоротливые существа, которых я когда-либо видел. Они могут завладеть ямой и убивать всех людей, которые подойдут к ним близко, но вылезть из нее они не смогут… Но какие они ужасные!

– Не говори, милый! – сказала жена, сморщив брови, она положила свою руку на мою.

– Бедный Огилви, – проговорил я. – Подумать только, что, может быть, он лежит там мертвый…

Моя жена, по крайней мере, не нашла мой рассказ неправдоподобным. Но, заметив, как она побледнела, я взял себя в руки и прекратил описывать все увиденные мною ужасы.

– Они могут прийти и сюда, – повторила она несколько раз.

Я заставил ее выпить вина и постарался успокоить.

– Они еле двигаются, – сказал я.

Чтобы ободрить себя и ее, я начал повторять все, что говорил мне Огилви о невозможности длительного пребывания марсиан не Земле. Особенное значение я придавал вопросу о силе притяжения. На поверхности Земли сила притяжения и три раза больше, чем на Марсе. Поэтому марсианин весит на Земле втрое больше, чем на Марсе, тогда как его мускульная сила остается такой же, как была. Таким образом, ему будет не под силу носить свое собственное тело. На самом деле это было общее мнение. И «Таймс» и «Дейли Телеграф», вышедшие на другой день, утверждали то же самое – но обе газеты, как и я, совершенно упустили из виду два фактора, менявшие дело.

Как известно, атмосфера Земли содержит гораздо больше кислорода и гораздо меньше аргона, чем атмосфера Марса. Возбуждающее действие избытка кислорода на марсиан, бесспорно, является противовесом увеличению веса их тела. А во-вторых, все мы проглядели тот факт, что с такими механическими приспособлениями, какими обладали марсиане, они могут, в случае нужды, обойтись и без применения мышечной силы.

Тогда я не принял во внимание этих соображений, и поэтому моя аргументация немного хромала. Подкрепившись пищей и вином, окруженный привычной домашней обстановкой и поддерживаемый сознанием необходимости успокоить жену, я и сам мало-помалу стал спокойнее.

– Они сделали большую глупость, – сказал я, отпивая вино из стакана. – Они опасны только потому, что сами обезумели от страха. Может быть, они не ожидали встретить здесь живых существ. Во всяком случае всегда можно бросить бомбу в яму: она их всех убьет.

Странное возбуждение после пережитых волнений, без сомнения, сильно обострило во мне силу восприимчивости. Я до сих пор необыкновенно живо помню наш обед. Милое, встревоженное лицо жены, выглядывавшее на меня из-под шелкового розового абажура лампы, белая скатерть, уставленная серебряной и хрустальной посудой (в те дни даже писатели-философы позволяли себе такую маленькую роскошь), пурпурно-красное вино в стакане – все это запечатлелось с фотографической точностью в моем мозгу. В конце стола сидел я сам, щелкал орехи, потягивал сигару, сожалел о неосторожности Огилви и осуждал близорукую трусость марсиан.

Так, вероятно, рассуждал, сидя в своем гнезде, какой-нибудь почтенный додо на острове Маврикия, когда туда высадилась горсточка безжалостных матросов в погоне за животной пищей.

– Завтра мы заклюем их до смерти, моя милая! – говорил я.

Я не знал тогда, что это был мой последний обед в культурной обстановке, перед началом целого ряда необычайных и даже ужасных дней.

Из всех странных и удивительных вещей, которые произошли в эту пятницу, самой странной была для меня несовместимость повседневного хода жизни с первыми признаками начала целого ряда событий, которые должны были перевернуть вверх дном весь социальный строй этой жизни.

Если бы кто-нибудь в пятницу ночью, вооружившись циркулем, провел мысленно круг с радиусом в пять миль вокруг песчаных ям Уокинга, то уверен, что вне этого круга не нашел бы ни одного человека, за исключением лишь родственников Стента, двух или трех велосипедистов да лондонцев, лежавших мертвыми на поле, чьи привычки и чье настроение были нарушены пришельцами с Марса. Многие, конечно, слышали о цилиндре и в свободные часы, может быть, даже беседовали об этом, но несомненно, что это событие не вызвало такой сенсации, какую вызвал бы, например, наш ультиматум Германии.

В Лондоне телеграмма бедняги Гендерсона с описанием снаряда и его постепенного отвинчивания была принята за газетную утку, и редактор вечернего листка запросил по телеграфу Гендерсона о подтверждении. Но так как ответа не получил – Гендерсон к этому времени уже погиб, – то редакция решила не выпускать дополнительного номера с этим известием. Даже в пределах упомянутого воображаемого пятимильного круга большинство людей оставались равнодушными. Отношение женщин и мужчин к моему рассказу о событиях я уже описывал. Люди обедали и ужинали, как всегда; рабочие, закончив день на фабрике, копались у себя в саду, детей укладывали спать в обычный час, молодежь и влюбленные парочки гуляли по улицам, а ученые сидели за своими книгами.

Да, возможно, на улицах было больше оживления, вероятно, в кабаках и трактирах явилась новая тема для разговоров, там и сям появлялись очевидцы последних событий и вызывали своим рассказом крики и испуганные возгласы. Но в общем жизнь продолжала идти своим обычным, повседневным ходом, люди продолжали работать, есть, пить и спать, как раньше – как будто никакой планеты Марс и не существовало. То же самое было на станциях железных дорог в Уокинге, Хорселле и Чобхеме.

На узловом пункте в Уокинге поезда приходили, отходили и передвигались на запасной путь, пассажиры выходили и ждали на вокзале – словом, все шло своим заведенным порядком. Мальчишка-газетчик из города продавал, невзирая на монополию мистера Смитса, листки с последними известиями, и его выкрики «люди с Марса» смешивались со звоном и грохотом багажных тележек и резкими свистками паровозов. В девять часов на станцию прибежали несколько человек с невероятными рассказами о событиях на поле, но их появление так же мало нарушило общий порядок, как появление пьяных. Пассажиры, которые ехали в Лондон и выглядывали в темноту из окон вагона, видели странные, вспыхивающие, то появляющиеся, то снова исчезающие, искорки света со стороны Хорселла, видели красное пламя, с тянувшейся от него к звездам тонкой завесой дыма, и думали, что это горит вереск. Только на повороте, огибающем поле, можно было заметить, что случилось что-то неладное. На границе Уокинга горело с полдюжины дач. Во всех трех деревнях, в домах, обращенных окнами в поле, горел свет – их обитатели не ложились спать до зари.