Том 4 - Василий Ян

На склоне холма из снега поднимались каменные, грубо высеченные идолы. Наполовину, от земли до пояса, это были столбы, а выше были высечены и руки, и голова с выпуклыми глазами. Среди них были и деревянные, размалеванные пестрыми красками, с черными лицами. Близ высокого, необычайной толщины и древности дуба с оголенными сучьями врылась в снежный сугроб покосившаяся землянка с одним небольшим оконцем.

— Дедушка, поди, уж дома, — сказал уверенно Савоська. — Вишь, из трубы дымок вьется. — И мальчик закричал, стуча в окно: — Дед Микола, выходи, к тебе гости пришли.

Дверь, отодвигая пушистый снег, приоткрылась, из щели сперва показалась длинная седая борода, а за ней протиснулся и сам Микола, вглядываясь белесыми глазами во вновь прибывших.

— Не узнал меня, что ли? — спросил путник. — Я с тобой, дедушка, уже беседу держал в избе рыбака Петра.

— Узнал, узнал! Али помолиться пришел? — дребезжащим голосом спросил старик. — Только моих богов не тронь. А то старый Пеко осерчает и такую бурю подымет на озере, такие волны на берег выкатит, что всех нас, как щепки, смоет.

— Упаси Господи! Зачем богов гневить! Я не за тем пришел, а хотел у тебя разузнать, долго ли еще на озере лед простоит. Говорят, что скоро «мокрик» подует и ледоходом озеро взбаламутит.

— Да я уж тебе сказывал: на святого Федула «мокрик» подует — и по реке Великой лед вспучится и приплывет в озеро. Тут и шуга пойдет. Вода поверх льда потечет. Лед станет ломаться, и тогда ни проходу, ни проезду по озеру Пейпусу уже не будет, пока лед не затолкается в реку Нарову, а оттуда — в море. Тогда без боязни спускай челны на воду.

Путник все посматривал то на древний дуб, на его вершину, то на белую, засыпанную снегом гладь озера.

— Как, летом дуб покрывается листьями али стоит сухой?

— Какой там сухой! Весна придет — и дуб зазеленеет, а осенью желудей насыплет цельный куль.

— А помнишь ли ты, дедушка, когда ты мальцом был, вот таким, как Савоська, лазил ли ты на его верхушку за птичьими гнездами, али на него нельзя влезть?

— Вестимо, лазил! И когда мальчонкой был, и позднее — парнем; только тогда уж не за гнездами, а лазил я на верхушку дуба и там солому жег. В ту пору через пролив, на Вороний камень, приходила девушка Марьюшка и тоже жгла солому на берегу, а я смекал тогда, что она меня дожидается. Тут я на челноке выплывал, и на Вороньем камне мы встречались, на высокой скале вместе сидели и песни пели. Давно это было, а вот как сейчас все помню. Только нет больше Марьюшки, да и я бобылем живу, моих богов стерегу.

— А что там за гнезда наверху? Вороньи?

— Нет! Много лет жил на дубу том ястреб то ли орел, летал над озером, чирков бил, а прошлое лето куда-то сгинул, и что-то боле не видать его.

— А ну-ка, Савоська, — обратился путник к мальчику, терпеливо стоявшему близ него, — сможешь ли ты взобраться наверх?

— Вестимо, могу. Впервой, что ли, мне туда лазить?

Путник с мальчиком влезли на вершину дуба, где оказалось покинутое ястребиное гнездо. Там они привязали к большому суку конец кожаного аркана и, свернув его, оставили между ветвей.

Спустившись вниз, гость увидел Петра, отца Савоськи, пришедшего разыскивать мальчика. Гость объяснил ему, как Савоська может помочь в общем ратном деле:

— Послушай, хозяин! Меня зовут Гаврила Олексич, я дружинник Александра Ярославича. Князю надобно узнать день, когда сверху, от Пскова, по реке Великой тронется весенний ледоход. Поэтому нужно, чтобы Савоська почаще влезал на дуб и посматривал в сторону Пскова. Когда он увидит, что в той стороне загораются костры, он зажжет и свой костер на верхушке дерева. Пусть дедушка Микола держит наготове сухую солому и горшок с горячими углями; его Савоська втащит наверх на оставленном мною кожаном ремне и подожжет сноп соломы. Справишься ли ты с этим, малец?

— Сделаю, все сделаю! Уж я-то не просплю! — радовался Савоська и прыгал на месте. — А Колобок сторожить нас будет внизу, под дубом, и тотчас почует злых людей, ежели они станут подходить близко.

Глава IX

ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ

…И нача имя слыти великого князя Александра Ярославича по всем странам, от моря Варяжского и до моря Понтьского [72]… даже и до Рима великого: распространи бо ся имя перед тмы тмами и перед тысящи тысящами.

Александр выступил из Пскова во главе своей дружины. За ним следовали еще несколько конных отрядов охочих людей, наскоро собранных из разных мест Новгородской земли. Яша Полочанин проскакал вперед и оказался рядом с Александром.

— Чего ты ожидаешь? — спросил он князя.

— Немцы собираются на западном и северном берегу озера. Их немало, и они, кроме того, видно, ждут еще новой подмоги из Юрьева и Риги. Потому они и медлят. Рядом с их лагерем замечены лагеря еми, ливов и чуди. Думаю, что они готовятся на нас напасть первые, и мы должны быть наготове.

Они ехали по льду вдоль западного берега озера и внимательно следили за тем, как дальше к северу, на опушке молодого леса, показывались немцы, собирались небольшими группами и опять скрывались.

— Как будто нужно ждать, что немцы скоро ударят, — сказал Александр. — Видно, к чему-то готовятся.

Никто из пришедших к озеру отрядов ясно не представлял себе, как именно произойдет битва, но все доверяли смелому князю, его пламенной решимости, его умению перехитрить опасного врага.

Уже близился полдень. Александр, верхом на гнедом коне, не раз побывавшем в боевых схватках, стоял у Вороньего камня и пристально вглядывался в немецкую сторону, где выползали отдельные отряды всадников с крестами на плащах.

Князь с тревогой посматривал на восток, откуда по главному пути — большаку — должны были стягиваться новые пешие и конные русские бойцы.

«Поспеют ли? Хватит ли у нас силы, чтобы сперва сдержать, а потом опрокинуть немцев? Денька бы два-три протянуть, так наших новгородцев привалила бы целая туча», — думал Александр и делился своими тревожными мыслями с Гаврилой Олексичем. Тот заметил:

— А не ты ли говорил: «Если ждешь нападения врага, то скорей сам бросайся на него и опрокидывай на спину»?

— Не всегда так можно сделать. Самое главное — понять вовремя, что задумал недруг, и поразить его так, как он не ожидает.

В это время к Александру подошли одетые в шкуры рыбаки с топорами за поясом и баграми в руках. С ними шагал сухопарый чужеземец в коротком полушубке, с настороженным взглядом серых глаз и очень длинными светлыми усами.

Александр покосился на него:

— Это что за добрый молодец?

Рыбаки рассказали, что ночью, в снежную бурю, они услышали его крики о помощи, нашли полузамерзшего, притащили в свой шалаш и отогрели.

— Похвально сделали! А ты отчего от рыцарей ушел? — обратился к усачу Александр.

— Не ушел, а сбежал. Я не хотел больше с крыжаками быть.

— Почему? — спросил Александр.

— Волки, а не люди. Злое племя!

— А ты кто? Откуда родом?

— Отец был лях. Служил у купца в Герцике на Двине. Там немцы всех молодых парней похватали и погнали воевать. А прежде я с нашими купцами ездил: и в Киеве, и в Новгороде побывал, и даже по-вашему говорить немного научился.

— Куда же ты теперь собрался?

— Иду по свету, правду ищу.

— Правду ищешь? Она — с нами. Пришел как раз куда надо.

— Тогда позволь, преславный воевода, я подле тебя и останусь. Если коня не дашь, пешим буду драться.

— С кем?

— С ними, с рыцарями-меченосцами. Наконец-то я до них доберусь и сразу отплачу за все обиды!

— Перекрестись!

Усач перекрестился три раза с левого плеча на правое.

— Не по-нашему крестится! — заметил один из дружинников.

— Не беда! Лишь бы дрался по-нашему, а Бог один и правда одна.

— Очень прошу тебя, княже, позволь остаться при тебе!

— Оставайся, — спокойно сказал Александр.

Прискакал Яша Полочанин и осадил коня, обдав всех снежной пылью.

— Вот, Яша, мне как раз тебя и надо. Возьми в свою сотню этого воина. К твоей сотне много шатунов пристало, пригодится и этот.

— Ступай за мной, — сказал Яша. — Коня у тебя, видно, нет. Дам я тебе коня каракового, длинногривого. Не посетуй, что он больно лютый и кусается. Когда в тебе хозяина почует, то покорится.

— Не боюсь! Постараюсь на нем добрую славу заслужить! — Усач выпрямился и, бодрый, будто забыв усталость, весело зашагал по глубокому снегу за Яшей Полочанином, оправляя свой короткий полушубок.

Пересев на запасного коня, с виду холодный и спокойный, но внутри весь горя тревогой, Александр продолжал объезжать сторожевые заставы, расспрашивая беглецов, пробиравшихся с немецкой стороны. Один разведчик из чудинцев прибежал на лыжах и рассказал, что к немцам прибывают всё новые и новые отряды всадников в железных латах.