Резидент свидетельствует - Синицын Елисей

Ведь одно из главных условий его — это всего лишь восстановление советско-финского договора 1940 года и отвода финских войск к границе 1940 года. Какая страна-победительница предложит почти побежденной стране такие условия без ее оккупации!

Паасикиви, подняв голову, расстроенно сказал ей, что его правительство прочно связало себя с Германией и, к сожалению (так и сказал), все еще рассчитывает на их общую победу над Советским Союзом.

Это будет, по его мнению, главным препятствием к заключению перемирия на предъявленных условиях.

Дней десять спустя, когда в Финляндии стали известны советские условия перемирия, то вокруг этих предложений в стране развернулась острая борьба. Гитлеровская Германия применила «выкручивание рук», и финское правительство с согласия парламента 17 марта 1944 года дало отрицательный ответ на советское предложение о перемирии. Финские реакционные силы все еще надеялись на победу.

Советскому Союзу при таком ответе ничего не оставалось, как мощными ударами на Карельском перешейке и в Южной Карелии разгромить финскую армию, освободить всю северную часть Ленинградской области, все занятые районы в Карело-Финской республике. Только такой разгром финской армии заставил правительство Финляндии 25 августа 1944 года просить Советский Союз о перемирии…

Любовная драма и любовный фарс в Швеции

Весной 1944 года один из наших разведчиков зашел ко мне и рассказал следующую историю.

Один промышленник средней руки месяц тому назад устроил торжественный ужин в своей загородной резиденции для советских дипломатов во главе с Коллонтай. В их числе поехал и Р., как переводчик шведского языка. Со стороны хозяина присутствовали только многочисленные члены семьи и родственники. В их числе была девушка лет 18–19, поразившая Р. своей красотой. Ему показалось, что девушка, глядя на него, призывно улыбалась своими большими голубыми глазами.

Надо сказать, что Р. стоил такого внимания. Он был выше среднего роста, спортивного склада, блондин с серыми глазами. Словом, соответствовал всем тем качествам, которые требовала Екатерина II при приеме на дипломатическую службу.

— Когда ужин кончился, — сказал Р., — все вышли в гостиную, чтобы поговорить за чашкой кофе, а девушка подошла ко мне и, взяв за руку, увела в сад. Отойдя в сторону от веранды, она, прижавшись ко мне, первая начала меня целовать, нашептывая, что влюбилась с первого взгляда.

Конечно, девушка очень понравилась ему, и он от ее поцелуев не уклонялся. Возвращаясь в дом, она взяла с него слово встретиться с ней в ближайшее время без присутствия посторонних. Он дал согласие на встречу.

Теперь Р. хотел посоветоваться со мной, идти ему к ней или отказаться, поскольку и на этот раз без поцелуев не обойдется.

— Когда она обнимает и целует, то я чувствую, что она вся прилипает ко мне. Откровенно говоря, я боюсь, что не устою от ее ласки, — заключил он свою исповедь.

— Не мне тебе говорить, что интимная связь с иностранкой не рекомендуется. Однако в твоем случае не пойти к девушке, которой ты это обещал, было бы хамством. Тебе, конечно, надо пойти и сказать ей, что у тебя в Москве невеста и поэтому ты считаешь дальнейшие встречи невозможными.

— Я согласен, другого выхода нет, — ответил Р.

После встречи с девушкой он снова пришел ко мне и рассказал, что на этой встрече она вела себя как и в первый раз — начала с поцелуев, повторяя: люблю, люблю. Потом она вполне серьезно сказала о своем желании выйти за него замуж и готовности поехать с ним хоть на Северный полюс. Для начала они могут тайно обвенчаться, отец очень любит ее и, узнав об этом, простит прегрешение.

— Какой ты видишь выход из этой истории? — спросил я молодого человека.

— Я думал над этим и пришел к выводу, что лучше всего — это мой отъезд в Советский Союз, и чем скорее, тем лучше, — ответил Р.

Мне его ответ понравился, так как и мои размышления вели к такому решению проблемы. Перед тем как писать в Центр о случившемся с Р., решил переговорить с Коллонтай и выяснить ее мнение.

Когда она узнала, кто отец этой девушки, то сказала, что это один из крупнейших промышленников Швеции. Было бы несчастьем, если бы его дочь и наш атташе посольства совершили подобную авантюру. Она думает, что отец не даст согласия на ее брак с советским гражданином.

— Как вы думаете поступить в этом случае? — спросила она.

— По-моему, Р. надо отозвать из Швеции и немедленно.

— Я считаю, что это единственный выход из создавшейся ситуации, — подчеркнула Коллонтай.

Телеграмма была послана. Через два дня мы получили согласие на откомандирование атташе посольства в Москву. В тот же день пригласил к себе Р. и объявил о согласии Москвы на его отъезд на родину.

Вернувшись с последней в их жизни встречи, Р. рассказал, что когда сообщил о своем отъезде на месяц в Москву, девушка расплакалась, повторяя: это конец… это конец, мы больше не встретимся.

Через три дня после их встречи Р. улетел в Москву. Обратно он не вернулся.

Конечно, в этой истории мог быть и другой конец, если бы наша разведка решила породнить разведчика с крупнейшим магнатом Швеции, но кто знает, чем бы все это кончилось…

В конце апреля 1944 года из Москвы поступило указание, чтобы в определенном месте и в назначенное время я провел встречу с человеком, который, возвращаясь из Финляндии, сделает остановку на один день в Стокгольме. Он передаст мне информацию о военной и политической обстановке в Финляндии, полученную им. Местом встречи называлась квартира нашего разведчика Г. Меня это крайне удивило, и я пошел к резиденту для объяснения. Заявил ему, что считаю недопустимым подвергать себя опасности расшифровки перед шведской контрразведкой. Ведь квартира Г. и сам он наверняка находятся под наблюдением «наружки». В этой связи мы подвергаем провалу и весьма ценного источника информации.

— Как же вы могли сообщить Центру место встречи, не переговорив со мной? — спросил я резидента ТТ. — Здесь, в Швеции, мы имеем весьма опытную контрразведку. Я недавно решил проверить, нахожусь ли под наружным наблюдением, и пошел в город, наметив целью посещение одной картинной галереи. Вначале даже не предпринимал попытку проверки, идет ли за мной «наружка», но как только начал проверять, то обнаружил, что меня «ведут» два «наружника» — один шел за мной метрах в ста, а другой следовал по параллельной улице, наблюдая мой проход на углах переулков, соединяющих эти улицы. Это весьма хитрый и опасный для нас метод слежки. Когда я зашел в картинную галерею, то минут через десять в нее зашел тот, который «вел» меня с параллельной улицы. Сейчас, — сказал я резиденту, — изменить место встречи нельзя, и поэтому провести ее должен хозяин квартиры.

Резидент пригласил к себе Г. и сказал, что в интересах безопасности ему следовало бы встретиться с приезжим. Тот категорически отказался, сославшись на указание Москвы о том, кто должен провести встречу с источником. Короче говоря, пришлось идти мне. Чтобы ввести в заблуждение портье дома, я купил огромный букет роз, коробку конфет и пошел к смазливой жене Г. в его отсутствие. Когда вошел в дом, портье возился с чем-то и, бегло взглянув на меня, не спросил, к кому я иду. Это уже половина удачи. Через час, как было условлено, пришел источник и, когда я спросил его о портье, ответил, что его на месте не было. Это уже победа. Хозяйка поставила нам кофе, а сама ушла в другую комнату.

Собеседник рассказал, что происходило в финских политических и военных кругах с февраля 1944 года, когда Паасикиви получил у Коллонтай условия перемирия, которые вскоре были опубликованы во всех газетах, и до резкого вмешательства Гитлера, требовавшего прекратить переговоры с СССР. Маннергейм и Рюти гарантировали немцам, что Финляндия до конца дней будет воевать на стороне Германии.