Вслед за Великой Богиней - Аркадий Захаров

А в Тобольск для следствия был направлен гвардии-майор Иван Лихарев со товарищи, среди которых был лейб-гвардии капрал Максим Пушкин. Мы не знаем, к какой из ветвей рода Пушкиных он принадлежал, но его служба в лейб-гвардии свидетельствует о его дворянском происхождении. Максиму Пушкину выпала честь расследовать злоупотребления в Иркутске. Первым делом Максим Пушкин и его сотоварищи взялись за ревизию приходно-расходных книг приказной избы.

Царские контролеры дотошно проверяли, куда ушли каждая шкурка соболя, черно-бурой лисицы, куницы и белки. Иркутские летописи сообщают о Пушкине, что он вел себя «благопристойно, соблюдал во всем умеренность, не терпел корыстолюбия, себя вел весьма строго, лихоимственных подарков и взятков ни от кого и ничего не принимал». Дело о пограблении торгового каравана раскрылось, и за злоупотребления воеводе Ракитину пришлось в сопровождении Максима Пушкина с помощниками отправиться в Санкт-Петербург перед «Петровы очи» и под суд, обрекший его на смертную казнь.

Мог ли Александр Пушкин, интересовавшийся эпохой Петра I и буквально всем, вплоть до анекдотов, что связано с его именем, знать историю сибирской петровской коллекции?

Мог. Не мог не знать. И очевидно — знал. И, вероятно, история ее спрессовалась у поэта всего в две краткие строчки, возможно затем, чтобы проявиться когда-нибудь впоследствии в большой сибирской поэме или повести.

Историю петровской ревизии в Иркутске и другие сибирские истории А. С. Пушкин мог слышать от И. Т. Калашникова, сослуживца М. М. Сперанского и П. А. Словцова, потомственного, в третьем поколении, чиновника иркутской губернской канцелярии. Его отец, Т. П. Калашников, всю жизнь отслуживший в Иркутской казенной палате и в Хозяйственной экспедиции, оставил после себя записки — «Жизнь незнаменитого Тимофея Петровича Калашникова, простым слогом описанная с 1762 по 1794 год». Служба деда и отца была источником всевозможных рассказов о делах иркутских и камчатских для его многочисленной семьи в длинные сибирские вечера, когда в Иркутске главным развлечением были семейные застолья да беседы.

Иван Тимофеевич Калашников стал сочинять стихи уже в детские годы. В 1813 году за оду на изгнание врага из России он получил подарок от вице-губернатора — пятитомник лучших российских стихотворений. Под влиянием П. А. Словцова, Калашников стал пробовать свои силы в прозе. По ходатайству Словцова его этюды печатают «Казанские известия». На одаренного канцеляриста обратил внимание М. М. Сперанский, и с этого момента его карьера пошла в гору — в 1822 году по предложению Сперанского Иван Тимофеевич Калашников назначается советником Тобольского губернского правления, получает в награду за усердную службу золотые часы. А еще через год он уже служит в Петербурге в должности столоначальника Министерства внутренних дел. Заботами Словцова, Сперанского, близкого к ним петербуржца П. Г. Масальского Калашников вошел в избранное общество. На дочери Масальского Елизавете Петровне он женится, а благодаря ее брату Константину, довольно известному в те времена писателю, входит в круг петербургских литераторов. Естественно предположить, что Калашников оказался коротко знаком с дочерью своего протеже и благодетеля Сперанского — Е. М. Фроловой-Багреевой и с ее другом Александром Пушкиным. Фролова-Багреева проживала в С.-Петербурге вместе с отцом. В ее салоне собирались все знаменитости: ученые, артисты, писатели, в том числе и А. С. Пушкин, который с ней особенно дружил. В своем письме к Н. Н. Гончаровой он сам это подтверждает: «Вчера m-me Багреева, дочь Сперанского, присылала за мной, чтобы "вымыть" мне голову за то, что я не исполнил формальностей — но, в самом деле, у меня не хватает сил. Я мало езжу в свет». Из текста письма следует, что Фролова-Багреева присылала за Пушкиным, потому что он не появился в ее салоне накануне, как следовало. Ее отец Сперанский имел слабость талантливых людей держать от себя поблизости. Так, другой тоболяк, будущий декабрист Г. С. Батеньков, после перевода в С.-Петербург и до самой ссылки проживал в доме М. М. Сперанского. Возможно предположить, что Сперанский на первом этапе карьеры другого своего любимца — Калашникова не изменил своего обыкновения и по отношению к нему.

Вышесказанное способствовало не только литературным успехам Калашникова, но и расширению его светских и литературных знакомств. Во всяком случае, Пушкин в начале апреля 1833 года пишет ему как совершенно старому знакомому: «Вы спрашиваете моего мнения о "Камчадалке". Откровенность под моим пером может показаться Вам простою учтивостью. Я хочу лучше повторить Вам мнение Крылова, великого знатока и беспристрастного ценителя истинного таланта. Прочитав "Дочь Жолобова", он мне сказал: "ни одного из русских романов я не читывал с большим удовольствием". "Камчадалка", верно, не ниже Вашего первого произведения. Сколько я мог заметить, часть публики, которая судит о книгах не по объяснению газет, а по собственному впечатлению, полюбила Вас и с полным радушием приняла обе Ваши пьесы».

Подробнее о жизни и литературном наследии И. Т. Калашникова можно прочитать в первом томе «Очерков русской литературы Сибири», изданном в 1982 году Институтом истории филологии и философии Сибирского отделения АН СССР.

Верста двадцать четвертая

Ой вы, кони буры-сивы…

Предо мною конный ряд;

Два коня в ряду стоят,

Молодые, вороные,

Вьются гривы золотые…

Из всех загадок, искусно упрятанных Пушкиным между строчек «Сказки о царе Салтане», торговля «донскими жеребцами» задала работы более других. Никак не согласовывались донские жеребцы с версией о сибирских корнях «Сказки». В отличие от других корабельщиков, из ответов торговцев конями не следует, что они родом из Салтанова царства:

Мы объехали весь свет,Торговали мы конями,Всё донскими жеребцами,А теперь нам вышел срок —И лежит нам путь далек:Мимо острова Буяна,В царство славного Салтана…

То есть корабельщики сообщают Гвидону, что торговали конями по всему свету, а теперь настало время ехать торговать в Салтаново царство, поскольку «вышел срок». Возможно, под этим следует понимать, что торговые гости спешат проданных коней доставить ко вполне определенному сроку — к открытию ярмарки. А ярмарки в Сибирском царстве бывали знатные: Тобольская, Ялуторовская, Тюменская и уж, конечно, Ирбитская. В библиотеке у Пушкина была книга «Дневные записки путешествия Ивана Лепехина, совершенного в 1771 году».

Академик Лепехин приводит в ней красочное и подробное описание Ирбитской ярмарки: «С китайских границ привозят китайки лощеные и нелощеные разных цветов, голи или камки, фанзы, канфы, легкие парчи, шелк сырец и сучной, лаковую фарфоровую и фаянсовую посуду, чай зеленой и черной, кирпичный или твердый чай, белый чай, разные краски, всякие мелочи, как-то трубки курительные, стекла зажигательные, шелком шитые картины и прочее. Из дальней Сибири идут товары, в мягкой рухляди состоящие, как — куницы, соболи, горностаи, белки, песцы, волки, лисицы, выдры, россомахи, бобры, оленины и лосины. С подобным сим товаром приезжают Вогуличи иБерезовцы.

Оренбургская линия снабдевает сие торжище наипаче бухарскими и хивинскими товарами, которые состоят из камчатых бумаг, как простой, так и крашеной, в разных выбойках, полушелковых материях, верблюжьем волосе и сделанными из него материи.

Отуда же привозятся овчинки, мерлушки и тулупы, и особливый род орехов, чинар прозываемое; копытчатое серебро, золото как песочное, так и в персидских деньгах редко на Ирбите видеть можно, но оно ныне предоставлено для оренбургского торгу».

(Опять нам встречается серебро и злато! Заметим, что ниточка от него тянется к Оренбургу, в котором Пушкин побывал.) «…От архангелогородского порту привозят купцы сахар, французскую водку, разные виноградные вина, сукна, холст, лимоны, сласти разные и шелковые материи… Надобно знать все пути, по которым с разных сторон товары привозятся. Китайские товары с Кяхты везут или сухим путем, или водою. Сухим путем привозятся с границы в Иркутск, из оного в Томск, оттуда в Тару, а из Тары в Тобольск. От границы до Тобольска считают 3500 верст, от Тобольска до Тюмени 254 версты, от Тюмени до Ирбитского торжища 160 верст. По такому расстоянию за провоз каждого пуда платится с лишком два рубля. Водяной путь также от самой границы начинается. Сперва плывут рекою Селенгою до Байкала; из Байкала проходят рекою Ангарою; из Ангары выходят в Енисей, по которому спускаются до Енисейска, где, перебравшись через волок, плывут по реке Кеть к Оби, а по Иртышу подымаются вверх до Тобольска. С прочих сторон товары привозятся гужом, выключая архангелогородские, которые по осени на судах отправляют до Устюга, а от Устюга так же зимним путем перевозятся на лошадях…»