Галльские ведьмы - Пол Андерсон

Грациллоний напоил коня, снял седло и вымыл лошадь, затем привязал ее неподалеку и дал охапку травы, в которой затерялось несколько пожухлых листочков. Тем временем он попытался вспомнить то, что знал об отшельниках. Его познания о них ограничивались слухами. Говорили, что отшельничество зародилось в Египте и затем распространилось на север, в Европу. Ярые приверженцы христианства уходили в затворники, чтобы быть наедине с Богом, подальше от мирских искушений и религиозных распрей. Верующие, в том числе инакомыслящие крестьяне-язычники, часто искали встречи с этими святыми людьми, которые, несомненно, обладали выдающейся мудростью и властью.

Корентин не совсем подпадал под такое представление. Хоть по виду он был грубоват, но, похоже, некогда получил хорошее образование.

Когда Грациллоний вернулся, он увидел стоявшего в речке хозяина, с закатанным выше мосластых коленей платьем. Он его не замечал, а только что-то бормотал — молился? — и шарил рукой под водой. Вскоре Корентин поднялся. В руках он держал крупную форель. Грациллоний оторопел. Рыба была живая; она поблескивала в сумрачном свете, но не трепыхалась, а лишь хватала ртом воздух.

— Угощу тебя, чем Бог послал, — тихо сказал Корентин.

Он вышел на берег и направился к хижине. Пораженный, Грациллоний пошел за ним. Внутри было темно, на грязном полу, в углублении, тлел огонь. Различить в его свете что-либо можно было только в том случае, если хорошо знать, где что находится. Корентин взял нож, лежавший на доске вместе с другими предметами.

— Господи, благослови, — сказал он, — велика милость Твоя.

Он ловко разрезал форель на две части и одну бросил в огонь. Грациллоний задохнулся от негодования. Он никогда не мог примириться с жестокостью по отношению к животным; эта рыба только что махала хвостом. Не успел Грациллоний обрести дар речи, как Корентин снова вышел. Грациллоний машинально отправился за ним. Отшельник бросил вторую половину рыбы в ручей и осенил воздух крестом. Грациллоний от удивления открыл рот — форель уплыла, как ни в чем не бывало.

Он очнулся, когда Корентин положил ему руку на плечо и тихо проговорил:

— Не бойся, сын мой. То, что ты видел, это не колдовство. Такое случается ежедневно, пока я соблюдаю пост. Так Господь насыщает меня. Почему Он удостаивает такой милостью меня, презренного грешника, я не знаю, но Он, несомненно, делает это намеренно. А теперь давай сядем и поговорим. Ты похож на человека знающего и много повидавшего, и я, одинокий отшельник, не вижу здесь никого, кроме случайно забредших сюда простых крестьян.

Грациллоний собрал всю свою волю. Он видел гораздо более странные и более жестокие вещи — и в Исе, и за его пределами, — но Корентин показался ему воплощением доброты…

— Удивительно, — произнес он.

— Чудо, — махнул рукой Корентин. — И это далеко не все чудеса, на которые способен Господь. Оглянись вокруг, сын мой, и задумайся, — он вошел в хижину и усадил гостя на стул, который в его жилище был единственным предметом мебели.

Заученным движением он положил кусок рыбы на переплетенные зеленые веточки и уселся на корточки перед жаровней, в которой тлели угли.

— Так лучше прожарится, — сказал он, — но ты наверняка очень голоден, и я не могу заставлять тебя долго ждать. Вон в том ящике ты найдешь сухари, сушеные бобы и еще что-нибудь, но, повторяю, я предлагаю их тебе лишь потому, что не хочу заставлять тебе ждать, пока приготовится рыба. Боюсь, у меня не найдет ни вина, ни эля, — он усмехнулся. — Тому, кто ужинает с отшельником, должно довольствоваться малым.

— Ты… очень добр ко мне.

В свете пламени он различил полотенце, еще одно платье, одеяло, висевшее на деревянном гвозде, плащ и седло с подушкой. Утварь, которую он успел заметить, была топорной работы, за исключением великолепного остро заточенного ножа. (Корентин не хотел, чтобы его чудесная рыба страдала от боли, когда он ее резал.) Каменный очаг, глиняный кувшин, плетеная корзина, пара деревянных чаш и ложки… Нет, постойте. Дальше от очага лежала одна доска. На ней, завернутая в отличный кусок полотна, лежала книга. Как догадался Грациллоний, это было Евангелие.

Сквозь чад и дым он различил запах готовой рыбы. У него потекли слюнки. Корентин взглянул на него и снова усмехнулся. Огонь выхватил из темноты его скуластое раскрасневшееся лицо, на котором сверкнули белоснежные зубы.

— Подкрепись, приятель, — сказал он. — Скоро мы нагрузим твой трюм.

В его латыни зазвучали нотки простолюдина.

— Давно ты здесь живешь? — спросил центурион.

Корентин пожал плечами.

— После нескольких лет поисков вечности время теряет свой смысл, — он снова заговорил как ученый человек. — Хм… Может, лет пять?

— Я не слышал о тебе, хотя был в Аквилоне три года назад.

— Почему ты должен был обо мне слышать? Я никто. Ты гораздо более интересный человек, Грациллоний.

— Но я не умею колдовать, как ты. — Корентин нахмурился.

— Я же сказал, что тут нет ни колдовства, ни языческих хитростей. Я не творю чудес. Когда я впервые убежал, чтобы замолить грехи, во сне мне явился архангел и рассказал о некоем божественном даре, который мне ниспослал Господь. Я не понял, о каком даре шла речь. Я был напуган и сбит с толку. Потом моему учителю, Мартину, в том же облике появился дьявол — вернее, в облике самого Христа — и пытался его ввести в заблуждение. — Тут он заговорил более мягким голосом: — У меня совсем расшатались нервы, но мне ничего не остается, кроме как повиноваться. Как только я тебя увидел, брат мой, то сразу понял, что мне тебя послал Господь, милость его безгранична.

Грациллоний некоторое время боролся с собой, но честность одержала верх. Он прокашлялся.

— Я буду с тобой откровенен, — сказал он. — Я не христианин.

— Да? — Корентин, казалось, был более чем удивлен. — Ты военачальник, на которого возложена важная миссия!

— Я… Я поклоняюсь богу Митре. — Корентин посмотрел на него.

— Хорошо, что ты это не скрываешь, сын мой. Мне-то все равно, но Бог не любит притворщиков.

— Нет. И мой Бог — тоже.

— Может, после того, что ты сегодня увидел, ты изменишь свое мнение.

Грациллоний покачал головой.

— Я не отрицаю могущество твоего Бога. Но мой Бог тоже силен.

Корентин кивнул.

— Я подозревал, что ты не нашей веры. Твое поведение, манера разговора, все… Перед тем как прийти сюда, я много бродил по свету.

— Если ты не хочешь, чтобы я оставался под твоей крышей, я уйду.

— О нет, нет! — Корентин поднял руку. — Господь простит. Ты мой гость. Я бы даже сказал, желанный гость. — Он улыбнулся, немного печально. — Я не надеюсь обратить тебя в нашу веру за одну ночь, а знать — лучше, чем пытаться. Давай поговорим. Твой рассказ будет платой за мое гостеприимство. Подумай, действительно ли ты тверд в своей вере. Посмотри на мир и спроси себя: как все это получилось и что наша жизнь? Подумай. — Он помолчал. — Нет, я не прошу тебя молиться по моей просьбе. Если ты исповедуешь культ Митры, то не сможешь это сделать. Я просто прошу тебя открыть свой разум. Слушай. Думай.