Зеленая женщина - Валентин Маслюков

— Опять чудеса? — спросил Генрих с недоумением.

— Но эту пачку я не вскрывала! Точно. Потому что я как раз думала!

В последнем Генрих, видимо, как раз и сомневался — он усмехнулся, не скрывая иронии.

Это была обыкновенная с виду пачка кофейных зерен в мягкой упаковке. Вероника расправила надорванный верх и заглянула внутрь.

— Хорошо помню: подержала в руках и решила не вскрывать. Я вообще сегодня кофемолкой не пользовалась! Абсолютно! — настаивала она сердито. — Вот же! Тут достаточно было.

Рядом с буфетом на открытой стойке Евгения Францевна устроила нечто вроде кухоньки: плитка со следами сбежавшей гущи, кофемолка, чайник, прозрачная банка с остатками намолотого кофе. Эту банку, раздраженная общими непониманием, Вероника и имела в виду. Намолотого впрок кофе ей хватило сегодня на две порции.

— Кто-то позаглядывал во все горшки и просочился под дверью, — язвительно хмыкнул Кацупо.

И выразил, пожалуй, общее мнение. Не то, чтоб Веронике не верили, люди просто устали от небылиц. Скоро разговор сбился на постороннее, да и Вероника как будто уже не решалась настаивать на своем.

Когда зазвенел телефон, все примолкли. Аня стояла рядом, тут же оказалась и Нина Ковель, художник по свету, взгромоздился на стол Кацупо, — все обернулись, глядели… и никто не брал трубку. И только Аня, наверное, не слышала в телефонном трезвоне того мистического предостережения, который повергло всех в нерешительность.

— Да, театр, — бросила она, нагнувшись над столом в намерении сейчас же вернуть трубку на место. — Да, театр балета… Вячеслав Владимирович? Колмогоров? — Последний вопрос заставил ее выпрямиться. — Его нет… — возразила она наконец мягко и по какому-то общему похожему на вздох движению, увидела, что ее поняли. Смерть Колмогорова, потрясение слишком сильное и недавнее, чтобы сколько-нибудь полно его осмыслить, все еще оставалась внутренним, семейным несчастьем театра. Люди ощущали, что не ладно было бы, не ко времени разбавлять свои сложные чувства чужим любопытством. — Случилось? Что у нас случилось? — переспросила Аня и запнулась.

Богоявленская, быстро подавшись к телефону, — большой черной машине с факсом и прочими хитростями, включила динамик. По комнате разнесся мужской голос:

— Простите за такой вопрос… Что там у вас произошло?

— А кто звонит? — тянула Аня, озираясь на товарищей.

— Из газеты «Сыщик». Заместитель главного редактора Игнатий Азанович-Запольский.

— Что, есть такая газета?

— У нас тираж сто семьдесят тысяч. — «Сто семьдесят тысяч» означали легкий, в пределах корректности укор.

— Я вас слушаю, — сказала Аня.

— У нас был странный звонок…

— Да…

— Похоже на розыгрыш… — продолжал осторожничать Азанович-Запольский, не решаясь перейти к делу. Видимо, не смотря на многообещающее название газеты и колоритную, с отголоском шляхетских вольностей фамилию заместителя редактора, в «Сыщике» работали здравомыслящие люди.

— Да, я вас слушаю, — опять подтвердила Аня, не помогая собеседнику.

— Со стихами… — по капле выдавал Азанович-Запольский.

— С какими, с какими стихами?

— Не знаю… ерунда какая-то… И потом… я и это: «зима, крестьянин торжествует» — не твердо помню, а уж тут…

— Но рифмы, рифмы! Торжествуя — почуя, путь — как-нибудь, — подогнала Аня медленно громыхающий воз. — Что тут помнить!

— Ну да, — признал он. — Мысля…

— Опосля! — не удержалась Аня.

— Да, рифма строгая! — сразу ожил Азанович-Запольский. — Значит, классик этот вам… — Он хохотнул, и слышно было, как сказал что-то потише в сторону. Там, в редакции «Сыщика», надо понимать, собралась не менее заинтересованная компания. — Вы знаете этого виршеплета?

— Что он вам наплел? — сухо спросила Аня.

— Разговор сумбурный, словно человек в бреду. Вам известно, что Колмогоров мертв? А, вернее, убит. И сейчас кое-кто заметает следы. То есть какая-то, в общем… Есть моменты, я бы сказал, непонятные…

— Значит, Колмогорова убили?

— Убили, — признал со смешком собеседник.

— Оставьте это все.

— Понятно, а…

— До свидания, — перебила Аня, но не успела оборвать разговор, как Надя Соколова с изумившей всех прытью распласталась через немалых размеров стол и перехватила трубку.

— Минуточку! — крикнула Надя. Не имея времени устроиться поудобнее, она лежала на столе: — Минуточку! Когда вам звонили?

— Минут десять назад, — охотно отвечал Азанович-Запольский. — Сколько? — обратился он к кому-то из своих. — Не больше. Может, пять.

— Я Надежда Соколова из «Новых ведомостей».

— О! — красноречиво откликнулся Азанович-Запольский. — Слежу, Надежда, слежу! Наше телевидение…

Она перебила:

— Игнат, еще пара вопросов.

— Нет, действительно что-то?.. На самом деле?..

— Завтра узнаете из газет, — хмыкнула Надя, искусно балансируя на грани наглости и дружеского подначивания. Собеседник с готовностью засмеялся.

— Да мы и сами кое-что можем сообщить, — нехорошо сказал он при этом.

— Поделитесь со мной. Я тут меньше вашего знаю, — возразила Надя. И сползла наконец со стола.

— Артист балета Виктор Куцерь… Куцерь, так, есть такой?.. набросился на Колмогорова и нанес ему несколько ударов штанкетом. Несовместимая с жизнью травма.

— Штанкетом! — прыснула Надя высоким дурным голосом и оглянулась на артистов.

Народ со смутными лицами, кривясь в кислой ухмылке, толпился вокруг телефона. Новая выходка Куцеря произвела гнетущее впечатление. Кажется, несмотря на абсурд всего, чему они стали свидетелями в последние два часа, люди сохраняли не искорененную опытом уверенность, что и в абсурде есть своя мера. Люди искусства, они верили в пропорциональность явлений, которая делает неуместным бледное повторение пройденного. И потому последняя выходка Куцеря никого оправдания не имела.

Когда Виктор с неопределенной улыбкой на скуластом лице появился в дверях приемной, достаточно было, чтобы кто-то глянул, тот и этот со значением оглянулся, — и все замкнулись в очевидном без слов ожесточении: не замечать.

— Подождите, коллега, — продолжала Надя, стрельнув глазами в сторону входа, — вы же там сыщики! Как же вы не засекли звонок?.. С определителем номера, о! — она игриво вскинула бровки. — Вы там недаром штаны протираете! Диктуйте, коллега, вы молодчина.

Семь отчетливых цифр, одна за другой, прозвучали, как реплика прокурора.

— Блин! Да это ж мой телефон! — не преминул схохмить Куцерь, прежде чем кто-либо собрался обратить на него внимание и снизойти до вопроса.

— О-кей, о-кей, enough for the time being, я перезвоню, I’ll call you up later this night, — приглушенно заговорила Надя, сбиваясь для большей интимности на английский.

А Куцерь улыбался все шире, словно распираемый смехом.

— Ну вот тебе телефон, Анька. Не плачь. Вадик твой мужик с понятием. С большущим понятием. Сантиметров на двадцать пять.

Она спросила с накипающим бешенством:

— Где ключ?

Да, где ключ? — спохватились и прочие. Где ключ?

— Какой ключ?

— От кабинета, — возразила Вероника, едва сдерживаясь. — Вот кабинет. Вот дверь. — Она показала. — Ключ. Желтенький ключик такой. В кольце две кисточки красные. Я подарила их Евгении Францевне.

— Такого не помнишь?

— Такого? Нет.

— А если напомнить? — обронил Кацупо.

— Ну и гад же! — бросила Вероника.

Не так уж легко однако давалась Куцерю его неувядающая жизнерадостность. Едва улыбочка изменила ему — на мгновение, — как разладилось всё. Он будто вильнул взглядом в каком-то неловком ускользающем движении.

— На, возвращаю тебе телефон — не плачь, — возвысил он затем голос, заметив сумку Ани, брошенную на стуле у входа. Поднял двумя пальцами телефончик над зевом сумки и бросил. Мягкий хлопок: але-гоп!

— Ты в газету «Сыщик» звонил? — спросила Аня.

— Не-а, — безмятежно возразил он.

И опять вопреки очевидности Аня заколебалась, не зная, чему верить. Как бы она ни злилась, в глубине души она не готова была признать этого шалопая совершенно, бесповоротно виновным, как признала бы виновным любого взрослого человека.

Когда все разом заговорили, разом, перебивая друг друга, на Куцеря насели, она замолчала. И с неловкой поспешностью кинулась на знакомый сигнал мобильника. Сунула руку в захламленное нутро сумки, поставленной на край стула, — опрокинула все хозяйство. В тот же миг, явив цирковую изворотливость, ринулся подхватить рассыпающийся ворох вещей Виктор. Среди мятых пакетов, косметички и перламутрового ножичка, записной книжки, щеточки, гребня, яблока, карандашика, ключей и прочей гремучей мелочи проскользнули на пол два мобильника. И звякнул ключ. Желтый ключ с двумя красными кисточками в кольце.