Ярмарка любовников. Психоз - Филипп Эриа

самого кладбища гроб несли на руках, как в любом маленьком городке, где улицы имеют крутые спуски и подъемы. Носильщики медленно шагали по мощеной мостовой. За ними продвигалась траурная процессия. Реми шел в толпе местных жителей. Рядом с ним шагали мэр и нотариус, с которыми он познакомился у дома усопшей. Позади двигались остальные участники процессии. А впереди всех, сразу за гробом, шла, перебирая четки, отпевальщица усопших.

Реми уже не чувствовал себя таким одиноким, как накануне, словно город и его обитатели перестали на время остерегаться его и смотреть на него свысока.

Когда процессия добралась до кладбища, располагавшегося за чертой города на ближних отрогах горного хребта, ветер начал вовсю трепать верхушки кипарисов, запели птицы.

После погребения, выйдя за кладбищенские ворота, толпа рассеялась. Одни пошли по домам, другие, приехавшие издалека, спустились к дороге, где их ожидали автобусы. Однако большинство поднялось обратно к крепостным стенам Кордеса – это были горожане или же приезжие, желавшие пообедать в городе.

– Господин Шассо, – обратился к Реми шедший с ним рядом нотариус, – не окажете ли вы мне честь пройти в мою контору? Мне надо зачитать вам завещание мадемуазель Палларюэль.

– Что? – удивился Реми, далекий от подобных мыслей.

– Ну да. У покойницы нет родственников, кроме весьма престарелой сестры, живущей вдали от мирской суеты в монастыре кармелиток в Эр-сюр-Ладуре. Я сразу могу вам сказать, что завещание составлено в вашу пользу. Вы единственный наследник.

– Как? – удивился Реми. И он остановился.

– Мадемуазель Палларюэль, очевидно, не посвятила вас в свои планы?

– Нет… Я вовсе не ожидал…

И Реми, со вчерашнего дня сдерживавший свои чувства в присутствии чужих людей, вдруг ощутил, что на глаза навертываются слезы.

– О!..– воскликнул он, доставая носовой платок.– Святая душа…

– Не стану вас обманывать, – осторожно начал нотариус, – речь идет о довольно скромном наследстве. В него входит дом Палларюэль, занесенный в книгу достопримечательностей под названием дома Великого Эшансона. Здание является историческим памятником, что ограничивает права наследования. Кроме того, существуют ценные бумаги на предъявителя на сумму, не превышающую после уплаты налогового сбора и пятнадцати тысяч франков.

– А? – рассеянно произнес Реми, чьи мысли вернулись к тем временам, когда Агатушка проживала в доме на Центральном рынке. Она всегда была такой неприметной, робкой и сдержанной даже в проявлении своих нежных чувств к нему.

– Господин Шассо, вы, безусловно, можете отказаться от наследства.

– Как? Что вы!.. Напротив, я его принимаю…

И они пошли в сторону центра. В лучах утреннего солнца город своими этажами поднимался к небу. На фоне домов рыжего цвета, местами переходящего в фиолетовый, хаотично, словно разбросанные кубики, теснившихся по склону горы, зелеными пятнами выделялась буйная растительность узких садов.

XV

К концу дня Реми так разволновался, что решил позвонить Эме.

– Это ты? – спросила она.– Как дела? С тобой все в порядке? Я не уезжала, ожидая твоего звонка. Я собираюсь ехать в Ламалук. Стоит прекрасная погода, и театр опустел. Вчера мы играли в этом сезоне в последний раз. Спектакли возобновятся только в сентябре. Выезжай поскорее на побережье. Я сложу твои вещи и возьму с собой.

Он опустил трубку. После того как он обошел ставший отныне его собственностью дом Палларюэль, Реми решил прогуляться по городу. Ему посоветовали осмотреть старинные дома на улице Друат, ворота и лестницу Патер-Ностер на пересечении улиц Шод и Обскюр. Город, выглядевший весьма внушительно со стороны долины, оказался совсем небольшим, и прогулка Реми не заняла много времени.

Вернувшись в гостиницу, он попросил принести карту окрестностей города и карту дорог Лазурного берега. Неожиданно для себя он снова заказал телефонный разговор с Парижем. И теперь с огромным нетерпением ожидал, когда освободится линия.

– Меме? – произнес он в трубку.– О! Какое счастье! Меме, если бы ты знала, как я боялся, что ты уже уехала! Послушай: мне надо тебя кое о чем попросить. Мне бы очень хотелось… Вот что: я так устал, а потом… мне так тяжело. Ты знаешь, я ведь любил бедную старушку. Представь себе, она мне завещала свой дом. Да, восхитительный, украшенный скульптурами старинный дом XIV века. Я пережил столько волнений в последние дни, что мне совсем не хочется в одиночестве добираться до Лазурного берега. А это такая тоска ехать поездом… Меме, будь хорошей девочкой, заезжай за мной на машине – я все рассчитал, тебе не придется делать большой крюк. Прошу тебя, выезжай сегодня: ты ведь не любишь быструю езду. Ты заночуешь в Орлеане или в Бурже, а уже завтра мы пообедаем вместе и поедем через Монпелье, где и заночуем, а если у нас появится желание поскорее добраться до места, то мы сможем поторопиться и приехать в Ламалук прямо к завтраку. Видишь, как хорошо я придумал.

– О чем ты говоришь? – спросила Эме.– Я отпустила в отпуск Жюля и не могу взять свою машину.

– Поезжай на моей!

– Большое спасибо! Когда мне приходится ехать в спортивной машине, мне кажется, будто мой зад волочится по земле. Ты не подумал: трое суток трястись в машине вместо двенадцати часов в поезде!

– Послушай, Меме! Я придумал: бери свою машину, а за руль посади Альберта. Прошу тебя, Меме! Скажи скорее «да», ведь ты знаешь, что не сможешь мне отказать!

Она приехала. Реми показал ей свое новое владение. Все четыре этажа дома Палларюэль. Но не только аркады и резные окна, не только башенки, колоннады и завитушки, украшавшие фасад, произвели впечатление на Эме. В этом доме больше всего ей понравились старинные и скромные домашние безделушки, картины, шнуры звонков, напоминавшие о былом.

В комнате Агатушки она присела на старинное низкое кресло, обтянутое таким же красным материалом, что и стены. Как всегда соблюдая во всем такт, Эме приехала в скромном костюме. В этих мрачных стенах ее мягкая улыбка не выглядела неуместной. Из широко распахнутого окна, выходившего в сторону видневшейся вдали деревушки, не доносилось ни единого звука. Дом Палларюэль возвышался над городом, и Эме со своего кресла могла видеть только небо. Солнце клонилось к закату.

– В какую даль мы забрались!..– нарушила тишину Меме. И, еще немного помолчав, добавила: – Как далеко ото всех… Пусть это банально звучит, но я тебе все-таки скажу: подумай только, в Париже со всеми нашими театрами и представлениями о жизни мы себя принимаем за центр вселенной и даже не подозреваем о том, что где-то вдали от нас живут люди… И такой размеренной, тихой жизнью, без наших тревог и волнений, без наших вечных вопросов…–